Я все время оглядывался — казалось, кто-то ходит вокруг. Но никого, конечно, не было. Лес испытывал чужака, пробовал на зуб, как я малину.
Да, напугал нас дядя Вася разговорами про диких зверей и призраков. Но я пуганый, не боюсь. Знаю: людей бояться надо, а не леса. Набрал в руку сколько смог ягод и пошел назад. Тропинку искать.
А назад — это куда?
Искал-искал… Нет тропинки, спряталась. И за спиной опять чудится — шорк-шорк. Будто ходят следом. Или не чудится?
Как же мне домой вернуться? Кажется, тогда я в первый раз струхнул, ускорил шаг. Впереди какой-то просвет. Наверное, это наши луга, и дом там.
Вышел на поляну, в середине поляны дерево здоровенное, в три обхвата, не меньше. Красивое, мощное дерево, так к нему и тянет.
«Не ходи!» — пронеслось в голове.
Устал я без тропы метаться, хотелось передохнуть в тени. Подошел ближе, а дерево гудит. Странно гудит. Листва не шевелится, значит, это не ветер. Что же?
«Не ходи».
Я остановился. Вдруг перед носом у меня зависла огромная оса. В палец длиной, не меньше. Я таких не видел. И тут я понял: шершень! В дубе гнездо шершней! Вот это уже в самом деле опасно. Надо драпать.
И я драпанул, растерял всю малину.
Сел отдышаться в тени мелких осинок, шершни отстали. Уф.
Слушаю тишину. Она тоже меня слушает, окружила, обступила, обернула, словно ватным одеялом. Никаких человечьих звуков, одни лесные. Тропы как не бывало. И вокруг тихий, таинственный лес.
Кажется, я всерьез заблудился.
Что это? Лает собака? Справа? Точно, справа. Я выскочил на очередной холм-близнец с торчащим на макушке дубом. Нет, с другой стороны лай. Там тоже деревня? Не может быть, это наша! Я — туда. Иду, иду… Никакой деревни. Ага, как раз об этом предупреждал дядя Вася: холмы преломляют звук. Впрочем, и лая больше не слышно.
Судя по тому, как хочется есть, брожу я уже несколько часов и, похоже, только удаляюсь от дома. Вышел — полудня не было, а теперь лес уже тонет в синеватых сумерках. Я отчаялся, нашлепался до изнеможения по высоким, хватающим за ноги травам. Все, ни шагу не могу ступить.
«Не спи», — стучит в виске.
Нет, надо подремать, отдохнуть.
«Проснись!»
А? Что? Вдруг слышу — звук поезда. Совсем недалеко!
И я рванул на этот звук напрямик, через болота, через колючие заросли и поваленные деревья, и уже в темноте выскочил к насыпи с рельсами.
Отлично! Только куда идти? В какой стороне наша станция? И как там она называется? Не помню. Как-то на «Н». Нет, не на «Н».
Шел, шел по рельсам, а сам замерзший, голодный, мокрый по пояс, болотная вода чавкает в кроссовках. Впереди замигал огонек. Я к нему. Домик стрелочника. Я постучал в калитку, счастливый, что людей нашел. А на меня псина как наскочит, чуть забор не повалила. Гавкает, пеной исходит. Покричал — не слышат меня люди в доме. Или боятся выходить. Иди, мол, себе, куда шел, не тревожь нас.
Да я бы и шел, если б знал куда.
«Правильно идешь, — что-то мне подсказывает. — Вперед».
Ладно, снова потопал — в полной тьме, в мокрой одежде. А ноги не идут, не хотят сгибаться. Еле плетусь. Наконец вышел к станции. Назимово. Вроде наша! Повезло! Дальше просто: еще час по дороге, до самого конца.
Еле доволок себя до дому, начало светать. В окно заглядываю — сидит моя Маша на коврике, прислонясь к стене, и на дверь смотрит. Видно, так всю ночь просидела, бедная, дергаясь на каждый звук. Кошка на ней спит, обняв лапами за шею. А Мася почувствовал, что я иду, и сел у двери встречать. Мои родные, как я соскучился!
Глава четырнадцатаяНа ниточке
Ёшка
Ну и что бы они без меня делали?
Думаете, легко — между двумя разрываться?
Маша тут с ума сходила — ее утешай, а Борода то и дело поддавался панике и начинал метаться. И сам себя путал. Он думал, а надо было не думать, слушать интуицию. Люди совершенно не умеют пользоваться мозгом. Как и носом. Как и ушами. Да ничем, в сущности, не умеют. Только благодаря мне он вышел к дому, только благодаря мне, говорю вам.
Он-то, конечно, считал, что ему просто везло — и с шершнями, что убежал, и с поездом, что проснулся вовремя, и на путях в темноте направление он сам выбрал. Ага. Ладно, я не тщеславная.
И вовсе не обязательно ему знать, что это я его на ниточке держала. Внушала ему: перестань думать. Успокойся. Дыши ровно. Правильное решение придет само, когда создашь внутреннюю тишину. Как я могла его одного отпустить? Все, он уже близко, можно расслабиться.
— Мась, просыпайся. Твоя вахта.
— Мрны! — сладко зевнул Мася и, потягиваясь поочередно четырьмя лапами, пошел к двери — встречать хозяина.
Я так устала. Спать!
Глава пятнадцатаяПришельцы
Мася
Не только совы, вороны и бабочки прознали о нашем прибытии. Но и полевые мыши. Мня-мняка. Если кто-нибудь снимет шкурку, конечно. И приготовит. И в пакетик запечатает. Чтоб потом, когда открывают, изворачиваться от нетерпения и стонать.
Но эти, живые, — шерстяные и блохастые. И бегают так, что даже уследить невозможно, не то что догнать. Пока ты переминаешь задними ногами, чтобы совершить красивейший в мире прыжок — прыжок-чемпион среди полуперсидских рыжих котов по имени Лев — она уже вокруг тебя три раза обежала, собрала в корзину пару килограмм продуктов и спокойно вышла в щель под дверью. Насвистывая мотивчик. Сделав тебе ручкой. Обещая вскорости снова наведаться.
Кажется, я сплю.
У нас ведь, кошек, очень тонкая граница между сном и явью, и порой не замечаешь, когда и в какую сторону ты ее пересек.
Между прочим, Ёшка виновата, что мыши завелись. Это она с улицы притащила. Поймала в лугах и гордая принесла хозяевам. Ее с отвращением похвалили. А она решила меня поучить ловить. Отпускала: лови! Пока я готовился — надо же как следует размять ноги! — мышь убегала. Ешка снова ловила и лапой ко мне: «Лови!» Ну и один раз мы оба ее упустили. Так что вы думаете, наглая мышь вместо того, чтобы по-тихому слинять и не возвращаться, привела всю родню и расплодилась в подвале.
Но навестить нас приходят не только мыши.
Ага, угадали. И крысы тоже.
Вернее, одна, но напугала как десяток. Слушайте, что она вытворяла, пока Ёшка гуляла по холмам.
Представьте такую картину. Маша сидит на столе с ногами и сдавленно попискивает, втянув голову, закрыв руками уши и зажмурив глаза. Виктор стоит с поленом посреди комнаты и смотрит в угол, куда юркнула черная крыса. Я смотрю в другую сторону — туда, откуда она уже вылезла и собирает крошки. Витя не видит. Я делаю призывный «мек-мек». Он бросает на меня взгляд, понимает, где враг, но, пока замахивается поленом, крыса перескакивает через высокий порог второй комнаты и исчезает.
Мы честно караулим на пороге, следя сразу за четырьмя углами второй комнаты. Полено поднято. Уши навострены. Дыхания не слышно.
Через полчаса Виктор говорит: «Наверно, ушла» — и с трудом опускает руки. И глаза. И видит под порогом крысу, которая смотрит на нас снизу вверх и широко, фотогенично улыбается. Я подпрыгиваю. Виктор роняет полено. Крыса с веселым хохотом скачет по комнате и поет: «Тру-ля-ля!»
Маша визжит и выбирает, куда бы половчей упасть в обморок.
Были и другие гости. Вы не поверите. Мясо. Свинина. В нашу помойную яму наведались поросята, но не розовые, а полосатые — кабанчики, как назвал их дядя Вася. Они под нашим холмом живут, у ручья роют ямы, выкапывают корни. Всем семейством. Судя по масштабам полевых работ, их там не меньше сотни. Помойку нашу они вместе с воронами разметали по всему холму, с тех пор мы прикрываем ее деревянным щитом.
Или вот недавно. Я сидел на подоконнике и делал лапками «туп-туп» — просил, чтоб поговорили со мной, похвалили. Вдруг замечаю краем глаза: за окном какое-то движение. По дороге — по дороге, как культурный человек! — топает медведь. Идет от деревни в лес. Подмышкой несет улей. Покуривает трубку, отгоняя дымом взбесившихся от ярости пчел, и напевает: «Пум-пурум». За ним дядя Вася с дробовиком. Это шутка такая — на медведя с дробовиком ходить. Ну стрельнул он. Медведь раздраженно рыкнул, почесал зад и поспешил к деревьям.
Когда все стихло — и дяди-Васины выражения, и далекий рев укушенного дробиной мишки, — я вышел на дорогу. Ночью, как всегда, была гроза, и дорога не просохла. На ней остались отчетливые следы медвежьих лап. Я поставил в такой след свою переднюю. Ну, что сказать, почти впору. Надо же готовиться. Виктор говорит, скоро я в медведя превращусь, оттого что сплю подолгу. И сосу лапу иногда. Но это он привирает, я просто нос прикрываю.
Был еще один пришелец. Даже не знаю, как рассказывать. Ох. Все внутри переворачивается.
Она была в точности как ангел. Вся белая-белая. Пушистая, как я, и такая же красивая. Во всем, буквально во всем достойная меня особа. Пришла со стороны деревни, через луга. Я издалека заметил кончик ее хвоста над травами, но тогда не знал, что это хвост, думал — бабочка странно летит, слишком ровно. Потом думал — летающая тарелка. Вернее, летающий помпон от меховой шапки, и внутри него инопланетяне сидят — так он странно двигался. Ну да, фантазия у меня богатая. Я мультики люблю.
Пришелец выплывает на выкошенный от крапивы пятачок вокруг нашего дома и оказывается кошкой. Белым кошачьим ангелом. Я призывно замекал.
Представьте меня в проеме открытого окна, залитого лучами заходящего солнца. Представили? Вот и кошка-ангел сперва оторопела. Потом стала всякие женские штучки выделывать — отвернулась, хвостом мотнула и давай намываться, типа она меня не заметила. Ага. Рассказывай.
Я спрыгнул во двор, подкатил с вежливыми разговорами. А сам весь аж дрожу, усы дергаются как ненормальные, и дышать сложно. Но тоже стараюсь принять безразличный вид вежливого, но не слишком навязчивого хозяина.
Не смейтесь, мне это почти удалось. Испортила все Ёшка, глупая кошка. Наскочила, зашипела, растопорщилась вся, как шаровая молния, и ну вопить: