«Это гэбэшники Галея за „горячим“ „вальтером“ привозили», – понял Гуров, спросил:
– Но потом Галей надолго исчез, болтали, что разбился на своих «Жигулях»?
– Было дело, у нас тоже шептали разное, к Сашке и участковый заглядывал, интересовался, звонит брат или как? Сашка и так худой, а в ту пору почернел, только глаза живые, сам будто мертвяк. Вскоре, дней через несколько, я ему продукты приволок. Сашка прыгает по квартире, насвистывает, бросил на стол конверт, говорит, что старшой звонил, занят сильно, просит паспорт подвезти. Ну, мне не трудно, я паспорт отвез, Борис братану тысячу зеленых передал, велел все брату покупать и мне два стольника баксов сунул.
– Это когда было? – спросил Гуров.
– В конце ноября вроде.
– Чего же ты мне не звякнул? Михаил глаза прикрыл, затем оскалился и злым шепотом, словно слышит кто, ответил:
– А вы. Лев Иванович, меня за стукача держите? Я от Галеев, кроме доброго, ничего не видел, закладывать их не буду! Чего хотите делайте, желаете – старое подымайте! Там, если пошарить, кое-чего найти можно!
– Не плюйся, Миша! – улыбнулся было Гуров, но улыбка тут же с лица сползла. – Стучать на других – грех, только стук – он разный бывает и стучать в разные двери можно, в мою, так всегда дело доброе. Ты погоди пылить. Я над этим вопросом думал, сегодня думаю, сколько тебе лет, столько и бьюсь над этим вопросом. Только ответа однозначного у меня никак не получается.
Михаил съежился, сник. Гуров закурил, опустил стекло, молчал долго, затем тяжело, нехотя, начал:
– Вот раньше, в книжках, в кино, коли наш человек чего творит, документы секретные крадет, так «Подвиг разведчика» получается. А если ихний у нас заводскую трубу сфотографирует, так подлый шпион и наймит. А разведчик или агент, он что американский, что русский, эфиопский, он свою работу выполняет и каждый не за просто так, не за одну идею, деньги за работу берет. Возьми меня, вроде я людей от зла оберегаю, такой правильный, памятник при жизни ставь и флаг мне в руки. А если приглядеться? Сколько душ я повыкручивал? Думаешь, я тебя прошлым летом за просто так отпустил?
– Не дурак, знаю, что должник, – буркнул Михаил. – А на Галеев доносить не заставите. Я о возвращении Бориса сказал, потому как он сам в дом вернулся, люди видели.
– Цель оправдывает средства? – продолжал Гуров. – Умные, интеллигентные люди утверждают, что слова эти фашисты придумали, чтобы свои нечеловеческие поступки оправдать. Я, к примеру, не дурак и не зверь, в университетах обучался, но ответа на вопрос не знаю. Оправдывает или не оправдывает? Я так полагаю, что данную фразочку не фашист придумал, а некий философ, чаек попивая, от нечего делать, ради большого умствования сочинил. Потому как слова одни и содержания не имеют. Какая цель? Какие средства? Кабы этому философу за спиной его жену с детишками поставить, а в руки топорик вручить, а супротив старуху с косой выставить и потом спросить: милок, ответь – цель оправдывает средства? Рассуждать просто. А вот в конкретном случае конкретные действенные решения принимать, так не дай Бог! Врагу не пожелаю!
Лицо Гурова затвердело, лишь на виске билась вена. Мишка смотрел на полковника со страхом, лизнул сухие губы, сказал:
– Лев Иванович, тебе стакан принять требуется.
– Мне, Михаил, много чего требуется. – Гуров вынул из бардачка бутылку «Тоника», отвинтил крышку, сделал несколько крупных глотков, протянул бутылку агенту. – Да, парень, в каждом конкретном случае решать приходится. Верно решил, значит, ты человек и мужик настоящий, неверно – ты стукач, мусор и говно. Я тебя стучать на Галеев не подталкиваю, учти только, что братья они родные, а люди совершенно разные. Сашка, хоть и увечный, а, видно, душевный. А когда ты с Борисом стоишь, учти, что для него жизнь твоя плевка не стоит. Думал, говорить тебе, не говорить, смалодушничал и предупредил. Видишь, как жизнь хитро карты кладет: вроде предупредил, доброе дело сделал, а загляни в меня поглубже, увидишь – старый опер не от доброты предупредил, покой свой оберегал. Если теперь тебя Борис убьет, я не в ответе. Ты, Михаил Захарченко, предупрежден был, а дурака свалял и не уберегся.
– Кончай рубашку рвать, Лев Иванович, я и раньше в глазах Бориса смерть видел, – усмехнулся Михаил. – Улица знает, Борис в ЧК ликвидатором работал.
– Знает улица и знает, ЧК так ЧК, к тебе просьба не велика. Если увидишь, что у Галеев с деньгами напряженка спала, позвони. Договорились?
– Это запросто!
– Теперь слушай задание. – И Гуров объяснил агенту, куда надо подъехать, где и какую железку поискать, и дал чертеж предполагаемого крепления. – Плевое дело, – улыбнулся, облегченно вздохнув, Михаил. – У меня теперь тачка имеется. Борис братану подарил, мне дает на рынок сгонять, другие дела. Оденусь поплоше, прохари отыщу, все облазаю, ежели ваша железка там имеется, доставлю в лучшем виде.
Глава четвертая
В понедельник утром Гуров по «вертушке», которую якобы отменили, позвонил вице-премьеру Барчуку.
– Доброе утро, Анатолий Трофимович, вас беспокоит полковник Гуров Лев Иванович. Я не ворвался на совещание?
– Здравствуйте, я один, но занят, – вежливо, но достаточно сухо ответил Барчук.
– Понятно. Как у вас складывается день? Мне нужно с вами подъехать на вашу дачу.
– Сегодня отпадает, завтра тоже...
– Тогда давайте через час прямо на даче и встретимся.
Сидевший напротив Крячко наблюдал за другом с любопытством и некоторой долей иронии.
– Я все уже рассказал, добавить мне нечего, а свободного времени у меня нет.
– Минуточка имеется? Я вечером встречаюсь с газетчиками. Они, как вам известно, ребята разные. Человека убили. Пусть он и не тележурналист, но и не чеченец, к убийству которых уже привыкли. Так вот, некоторые журналисты могут вас не понять.
– Это шантаж.
– А я считал, что гражданский долг.
– А это демагогия.
– Вы что-то говорили о сильной занятости, господин вице-премьер.
– Хорошо, буду.
– Они нервничают, очень сердиты, – прокомментировал Гуров, опуская трубку. – Его давно назначили, чего это он так самоутверждается?
– Наживаешь врагов на ровном месте. – Крячко состроил недовольную гримасу. – Зачем он тебе нужен? Что ты у него будешь спрашивать?
– Понятия не имею, – легко солгал Гуров.
Барчуку не было и сорока, был он невысок, полноват и улыбчив, одет в протокольно-строгий костюм, белоснежную рубашку, галстук в тонкую полоску. Он крепко, пожал Гурову руку, извинился, что по телефону хамил, доброжелательно кивнул Крячко.
День был солнечный, весенний, грязь подсохла, новый дом сверкал стеклами. Когда хозяин и оперативники прибыли, у дома стоял грузовик, разгружали мебель.
– И зачем я такую махину отгрохал? – удивлялся искренне Барчук. Жадность человеческая предела не знает. Я не хотел, но половина загрызла: «В кои-то веки... Не будь дураком... На людей взгляни, что мы, хуже?» – Он махнул рукой.
«Половина» с испариной на круглом лице, блестя голубыми азартными глазами, командовала грузчиками, крикнула мужу:
– Ты чего приперся? Думаешь, без тебя не справимся?
Женщина собралась исчезнуть в доме, но Гуров ловко подхватил ее под руку и быстро заговорил:
– Роскошный дом, мадам, просто роскошный! Сколько вкуса, фантазии... – И прошел с мадам Барчук в дом.
И хотя Гуров отнюдь не походил на персонаж Булгакова, Крячко неожиданно вспомнил Коровьева из «Мастера и Маргариты» и фыркнул.
– А ваш полковник – мужик не промах, знает, с какого бока к женщине подъехать. Но, честно сказать, пустые хлопоты. Моя лишь выглядит провинциалочкой, на самом деле – хитрющая бестия. Она ведь и мебель прямо со склада, мимо магазина, приобрела, и доставку задарма выбила.
– Что бы мы без наших жен делали? – бормотал Крячко, отметив во фразе чиновника слова «приобрела», «задарма» и «выбила». "А не заигрывает ли высокий чиновник с обыкновенными ментами? А если так, то к чему бы это? рассуждая так, Крячко простодушно улыбался.
Видно, вице-премьер краев не знал, по телефону начальственно перебирал, теперь разыгрывал из себя эдакого рубаху-парня. Судить о человеке по первому впечатлению крайне непрофессионально, но Крячко не любил в людях фальшь и отсутствие чувства меры. Он постарался взглянуть на хозяина с симпатией и подумал, что если чиновник, разговаривая с Гуровым, манеру вести себя не изменит, то Лева выдаст чиновнику так, что тому мало не покажется.
А в это время молодая бойкая хозяйка, которая просила называть ее запросто Асей, командовала грузчиками, которые затаскивали в дом мебель для кабинета вице-премьера. Когда «просто Ася» рванулась к одному из «бандитов», который, по ее мнению, пытался изувечить крышку письменного стола, Гуров остался в холле и через кухню вышел на веранду. Здесь убили человека, на выстеленном красивым линолеумом полу в двух местах остались меловые полоски. Это эксперты чертили контуры тела.
Веранда была огромная. Гуров на глаз определил, что в длину она метров девять и в ширину не меньше пяти. Окна застеклены, изнутри закрыты жалюзи, рекламу которых можно постоянно видеть и по телевизору, и в газетах.
Гуров закурил, отодвинул жалюзи и увидел, что окна снаружи забраны кованой решеткой. В момент выстрела окна были открыты, но решетка, конечно, сильно затрудняла стрельбу. Убитый был на пять сантиметров ниже Гурова и получил пулю в лоб. Сыщик подошел к задней стене веранды, почти ткнулся в нее лбом, вынул из кармана загодя приготовленную пятисантиметровую палочку, отмерил высоту и авторучкой поставил на ней точку. Стена была слегка шероховатая, блекло-зеленого цвета. Гуров сделал два шага вдоль стены в направлении места, где был убит человек, и внимательно начал стену осматривать, чтобы заметить инородное пятнышко, а: которое находилось на заданной высоте. Особой прозорливости не понадобилось. Это была круглая дырочка, диаметром миллиметров пять, то есть соответствовала калибру пули, изъятой из черепа трупа. Дырочка была чем-то замазана, может, мастикой или пластилином, значения не имело, и Гурова в данном случае не интересовало.