Ору, ору… Вдруг, подняв полог, заходит молодой, невысокий парень.
— Проходите, — говорит Бороде.
Потом пригляделся к нему и, взяв за рукав, завел внутрь, усадил к железной печке, быстро развел огонь.
— Снег-то неспроста пошел… — бормотал парень.
Хозяин мой перестал дрожать, но взгляд у него осмысленнее не стал. Чай выпил, предложенный бутерброд съел и так и сидел чурбан чурбаном. Наконец парень уложил его на туристический коврик и накрыл одеялом.
— Вы откуда такие, а? И что случилось? — спросил парень.
Из вежливости спросил. Из вежливости начала рассказывать.
— Мурлыка какая, ишь, — погладил, прервав меня на полуслове. Дал колбасы.
Спасибо, добрый человек, спас ты нас. Могу и я теперь расслабиться и хоть немного собой заняться. Мокрая вся и грязная. Ох.
Глава одиннадцатаяПоиски
Мася
— Я места себе не нахожу, а ты, рыжий, дрыхнешь, как медведь, — сказала Маша.
Я, между прочим, не дрых, а боялся, поэтому меня и слышно не было. Она волновалась от неизвестности, а я как раз от известности: я же видел то, что видела Ёшка. После битвы двух призраков она пропала. Наверное, глаза закрыла. А вдруг не закрыла? Вернее, не сама? Вдруг ее растоптали? Или решили поделить пополам?
Было так страшно, что я не мог ни шевельнуться, ни мявнуть. А Маша думала, что я сплю. Несправедливо! Но мы, домашние животные, научились прощать людям непонимание.
Нас тоже немного присыпало снегом, но такой бури, как на Ёшкиной поляне, и близко не было. Туристы восторженно ахали и смеялись: «летний снег», «чудо», «хороший знак», а проводники тревожно переговаривались не по-русски. Маша крутила головой, будто ждала, что Витя нас догонит пешком.
Приехали на Нижнее Мультинское озеро. Распрягли лошадей, народ похватал рюкзаки и рассосался в разные стороны, только мы с Машей остались торчать на поляне, где лошади паслись.
Маша
Стою я над нашими двумя рюкзаками, чуть не плачу: что делать, куда идти? От вещей не уйдешь, а одна я их не утащу, проводники ушли обедать в избушку рыбаков. Хоть Мася, дружочек мой, со мной, помякивает из сумки. Выпустила его, пусть лапы разомнет.
Час ждем — не идет Витя. Второй ждем. Доели бутерброды с чаем из термоса.
Появились проводники. Стали лошадей собирать в колонну, чтобы назад вести. Поглядывают на меня. А я прямо ощущаю, какой у меня несчастный вид брошенной собачки. Еще и дождик снова принялся накрапывать.
Мася
Пока мы ждали, Ёшка вышла на связь. Уф, живая.
— Борода в беде, — сказала она. — Веди сюда Машу.
Она находилась в какой-то палатке, стены из шкур, наверху дырка в небо.
А как вести-то ее, Машу? На веревочке? И куда, главное?
Тут наши конюхи вышли из домика, сытые, подпитые. Я ну тереться у ног того, который с нами разговаривал, пока ехали. Круги накручиваю, курлычу: помоги, говорю, помоги. Думаю: вдруг у него талант к телепатии? Сработало.
— Красавчик, — похвалил он меня. — Все ждете? — Это Маше.
Маша
Я киваю молча, боюсь, что если хоть слово скажу, зареву.
— Не волнуйтесь, дамочка, я вернусь по пешеходной тропе, гляну, как там ваш муж, идет ли, нет.
— Ой, спасибо вам большое! — Я его чуть не расцеловала, такой камень упал с души. Я ведь жутко волновалась, предчувствия прямо нехорошие, понимаете? А мне волноваться ну совсем ни к чему в моем положении.
Они пустились в обратный путь, потом караван свернул в долину, а парень отделился и поехал краем леса. Вдруг Мася как рванет за ним — только хвост рыжий мелькает в траве!
Бог мой, что же делать! Я кое-как накрыла плащом рюкзаки и поспешила за ними. Вот глупый кот!
Спешу, но догнать никак не могу. Всадник вперед ускакал, кот со всех ног за ним мчится, я позади пыхчу. А скользко! Снежок-то растаял, конечно, сразу, но вся тропа глинистая. А мне уже все равно, еду, как с ледяной горки, только цепляюсь по пути за стволы. Мне, главное, поймать кота и Витю найти. Кажется, любую гору сейчас одолела бы, лишь бы вернуть семью.
Рыжий все время мелькает за деревьями, не пропадает совсем, но и на зов не идет. Что же ты издеваешься, Мася?
Да вот же он. Ах негодник! Ходит по лужайке, нюхает что-то, как чумной. Меня увидел — замяукал, я ему: кис-кис-кис, а он не ко мне, а от меня, подлец, побежал, и не по тропе, а в сторону.
С тропы сойдешь — заблудишься, как пить дать. Не пойду, нет.
— Мася-а-а-а!
Крик мой утонул в чаще. Чувствую — не могу, ноги дрожат от быстрого спуска, надо отдохнуть хоть полминутки. Прислонилась к дереву, а на стволе какое-то обгоревшее пятно оказалось, футболка испачкалась… И почему-то эта ерунда стала последней каплей. Всё, ну буквально всё против меня! И как заплакала я в голос — от обиды и страха. Могу себе позволить: нет же никого вокруг.
Вдруг вижу — Мася бежит ко мне. А за ним — Ёшка!
Значит, и Витя рядом?
Глава двенадцатаяЯ не шаман
Шаман
— Ой, да сколько же вас? То годами никто не заходит, а то прямо нашествие, — проворчал я, выглядывая из аила.
Но это я скорей для порядку ворчал. Вообще-то приятно, когда гости, пусть даже и коты. А тут еще женщина. Не наша, не алтайская. Зареванная, одета по-городскому. Фифа!
— Здрасте, — помахал я ей, приглашая. — Это, наверное, ваш мужчина у меня.
— С бородой и в очках? — всхлипнула она. — Мой, мой мужчина! Муж!
— Можете забрать его, — говорю.
— Забрать? — не поняла она. — А сам он что?.. — Вдруг как взвизгнет: — Что с ним? Витя! — И ринулась в шатер, чуть не опрокинув меня. — Что ты с ним сделал?! — вопит мне.
Ого, ничего себе поворот.
— Я что сделал? Чаем напоил и в постель уложил.
— Витя!
Она его тормошит, а мужик лежит, глаза открыты, смотрит на нее, но не реагирует, будто не узнает.
— Он таким пришел, — говорю. — По снегу. Его кошка вела.
Городская особа хлопает глазами то на меня, то на мужа.
— Ничего не понимаю, — говорит. — Мы на лошадях поднимались, а кошка убежала. Он пошел за кошкой, думал добраться потом налегке по пешеходной тропе.
— Тут снегу было по щиколотку, какая тропа.
— Наверное, заблудился.
— М-м, сдается мне, не все так просто, — говорю. — Чутье подсказывает. Видал я людей, что смотрят и не узнают. У меня дед шаманом был, к нему таких часто водили.
— И что, помогал он? — с надеждой смотрела на меня городская.
Кажется, я лишнего сболтнул. Зря.
— Когда удавалось договориться — помогал.
— С кем договориться? — тупила она.
— С духами. И с заказчиками. По цене.
Я закурил сигарету из пачки «Явы», которую слямзил у мужика из кармана. Если скажет, что курить вредно, нагрублю, чес-слово.
Дамочка смотрела на пачку, щурясь.
— Да, это его, — нагло сказал я. — Он вроде не возражает. Я ж его как-никак спас.
— Бери, бери, конечно, — поспешно согласилась она. — А ты можешь его полечить? Я заплачу. У меня есть.
— Я не шаман. Это дед шаманом был, а я механик. Я трактора лечу, не людей.
Я налил ей чаю из казана. Она попробовала.
— Травяной? — спросила.
— Другого не пью. Летом всегда травы собираю.
— А говоришь, не шаман, — гнула дама свою линию.
— В шаманы посвящение специальное проходят.
— Знаешь, — вдруг сердито говорит городская, — ты мне голову не морочь. Я про алтайских шаманов читала. Можно этому учиться, а можно по роду способности получить. Шаман ты, я вижу.
— Вы про это? — Я мотнул головой на стены аила, где были развешаны всякие шаманские прибамбасы: одеяние, головной убор, посох, бубен, курительные трубки. — Все дедово. По роду мне только эти феньки и достались. Способности, как вы говорите, он с собой в могилу унес.
— Ты вот алтаец, а не знаешь. Кому быть шаманом, духи выбирают, а наставник только дополняет и оттачивает знания, которые и так у тебя есть. Обряд посвящения даже не у всех народов обязателен.
— Камланию нужно учиться, — возразил я.
Мне вообще этот разговор не нравился. Чего она давит на меня. Мне с детства тетки не указ, с десяти лет я сам себе хозяин.
— Можно пробовать и так учиться, — не отставала городская. — Ты не видел, как дед камлает?
— Видел, да только он помер, когда мне десяти не было.
— А сейчас?
— Шестнадцать. Почти.
— И ты все забыл, что видел?
— Ну, я же просто так смотрел, глазел, а не учился. Он меня только петь заставлял. Да грамоте натаскивал.
— Как петь? Что? — оживилась дама в бело-розовых трекинговых лаптях за две тыщи, не меньше.
— Да просто, без слов. Мычать и гудеть.
— Горловому пению он тебя учил, да?
Подкованная.
— Мычанию и гудению, — вредничал я. — Да тренькать на варгане.
— Все он тебе передал, — вдруг сердито сказала девица. — А ты не придаешь значения этому, не ценишь. Надо было развивать способности, а ты пошел по легкому пути. Трактора он, видите ли, лечит. Балбес. Мог бы людей спасать!
Я офигел. Во наглая. Сидит в моем доме, пьет из моей кружки — и отчитывает меня, как пацана. Пусть своих детей учит, как родит, ишь. Учителка тоже выискалась. Я таких учителок на завтрак с яичницей хаваю.
Я почувствовал, как гнев взошел во мне черным тестом и выплеснулся из горла каким-то нутряным, звериным рыком на эту чужую фифу.
— Ыыыыыыыэээээааааааа! — рычало во мне, гудело во мне, грудная клетка трепыхалась, как будто легкие окружали не ребра, а басовые струны. Звук рождался изнутри сам, становился все гуще, ниже, ширился и постепенно заполнил меня целиком, от макушки до низа живота.
И вдруг закончился.
Коты опасливо выглядывали из-под шкуры на моей кровати. Барышня сидела, застыв с наклоненной кружкой в руке, красноватый от чабреца чай капал прямо на крутые бутсы. Она не шевелилась.
Кажись, я случайно ввел ее в транс. Упс.