«Они убили бы нас, если бы могли, повторял он себе, но существует закон солнца, который нас защищает. Пройдя огненное горнило, я вышел из него нагим и воскрес. И теперь просто так не дамся смерти. Я вырвался из ее оков».
Он встал и вышел. Стояла холодная зимняя ночь во всем своем звездном великолепии.
«Я победил мелочность, ложь и страдание, подумал он. Меня ждет великолепная судьба».
Он молча поднялся по лестнице, ведущей к храму, постоял в темноте на паперти, глядя на сероватое небо, звезды и вершины деревьев.
«Есть великолепные судьбы, снова подумал он, таящие в себе великое могущество».
РОЛАНД Мерлин, биограф Кэтрин Мэнсфилд, уверяет нас, что она, разочаровавшись в людях, кинулась к Гурджиеву не только чтобы излечиться физически, но и чтобы забыть о ничтожности человеческой любви. Он описывает ее стремление к «идеалу мужчины», постоянно связанное с разочарованиями, и в связи с этим вспоминает Жорж Санд. Литературная критика, стремящаяся к подобным сравнениям, вещь сама по себе хорошая, но она становится опасной, когда эти сближения, оправданные по отношению к литературным образам, стирают различия, крайне важные в реальной жизни. Жорж Санд меняла мужчину за мужчиной с возрастающим разочарованием, потому что сама была мужчиной в юбке и вела себя в любви в точности так, как ведет себя мужчина. Она была псевдо-женщииой, прототипом той псевдоженщины, которая царит повсюду в нашем современном мире. Это сильно возбуждающий нас двойник, но не более того. Настоящую женщину сейчас встретишь редко. Мы сегодня уже практически не знаем, что это такое, и, как говорит Жироду, «большинство мужчин женится на жалкой подделке мужчины, немного более гибкой, мягкой и красивой, но, в сущности, они женятся на самих себе». Именно такой и была Жорж Санд. В период расцвета романтизма она предвосхитила тип современной женщины, столь далекой от настоящей женщины. Поэтому между ней и мужчиной никогда не свершалось никакого таинства, различие было слишком мало, там не могло быть места для настоящей любви. Отсюда калейдоскоп приключений, возбуждение, но не желание, погоня, а не самоотдача. Это показывает, насколько опасно сравнение Жорж Санд с Кэтрин Мэнсфилд, основанное на том, что будто бы обе они испытывали любовное разочарование. При этом теряются из виду совершенно необходимые представления о жизненном поведении, о существовании двух типов женщин: истинных, встречающихся очень редко, и псевдоженщин, имя которым легион и которых в большинстве случаев только и знает современный мужчина. Настоящая женщина редка, и если мужчине случится ее встретить, он бежит прочь, ибо она требует от любви чего-то гораздо большего, чем игры, где каждый занят только самим собой. Он бежит от нее, ибо ему удобнее заниматься любовью со своим двойником с длинными волосами и тонкой талией, а не отважиться жить в мире страсти, требующей самоотдачи, чем и является любовь для настоящей женщины. Он бежит от нее, ибо любовь, которую она дает и которой требует, не прощает ни малейшей трусости. Она это Другой во всей его целостности. Псевдоженщине соответствует обычный мужчина, тот, который легкодоступен. Есть выражение «сверхчеловек», но нет выражения «сверхженщина», потому что достаточно сказать просто «женщина». Такой женщине соответствует «сверхчеловек», или, точнее, мужчина, целиком занятый достижением более высокого уровня человечности. В этом ключ к поискам Кэтрин Мэнсфилд, ключ к ее собственным разочарованиям, и в частности к ужасному разочарованию во Франсисе Карко. Теперь уже слишком поздно искать среди мужчин настоящего мужчину. Вот Джон Мидлтон Мурри, с его вяловатой любовью, самокопанием, мягкотелостью, податливостью, неспособностью ответить на любовь, требующую самоотдачи, с его страхом, вечными увертками. И вот истинная женщина, Кэтрин, разрушенная болезнью, подурневшая и в то же время подталкиваемая своей болезнью к тому, чтобы обрести абсолютную полноту любви. Нужно победить болезнь, но нужно заодно разрушить и другие барьеры, отделяющие Кэтрин и Джона от такой любви. Но действовать приходится ей, только ей одной. Как тут быть? Как мы можем действовать, когда наше раздвоенное «я» ускользает от нас, когда наши силы целиком заняты тщетной попыткой объединиться для проявления нашей собственной природы, нашего особого призвания, всегда скрытого от нашего сознания. Каким бы ни было желание любить и быть по-настоящему любимыми, мы не можем достичь этой постоянной и лучезарной любви, ибо в нас самих нет ничего постоянного и светоносного. Будь иначе, наша лучезарная любовь вызвала бы подобное чувство в существе, которое мы любим, и глубочайшим образом изменила бы его, тогда мы смогли бы узнать, что такое эта благодать любви, о которой только мечтаем или знаем понаслышке. Тогда между нами мог бы начаться настоящий диалог, в то время как теперь каждый из нас бормочет что-то про себя, тщетно пытаясь найти дорогу к другому, в окружающей нас трясине.
«Посмотрим правде в глаза, пишет Кэтрин Мэнсфилд сво-ему мужу, какие отношения между нами сейчас? Никаких. Хотя мы чувствуем, что существует возможность настоящих отношений. Не кажется ли Вам, что это очень глубокая истина?»
ИТАК, Кэтрин Мэнсфилд, сидя в своем гостиничном номере близ Сорбонны, записывает в дневнике, что жребий брошей: она решила все поставить на карту, чтобы измениться и изменить свою жизнь и свою любовь. Не знаю, выбрала ли она правильный путь. Может быть, мы поймем это, проследив за мыслью и методом Гурджиева, которые, как мне кажется, никогда и никому не помогли обрести любовь. Но в то утро она думала скорее об Оредже, чем о самом Гурджиеве. Если попытаться понять, что происходило в ее душе, когда она готовилась сесть в поезд, идущий в Фонтенбло, чтобы добраться до своего последнего, крайне странного пристанища, следует обратиться к еще не изданному тексту Оред-жа. Она слышит эту замечательную речь, воспринимая ее как эхо своей личной женской драмы. Именно эта речь привела Кэтрин к Гурджиеву.
«ДВИЖУЩЕЙ силой сознательной любви в ее развитой форме является желание, чтобы объект любви достиг своего собственного совершенства, заключенного в нем от рождения, независимо от тех последствий, которые это может иметь для любящего. «Пусть она до конца станет самой собой я не в счет, говорит сознательный влюбленный. Я согласен попасть в ад, лишь бы она оказалась в раю''. И парадокс подобной любви в том, что она вызывает те же чувства у другой стороны. Сознательная любовь порождает сознательную любовь. Почему же этот феномен столь редок среди людей? Во-первых, потому, что подавляющее большинство из них это всего лишь дети, страстно желающие быть любимыми, но не умеющие любить. Вторая причина в том, что достижение совершенства редко считается необходимым завершением любви взрослого человека, хотя ничто иное не может возвысить ее над уровнем ребенка или животного. В-третьих, человек, даже когда он полон желания любить, не знает, что может быть благом для любимого им существа. И, наконец, в-четвертых, сознательная любовь никогда не приходит случайно, она должна быть результатом сознательного выбора и твердого желания совершать над собой усилия. Как бусидо и другие рыцарские искусства появились не случайно, так и сознательная любовь не может возникнуть и развиваться сама по себе. Все геральдические знаки были произведениями искусства, и сознательная любовь также должна быть произведением искусства. Тот, кто хочет вступить на этот путь, пусть начнет с ученичества. И, может быть, когда-нибудь он достигнет мастерства. Пусть он, прежде всего, постарается сделать чистыми свои желания, отречься от всех эгоистических стремлений и предрассудков.
Он созерцает любимое лицо. «Что это за тип женщины?» Тайна заключена в том, что здесь открывается путь к совершенству. Как может быть реализована эта возможность во славу его возлюбленной и ее Творца? Здесь нам следовало бы спросить себя: «Буду ли я на это способен?» Если я искренен, безусловно, должен ответить «Нет». Если мужчина не умеет правильно обращаться со своими собаками или лошадьми, если женщина не умеет выращивать цветы, то, как они смогут научиться открывать в любимом существе дремлющие в нем совершенства? Здесь необходимы смирение и готовность к любому испытанию. Если я не уверен в том, что для нее является лучшим, то, по крайней мере, должен позволить ей следовать собственным склонностям. А я в это время буду изучать ее и попытаюсь понять, кто она и чем может стать, что ей нужно, к чему взывает ее душа. Я научусь предвидеть за нее сегодня то, в чем она будет нуждаться завтра, ни на секунду не задумываясь над тем, каким бременем это может стать для меня. Юноши и девушки, вы увидите, какой самодисциплины и какого самообладания это требует. Вступайте в эти волшебные леса, вы, смельчаки! Боги любят друг друга сознательно. А сознательно любящие становятся богами.
Люди будут бесстыдно похваляться тем, что они любили, любят или надеются полюбить. Как будто любви достаточно, чтобы покрыть их многочисленные грехи. Но любовь, когда речь не идет о любви сознательной, то есть стремящейся стать одновременно благоразумной и способной служить своему предмету, зависит лишь от благоприятного и неблагоприятного сродства, как это происходит в химии. И в том и в другом случае она одинаково неосознанна, то есть неконтролируема. Поэтому такое состояние любви очень опасно как для тебя, так и для другого или для вас обоих. Ибо в этом случае нас пронизывает космическая энергия, которая преследует свои собственные цели, совершенно независимые от наших, целиком овладевая нами. Мы имеем дело с динамитом, не принимая при этом никаких мер предосторожности. Нужно ли удивляться количеству несчастных случаев? Признаем же, что без осознания и без контроля любовь становится демонической силой. Не осознавая, можно разрушить предмет своей любви. Кто не слышал от подобной «любимой» таких слов о своем возлюбленном: «Я от него заболеваю, он меня убивает». И вот, вконец обессилев, такой возлюбленный становится самым