— Привет, мать-героиня всех хвостатых! Нас разбудила, а теперь спишь?
— Не сплю, нет, собачек гуляла. У нас снег выпал. Глядите, я ноут к окошку поднесу.
— А у нас почти лето и прямо по подоконнику машины ездят, тут эстакада в пять слоев друг над другом. Видишь? Это при том, что мы на седьмом этаже!
Я тоже поднесла ноутбук к серому стеклу, за которым словно бегал по кругу, ухватив себя за хвост, бесконечный дракон из грузовиков и фур. Он источал синий дым и беззлобно порыкивал.
— Простите, что эсэмэску послала! Забыла про пять часов разницы.
— Наоборот, спасибо тебе, иначе мы проспали бы самое интересное. Утренний город — это песня. Самым первым, кого мы увидели, был, не поверишь, дяденька в трусах и майке. Он прыгал через скакалку! В семь утра люди выходят, похлопывают себя по рукам и по бокам, поют, разминаются на тренажерах. На набережной занимаются тайцзи, на площадках перед магазинами и в парке танцуют. А одна старушка шлепала по стволам деревьев. Заметила, что мы смотрим, и показала нам ладони, а на них выступила соль. Я пошутила: «Жесткий цигун?» А она вежливо посмеялась со мной и объясняет на смешном английском: «Я так лечусь. Плохая энергия уходит вместе с болезнью. У меня рак».
— Удивительная страна, — без особого интереса сказала Юля. — А коты как?
— Ёшка училась ходить на поводке.
— И получалось у нее?
— Сперва рычала от негодования: «Позоришь меня! Водишь на поводке, как той-терьера». Масю оставили в номере, он устроил погром, пепельницу разбил. Кстати, о погроме. Что успели натворить звери?
— Э-э-э… Ты уверена, что хочешь знать?
— Ой. Ладно, без подробностей, Юль. А то Витя такие глаза сделал!
— Не волнуйтесь. Шучу.
Виктор
Почему у меня ощущение, что я не хозяин своей головы? Ничего не могу с ней поделать! Там все время кто-то бубнит. Эй, там, на капитанском мостике!
Между прочим, я к вам обращаюсь!
Алло?
Мой мозг производит сто мыслей в минуту. Они хаотично мелькают, бегают по кругу, крошатся, дергают меня за какие-то крючки. Как в такой суете не забыть, не упустить что-нибудь, не перепутать?
Надеюсь, я не сошел с ума и похожее происходит с любым, кто возьмет на себя ответственность за безъязыких туристов в стране, где нет ничего знакомого. Никакой опыт прежних походов здесь не годится, все постигаешь с нуля. В который раз про себя повторяю сегодняшний маршрут: железнодорожный вокзал (взять билеты) — цирк — старый город — вечерняя набережная. Большая программа. Вдобавок хорошо бы подыскать другую гостиницу. Еще купить местную сим-карту, чтобы с Машиной мамой держать связь.
Я весь утыкан сложенными гармошкой картами метро и города, записями-напоминалками, наизусть выучил посты с форумов, где делятся опытом поездок. И все это с трудом помещается в памяти и в карманах.
Зато Маша смотрит на меня как на волшебника.
— Витя, — говорит, — не беспокойся ни о чем. В «странствии с облаками» ошибок не бывает, если что-то пойдет не по плану, значит, так нужно. Просто доверься обстоятельствам.
Я наслушался этого на Алтае, когда Машей только овладела идея «странствия с облаками», и уж настолько криво там все пошло — не описать словами. Может, и впрямь это было нам нужно, чтобы чему-то научиться? Не знаю, не знаю. Я там чуть концы не отдал, а науки так и не усвоил.
Надеюсь, какое-нибудь путеводное облачко вроде Сяо Юнь будет спасать нас всякий раз, как я прихожу в отчаяние.
Ёшка
Наши пошли в город, нас оставили в номере. А меня что-то мучает, не дает ни спать, ни беситься вместе с Масей.
Я принялась вылизывать бок и открыла Портал. Небольшое усилие — и я вижу Машиными глазами все, что происходит. Огромный билетный зал железнодорожного вокзала забит китайцами. Десятки длинных очередей тянутся к кассам. Подходит наша очередь, Борода сует в окошко паспорта, деньги и бумажку с иероглифами — название города, куда нужны билеты. Кассир спрашивает по-китайски:
— Два билета? На какое число?
Борода показывает два пальца: мол, два билета.
Женщина в окошке продолжает беседовать:
— Какой поезд? Какое число?
Наши беспомощно оглядываются. Маша по-английски говорит:
— Мы не понимаем. Два билета до Чжанцзяцзе. На послезавтра.
Борода сообразил и пишет на бумажке число.
Кассир говорит:
— Лежачих нет, сидячих тоже нет. Одни стоячие. Без мест. Будете брать?
Наши моргают. В очереди никто не говорит по-английски, зато усердно жестикулируют, пытаясь им объяснить. Тщетно. Они не поймут. Потому что в России никто не продает билеты без места на поезд дальнего следования, который идет почти сутки. Даже в праздничные дни первой половины марта.
— Будете брать? — заладила одно и то же женщина в окошке кассы. — Брать будете? Надо, не надо?
Борода с Машей растерянно кивают. Все. Наша судьба решена, будем ехать стоя, но люди об этом еще не знают. Со счастливыми улыбками они выбираются из здания вокзала, зажав в руках две крошечные картонки. Там есть номер поезда и номер вагона, а еще куча непонятных палочек-иероглифов. Но нет номера места. Через два дня их ждет сюрприз.
Маша
— Мама, привет, как Мишка? Здоров, не скучает? Мам, я влюбилась! Да, влюбилась в Китай! Тысячу кадров наснимала, не могла остановиться. Такая еда вкусная! Мы были в цирке. Это фантастика, что творят эти акробаты. А завтра едем в Китайскую Венецию — Чжуцзю… цзя… В общем, старинный город на воде, а вечером на поезд — и в Чжанцзи… цзе… Ой, путаю я их. А-а, Витя говорит, город на воде — Чжуцзяцзяо, а горный заповедник — Чжанцзяцзе. Представь, запомнить такое? Мой герой! Привет тебе передает. Нет, погоди, спрятал обратно, не отдает. Все, отобрала, лови.
Я нажала «отбой» и уставилась в окно на громкую, веселую вечернюю жизнь кафешек и забегаловок. Как же я соскучилась по Мишке! Всего несколько дней прошло, а как будто год не видела. Вот, послушала его лепет по телефону — хоть немного отпустило. Мы перебрались в другую гостиницу, я хоть нормально душ приняла, а то там за стеклянной дверью чувствовала себя как в кино, будто на тебя сотни человек смотрят. Хотя смотрели всего трое, и человек из них был только один. Отворачиваться не желал, сидел и посмеивался. Стекло, конечно, было не везде прозрачным, но все же.
Рано утром мы вчетвером загрузились в экскурсионный автобус, чтобы через полтора часа прибыть в Чжуцзяцзяо. И таки да, старинный городок стоит на воде на цыпочках — подобрав юбки, чтобы не замочить подол. Полное ощущение, что мы попали в декорации фильма. По каналам друг за другом ходят узкие лодочки, катают желающих, стукаются бортами. Гондольеры в соломенных шляпах отталкиваются шестами, нагибают головы, проезжая под мостами, а вдоль каналов бредут бесконечной чередой люди и оседают в многочисленных ресторанчиках у воды. Котов растревожили рыбные запахи, и мы тоже выбыли из числа бредущих туристов и пополнили число жующих. Заказали крошечных жареных рыбок, их подали целую гору, но вчетвером мы влегкую с ней расправились.
Мася
Я люблю смотреть. Вглядываться. Тогда внутри я делаюсь тихий-тихий и сосредотачиваюсь на предмете обозрения. Он разрастается, занимает все пространство, включая меня самого, и я начинаю чувствовать его целиком. И могу понять его прошлое и будущее. Но стоит отвлечься, как все знания прячутся обратно, внутрь, и я становлюсь обыкновенным.
На площади городка я увидел странное.
Сперва думал, показалось. Там было несколько человек с огромными кисточками размером с трость. Они опускали кисти в ведро с водой и рисовали на гладких камнях иероглифы с такими красивыми закорючками, что хотелось их лизнуть. Солнце шпарило вовсю, камень аж шипел, с такой жадностью испарял воду. Иероглифы, продержавшись недолго, исчезали. Но не совсем! Они продолжали парить над землей светящимися нитями — над тем местом, где их нарисовали. Золотистые нити, бледнея, дрожали в воздухе до самого неба, где окончательно терялись в ярком сиянии солнца.
Я скребся в сумке, пока нас не выпустили на поводках. Рванулся понюхать — они ничем не пахли. Стояли друг над другом, слой за слоем, растаявшие, но не до конца. Это было как во сне. Я осторожно шел в толпе призраков-иероглифов, а они липли, цеплялись за усы, за хвост и легко устремлялись за мной, сойдя с места, будто только и ждали, что их увидят, восхитятся и позовут играть. Хожу я, значит, увешанный световыми нитями, как елка, и боюсь резко дернуться, чтобы не спугнуть. А Ёшка, дурында, не заметила, что ли, стала охотиться за кистью художника, веселя зрителей. Потом так разошлась от смеха и внимания, что принялась вертко ловить свой хвост — показала коронный номер, и ей аплодировали.
А я все ходил осторожненько, водя за собой Виктора, и почти не дышал, завороженный плавностью витиеватых линий, которая словно просочилась в меня и заставляла двигаться так же плавно и витиевато.
— Маша, ты посмотри на Масю, — тихо позвал Витя. — Он танцует какой-то чудной танец. Что это с ним, как думаешь?
— А ты на Ёшку глянь. Она совсем разошлась.
— Наверное, засиделись коты в неволе.
— Или попали под влияние художников. Видел, как они сосредоточены? Прямо в трансе.
— Чудаки они, — усмехнулся Виктор. — Зачем рисовать водой? Все сразу испаряется, и мало кто успевает увидеть такую красоту.
— Как раз в этом и смысл, — объяснила Маша. — Отдай мастерство небесам. Не цепляйся, не привязывайся к созданному тобой, не гордись им, легко расставайся.
Это, конечно, все ужасно мудро, особенно если учесть, что я кот и мозги у меня котовьи, хоть я и считаю себя философом и поэтом. Я понял одно: люди не видят светящихся иероглифов, оживленных кистью и подаренных небу.
— Все, уважаемые, ноги в руки — и в автобус, — прервал волшебство хозяин.
Нас подхватили и потащили. Несколько особенно цепких светяшек еще долго вились за мной следом, а один коротенький обрывок доехал на хвосте до самого Шанхая.