– Дело плохо. Он и в самом деле умер. Ты его ударил в висок, – сообщил Первинок.
– Я не хотел бить его в висок. Это нечаянно. Я метил ему в скулу, – сказал Тишка.
– А попал ему в висок, – сказал Первинок. – Там все сердятся. Тиша, если ты попадешься под руку Говену, то он точно прибьет тебя. Тебе надо уходить. Пусть сначала все утихнет.
– Не думал я, что так судьба обернется, – проговорил Тишка. Бросил взгляд на Первинка и задал ему вопрос: – Ты идешь со мной?
– Иду, – сказал Первинок. – Дома у меня нет. И друзей, кроме тебя, нет. Так что мне все равно тут нечего делать.
Глава 16
Так как настоящие имена богов людям неизвестны, то они сами дали имена богам. А раз так, то разумные люди рассудили, что от перемены названий богов суть их не меняется. И жизнь течет в прежнем направлении – люди все так же должны сами заботиться о пище для тела. А когда они будут сыты, им можно будет подумать и о пище для ума.
А глупых людей никто не слушает.
Через несколько дней шум, связанный с обращением киевлян в новую веру, утих, и люди занялись повседневными делами.
Юлия с сыном Святополком обычно лето проводила в Вышгороде. Среди сочувствующих ей горожан она чувствовала себя спокойнее.
Однако разговор с Аделиной не выходил у нее из головы.
Убеждала она Аделину, что не стоит заглядывать в будущее, и не верила своим словам.
А как же было верить?
Сын Олавы от Владимира Изяслав чуть старше Святополка. А второй ее сын, Вышеслав, ровесник Святополку и даже младше. Младше Святополка и дитя Рогнеды Ярослав, и старший сын Аделины, Мстислав.
И что произойдет, когда придет время Владимиру передавать детям свое наследство?
Не все, конечно, доживут до этого времени. И даже может случиться так, что Святополк останется старшим среди них…
Хотя Владимир и признал Святополка своим сыном, но не верила Юлия, что он легко отдаст киевский стол чужому по крови.
Многое видела за свою, пусть и недолгую жизнь княгиня и знала, что у властителя самый злой враг – его родня, имеющая право на трон. Поэтому с такой ожесточенностью и резали отцы детей, дети – отцов, братья – друг друга. Чтобы взойти на киевский стол, Владимир убил своих братьев. Та же судьба ждет и его детей. Поэтому, пытаясь уберечь единственного сына от дворцовых интриг, Юлия старалась держаться подальше от Киева.
Отъезд намечался на утро. Но вечером пришла посланница от новой жены Владимира с просьбой навестить ее.
Юлии самой не терпелось поговорить с Анной.
Далека столица Византии, но в Киеве прекрасно знали о происходящих там делах – вести приносили и купцы, и воины, состоявшие на службе императора.
По запутанной македонской родословной Юлия и Анна приходились родственницами, поэтому Анна могла рассказать ей то, чего не скажет ни один купец.
Казалось, это были мелочи. Кто с кем породнился. У кого кто родился. Кто с кем поссорился. Кто во что одевается.
Но как раз именно такие мелочи ценны для женщины, покинувшей родительский дом, так как дают иллюзию связи с ним.
Отъезд был решительно отложен.
С утра Юлия размышляла о том, в каком наряде она предстанет перед Анной. Перед ней стоял трудный выбор.
С одной стороны – она княгиня, жена, пусть и погибшего, князя. Поэтому наряд должен соответствовать статусу.
Но с другой стороны – она наложница, женщина подневольная.
Сомнения Юлии закончились тем, что вспомнила, что жены князя не так уж и свободны, как это может показаться со стороны: шли замуж за Владимира не по своей воле. А кто, как Рогнеда, и через насилие. Анна и сама жертва политического расчета. Да и кто она? Хотя и была багрянородной, однако она дочь той самой императрицы Феофано, дочери харчевника, проститутки и ругательницы!
Дед Анны, император Константин, написал для сына трактат «Об управлении империей», в котором указал: «Если когда-либо какой-нибудь народ из этих неверных и нечестивых попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, то есть дочь получить в жены либо выдать свою дочь василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их неразумную просьбу. Поскольку каждый народ имеет различные обычаи, разные законы и установления, он должен держаться своих порядков и союзы для смешения жизней заключать и творить внутри одного и того же народа».
Юлия усмехнулась: Константин забыл упомянуть в наставлении сыну, что император не может взять в жены проститутку, – это его и сгубило.
«Многие ромейские императоры были отнюдь не благородной крови, – простыми крестьянами, солдатами. А их жены не самыми достойными и родовитыми женщинами. Поэтому лучше не вспоминать родословные ромейских императоров, иначе может вскрыться такое, что и сама рада не будешь», – благоразумно подумала Юлия, успокоилась и оделась так, как ей самой нравилось – в тона спокойного цвета, с малочисленными, но дорогими украшениями.
Глава 17
По принятому порядку Владимир селил жен по окрестным селам, но на княжеском дворе у каждой был свой угол – огороженная изба с небольшим садом. Выделен такой терем был и новой жене.
После полуденного отдыха Юлия отправилась к Анне.
Анна уже ожидала ее в горнице.
Юлия отметила в ее одежде новые детали, свидетельствующие о том, что мода при византийском дворе совершила новый вираж.
Понравились украшения на Анне – они уже стали не так тяжелы, как прежде, приобрели легкий вид. Видно, теперь их цена была не в весе драгоценного металла, а в тонкой работе создавшего их мастера.
Анне было уже двадцать семь лет. Как и Юлия, она была черноволоса, смугла. Ухоженное лицо приятно. Глаза большие, карие.
Юлия вспомнила, что отец Анны имел армянские корни.
На взгляд Юлии, Анна была толстовата.
«Она привлекательна, но не красива», – с удовлетворением оценила ее внешность Юлия.
Понятно, Владимир взял Анну не за красоту, а из желания заключить династический брак с империей, считающейся центром мира.
В свою очередь Анна ревниво оценила родственницу.
С Юлией она была почти одного возраста. Но на родине они никогда не встречались. Юность Юлии прошла в уединенном монастыре, а затем князь Святослав захватил ее и увез.
Конечно, Юлия была намного красивее Анны – только из-за необыкновенной красоты киевский князь взял ее в жены. Но Анна понимала, что Юлия не была ей соперницей – она наложница и ничто не могло изменить ее судьбы.
Анна даже почувствовала жалость к Юлии и, когда формальная процедура знакомства подошла к концу, предложила ей перейти в сад.
Сад уже отцвел. Ажурное великолепие, покрывавшее сад снежным покрывалом, осыпалось. Среди скошенной травы с трудом можно было рассмотреть пожелтевшие останки цветов. Но там, где был цвет, завязались плоды – малахитовые кроны покрылись изумрудными россыпями.
На колючих кустах шиповника, робко прислонившегося к стене, раскрылись девственно-розовые цветы.
Сквозь грубый запах скошенной травы, заполнявший сад, тонко сочился чувственный аромат дикой розы.
Под старой яблоней, опускавшей ветви шатром, стоял стол. На столе кувшин с вином, стаканы багрового стекла, чаша с фруктами. В чаше: янтарные персики; черная, с густым рубиновым оттенком, черешня; румяные, точно щеки юной девы, яблоки.
В саду разговор пошел раскованнее.
Сначала Юлия интересовалась здоровьем братьев-императоров Константина и Василия.
Анна оглянулась, словно опасаясь, что ее могли подслушать, но рядом никого не было. Служанка сидела на лавочке в стороне, готовая выполнить желание княгинь.
Заметив в глазах Анны нерешительность, Юлия проговорила:
– Анна, так уж случилось, что нас, ромейских принцесс, судьба свела вдали от родины, в стране варваров. Мы обе истинной веры. Думаю, Бог не зря нас свел – мы должны поддерживать друг друга.
Анна кивнула головой, наклонилась к Юлии и начала тихо рассказывать:
– Недавно Василий отстранил от власти старого интригана – евнуха Василия Лекапена, паракимомена, который был первым министром при нескольких предшествующих императорах.
– За что?
– Лекапен слишком откровенно оказывал поддержку изменнику Варде Фоке. Когда это вскрылось, Василий отстранил его от власти.
– Варда Фока – племянник императора Никифора Фоки, – заметила Юлия и отметила: – Но дело хорошее сделал Василий. Лекапен много зла сделал – он первый заговорщик. Я думаю, смерть Иоанна Цимисхия его рук дело.
– Все так думают. Он его отравил, когда Цимисхий выступил против него, – кивнула головой Анна.
– Надеюсь, его бросили на съедение львам? – спросила Юлия.
– К сожалению – нет. Василий только отправил его в ссылку, – сказала Анна.
– Жаль. Я бы этой гадиной накормила львов, – проговорила с сожалением Юлия.
Анна тихо рассмеялась:
– Он побоялся, что львы отравятся.
Юлия улыбнулась и поинтересовалась:
– Ну а Василий что?
– Он перестал бражничать и превратился в монаха – ведет аскетическую жизнь. Войско заботит его больше, чем собственное благополучие. К его разочарованию, с военачальниками беда. Беда обычная: те, что талантливы – ненадежны, каждый сам метит в императоры, а те, что надежны – бездарны.
– Значит, не женился?
– И даже не завел наложниц. Ничего не известно и о каких-либо других связях с женщинами, хотя многие мечтали бы стать его подругами.
«Н-да, Василий характером пошел в свою мать…» – мелькнула мысль в голове Юлии. Но спросила другое:
– А дети? Дети есть у него?
– Какие уж тут дети? – удивилась Анна. – Хуже всего, что он не только не заботится, чтобы обзавестись семьей, но не думает устраивать судьбы родни. Дочери Константина в отчаянии. Евдокия постриглась в монахини. Зоя и Федора думают о том же.
– Плохо дело, – проговорила Юлия. – А что же Константин?
– Константин в дела Василия не вмешивается. Он сильно пьет, – сказала Анна, и на ее щеку выкатилась слеза.
Юлия накрыла ее ладонь своей.