В Оренбурге он приучил себя к режиму, которого станет придерживаться всю жизнь: сон не более пяти часов в сутки, никаких каникул и отпусков. Он занимался виолончелью перед сном и на рассвете, приучив себя предельно концентрироваться. Работавшая в местном музыкальном училище Р. Глезер организовала два его концерта в ансамбле с Софьей Вакман: играли сонаты Э. Грига, С. Рахманинова, виолончельные пьесы Славы Ростроповича. Готовились и другие концертные программы, которые обыгрывались всюду, где только можно было: в госпиталях, в окрестных городках, колхозах. Он любил людей и тянулся к ним, и ему отвечали теплотой и сочувствием.
Потом Мстислав Ростропович говорил: «Именно это отношение ко мне, совершенно неизвестному и ничем не примечательному юноше, стало основой моей незыблемой веры в людей». Сотрудники Малого оперного театра, сами недоедавшие и замерзшие, делились с мальчиком чем могли. Михаил Чулаки стал тогда для него не только учителем, а добрым другом, заменившим во многом отца. Чулаки выхлопотал Славе стипендию в Московской консерватории. Осиротевшая семья прожила в Оренбурге еще год.
В. Шебалин, назначенный ректором Московской консерватории, настоял на их возвращении в Москву. Летом 1943 года С. Козолупов прислал Ростроповичам вызов как своей семье, с тем что Слава будет обучаться в его классе, а Вероника — в классе его дочери Марины Козолуповой.
В Московской консерватории
В консерватории юный Слава Ростропович сразу был замечен как талантливый виолончелист и пианист. Он твердо решил достигнуть наивысших результатов, стать во всем первым. Тогдашнегно состава консерватории почти не коснулись репрессии. Здесь еще С. Рахманинова, А. Скрябина, Ф. Шаляпина, Антона и Николая Рубинштейнов, П. Чайковского, С. Танеева, К. Давыдова и А. Вержбиловича. В Консерватории часто проходили вечера Б. Пастернака, М. Булгакова, Р. Фалька. Студенты посещали спектакли МХАТа так же регулярно, как уроки.
Во время войны в Московской консерватории преподавали эвакуированные в ленинградскую блокаду Д. Шостакович, Б. Асафьев, В. Софроницкий. Согласно воле отца Слава Ростропович поступил в консерваторию в класс С. Козолупова, понимавшего, какой исключительно талантливый ученик ему достался.
Козолупов в то время считался основателем собственной виолончельной школы. Он учил легкости и непринужденности движений смычка, добивался насыщенного и выразительного звучания, что позволяло максимально раскрыть возможности ученика. Технические задачи специально усложнялись. Выверялась чистота интонации, использовались многие варианты аппликатуры.
Московская консерватория в 1940-е
Основы системы С. Козолупова Слава Ростропович усвоил очень быстро. В каждом сложном пассаже он видел вызов и принимал его. Трудности подстегивали его азарт. Впоследствии он говорил: «Если мне в жизни что-то нетрудно, я за это не берусь».
В статье о своем талантливом ученике, опубликованной в 1946 году, когда Ростроповичу было девятнадцать лет, С. Козолупов выделял исполнение им Пятой сюиты Баха: «Это одна из самых сложных сюит композитора, весьма трудная для исполнения… Я почувствовал, что Мстислав сумеет постигнуть стиль, форму и внутреннее содержание этого замечательного произведения Баха. Я не ошибся в своих предположениях. Не прошло и полутора месяцев, как Ростропович прекрасно сыграл Пятую сюиту»[8].
В апреле 1944 года игру Ростроповича на студенческом вечере услышал Н. Мясковский и отметил в своем дневнике: «В концерте молодых исполнителей М. Ростропович — талантливый». Впечатление было настолько сильным, что Мясковский принес студенту свой виолончельный концерт и тот сыграл его на консерваторском студенческом конкурсе.
Мстислав Ростропович стал самым знаменитым учеником Козолупова, но он все-таки не был типичным представителем его школы. Он чувствовал, что методы преподавателя слишком узко сфокусированы на владении техникой.
«Собственно говоря, в классе Козолупова я не занимался музыкой. Он несомненно был замечательным специалистом, но руководствовался только своей интуицией. Я бесконечно благодарен ему за уроки; он прекрасно знал, как нужно учить играть на виолончели. Но он не был великим музыкантом. К примеру, он не мог понять музыку Прокофьева. Он интуитивно реагировал на нее и мог сказать ученику: «Сейчас ты играешь очень скучно, с этим нужно что-то делать». Но он не имел представления, как подойти к новой музыке»[9].
В июле 1944 года Слава выступил в цикле концертов «Показ молодых исполнителей Московской консерватории». Участников этого цикла отбирало жюри под председательством А. Неждановой. Одновременно он занимался фортепиано и композицией. Учителем Ростроповича по классу фортепиано был Н. Кувшинников — ученик знаменитого К. Игумнова. С. Хентова вспоминает: «Из консерваторских впечатлений мне вспоминается, как в начале 1944 года в консерваторской библиотеке я увидела долговязого парня с огромной кипой фортепианных нот, оживленно беседовавшего со старой библиотекаршей, смотревшей на него с обожанием. Я удивилась, что, будучи студенткой фортепианного факультета, еще не знаю этого пианиста, и спросила, когда он ушел:
— Кто это?
Библиотекарша гордо ответила:
— Наш Славочка. Виолончелист.
— Разве он играет на рояле?
— Еще бы! Николай Николаевич им не нахвалится!»[10]
Ростропович-композитор сочинял музыку в разных жанрах. Он испытывал влияние К. Дебюсси, С. Прокофьева, русской музыки XIX — начала XX веков, причем предпочитал музыку для фортепиано, скрипки, трио, квартета.
Накануне дня рождения Козолупова Слава написал пьесу «Юмореска» для виолончели, утром выучил и тотчас же сыграл учителю как подарок.
«Однажды я увидел, как мои товарищи собирают деньги на цветы, и спросил, кому они собираются дарить букет. «Завтра день рождения у Козолупова», — ответили они. Я совсем забыл об этом и расстроился из-за того, что не смог поучаствовать. Когда я вернулся домой, то решил сочинить для учителя музыкальную пьесу. Тем вечером я написал и выучил «Юмореску» и наизусть исполнил ее в классе для Семена Матвеевича на следующий день».
«Юмореска», с ее оригинальным гармоническим языком, остроумным и блестящим использованием виолончели стала замечательно популярной концертной пьесой, которую Ростропович часто исполнял на бис. Она была опубликована в конце 60-х годов, и многие его ученики включили ее в свой репертуар.
Вскоре после возвращения Мстислава Леопольдовича в Москву из Оренбурга Козолупов организовал встречу Ростроповича с Шостаковичем. Безупречные манеры великого композитора и его внимание к людям произвели на Славу огромное впечатление. Он всегда помнил, как Дмитрий Дмитриевич, раздевавшийся в профессорском гардеробе, обращался по имени и отчеству ко всем уборщицам и гардеробщицам, и никогда не был высокомерен по отношению к студентам, которых встречал в коридорах или на площадках между этажами. Шостакович, ведущий класс оркестровки, сразу отнесся к Ростроповичу с большой симпатией.
Профессор С.М. Козолупов
Занятия были успешными: Ростропович оркестровал фортепианные пьесы Р. Шумана, Ф. Шопена, постигал оркестровое мастерство Шостаковича, изучая его симфонии. Занимались они недолго. Самокритичный Ростропович решил сделать ставку на исполнительское мастерство, а не пополнять ряды второстепенных композиторов.
Впоследствии он связывал это решение с событиями 1948 года, когда подверглись травле С. Прокофьев, Д. Шостакович, Н. Мясковский, В. Шебалин — все, кого он любил и у кого учился. Перенесенное ими он как бы спроецировал на свою судьбу: «Именно в то время, после большой внутренней борьбы я совсем оставил занятия композицией».
«…Я был весьма успешным студентом, учился сразу на двух факультетах, а по виолончели меня со второго курса перевели сразу на пятый с отметкой «пять с крестом», и я окончил консерваторию за три года вместо пяти. Моими богами были Прокофьев и Шостакович. У Шостаковича я учился с 1943 года. Должен сказать, что он и как мужчина был красив, и гениальность из него била фонтаном. Я занимался композицией сам, написал первый фортепианный концерт. Шостакович был очень популярен, и стал еще более популярным после Седьмой, так называемой «Ленинградской» симфонии. Конечно, студентов у него было очень много, и он больше никого не брал. Поэтому я сказал профессору Козолупову: «Попросите, пожалуйста, Шостаковича посмотреть партитуру моего фортепианного концерта; если бы он взял меня к себе в класс, я был бы безумно счастлив». И Шостакович разрешил мне показать ему партитуру моего фортепианного концерта. Когда я пришел к нему в класс и показал партитуру, Дмитрий Дмитриевич мне сказал: «А Вы можете сыграть концерт на рояле?». «Конечно, могу», — ответил я и начал играть на рояле, но, увы, играл плохо, не попадал на ноты и сидел весь красный, как рак. Когда я кончил играть, услышал от Дмитрия Дмитриевича ложь во спасение: «Слава, Вы так талантливы, что я сочту за честь Вас принять; Вы будете у меня заниматься».
Надо сказать, что Шостакович никогда не мог никого обидеть. Иногда он приглашал меня послушать, как студенты играют его сочинения. Часто они играли плохо, даже очень плохо, я понимал это, сидя рядом с Дмитрием Дмитриевичем. Но Шостакович всегда говорил: «Спасибо Вам большое, Вы замечательный, талантливый человек, продолжайте работать настойчиво»[11].
Его сверстники-музыканты рано стали взрослыми. Война разбросала их по всей стране. Возвращались к образованию в Консерватории и фронтовики. Надежды на лучшую жизнь сближали молодых людей, побуждали их радоваться взаимным успехам.
Софья Хентова вспоминает: «Ростропович с его открытостью, простотой, юмором, заразительной сердечностью, которая впоследствии соберет вокруг него выдающихся людей мира, сразу и без усилий “вписался” в большой студенческий коллектив, приобрел множество друзей. Его любили, гордились им. Вспоминаю, как меня,