– Стой, кто тут?! – Страж с длинным копьём, издав оглушительный свист, бросился за Велемиром, но не смог догнать быстроногого молодца. Перепрыгнув через ограду, юный дружинник помчался по узеньким улочкам посада, слыша, как за спиной его стихает брань, крики и лай разбуженных шумом собак…
Весь бледный от волнения, Велемир изложил услышанное Дмитру Иворовичу.
Воевода помрачнел, насупился.
– Чуяло сердце, что Путята сей – переметчик![113] Худое они в Киеве удумали. Ишь, гривен захотелось! Вот видишь, – обратился он к Олексе, – сколь пользительно по девкам бегать!
Он неожиданно рассмеялся, похлопал Велемира по плечу, а затем сказал:
– Поутру дам тебе грамоту, поедешь с нею в Переяславль, ко князю Владимиру Всеволодовичу. Обо всём, от Путяты слышанном, на словах ему такожде передашь.
Утром Велемир, простившись наскоро с Олексой и Эфраимом, вскочил на коня и помчался галопом вдоль берега Свислочи. Только пыль стояла столбом на дороге, клубилась вослед лихому рубаке-удальцу.
А меньше чем через час из посада выехал отряд всадников-торков во главе с боярином Туряком и бросился за ним следом. Степняки яростно хлестали нагайками скакунов, а Туряк, с чёрным от пыли лицом, беспрестанно торопил их, хрипло крича:
– Быстрей, лиходеи!
Глава 25
Меняя на постоялых дворах коней, Велемир, не ведая усталости, не ехал – летел по пыльному широкому шляху. Сёла, деревеньки, укреплённые городки, леса, уже одевшиеся в жёлто-красный осенний наряд, – всего этого не существовало сейчас для молодого дружинника, лишь одно желание – исполнить поручение воеводы и наказать за измену переветника Путяту – владело им, заставляя, не оглядываясь, гнать коня. Вот, думалось Велемиру, как поднимется грозный князь Владимир, как пойдёт на Путяту, как схватит его за бороду и повелит:
«Ну-ка, други, приготовьте-ка пеньку добрую для сего злодея да вон ту осинку крепкую чуток наклоните. Пущай поболтается изменник в петле».
Миновав устье Березины, Велемир переправился возле Речицы на пароме на левый берег Днепра, как и советовал ему Дмитр Иворович.
«Левобережьем ехать будет тебе сподручней, – наставлял молодца перед отъездом опытный воевода. – Ибо тамо земли Давидовы, черниговские, тамо тя не тронут, не посмеют. По правому же брегу – киевские владенья тянутся. Вдруг проведают что Путята со Святополком. Головы тебе тогда не сносить, хлопец».
Последовав совету воеводы, юноша поехал вдоль левого, низкого днепровского берега. Он перевёл коня на рысь и, не сомневаясь уже, что благополучно доберётся до Переяславля, весело насвистывал скоморошью песенку.
Дорога извивалась как змея, Велемиру надоело объезжать небольшие покрытые ряской болотца, он стал прикидывать, как бы поскорей очутиться у князя Владимира, и решил в конце концов проехать через густой лес прямо к Чернигову. Но едва юноша свернул с дороги, как вдруг перед ним словно из-под земли выросли пятеро всадников-торков на взмыленных, дико ржущих конях.
– Эй ты! А ну, сворачивай! – раздался за спиной Велемира грубый хриплый голос.
Молодец обернулся и увидел сзади ещё пятерых торков, а с ними худого высокого боярина, которого он несколько раз встречал под Меньском.
Поняв, что попал в ловушку, юноша побледнел, но совладал с собой и схватился за меч.
Туряк примирительным жестом остановил его.
– Послушай, отрок. Мы тебе зла не содеем. Отдай токмо грамоту, кою тебе воевода Дмитр дал. Лукавая то грамотка. А воеводе Дмитру скажешь потом: разбойные люди, мол, по пути полонили, обобрали всего. Грамотка и затерялась. Гнева воеводиного не бойся, а лучше переходи на службу в Киев. Уж там без награды не останешься.
– Да как смеешь ты этакие речи вести?! – воскликнул возмущённый до глубины души Велемир. – Измыслили зло князь ваш Святополк да воевода Путята! И я, доколе жив буду, со злом сим бороться стану!
– Не кипятись, отрок, – покачал головой Туряк. – Погляди, сколько нас. В последний раз по-доброму прошу: отдай грамоту. Иначе голову свою сложишь.
– Не бывать сему! – Велемир выхватил меч и с яростью бросился на передних торков.
Тотчас с оглушительным свистом все десять ратников метнулись к юноше, как свора свирепых хищников, готовых растерзать его в клочья.
Конь Велемира, бешено забив копытами, громко заржал и стал заваливаться набок. Молодец в мгновение ока спрыгнул с него, прислонился спиной к стволу могучего дуба и изготовился к бою.
– Поган урус! – скрипя зубами, злобно ругались торки.
Павший конь стал для Велемира своего рода прикрытием. Торки кружили возле него, не решаясь спешиться, двое схватились за луки, но юноша с кошачьей ловкостью увернулся от пущенных стрел, а затем, улучив миг, наклонился и схватил левой рукой упавший при прыжке с коня свой круглый червлёный щит.
– Болваны! – захлёбываясь от ярости, орал Туряк. – Да хватайте его арканами, вяжите!
Один из торков спустился было с коня наземь, но Велемир вдруг, совершив резкий выпад, налетел на него и страшной силы ударом рассёк голову.
Нападавшие растерялись, опешили, а молодец тотчас снова воротился к дереву и занял прежнее положение.
– Ну что, вороги?! Получили?! Ещё хощете?! – Запальчиво крикнул он.
Побаиваясь хорошо обученного ратному делу дружинника, торки, будучи слабы в пешем бою, натягивали поводья и сдерживали ретивых скакунов. Туряк велел им спешиться. Понукаемые, обозлённые, но в то же время исполненные страха перед этим недюжинной силы молодым богатырём, степняки обступили Велемира со всех сторон.
Юноша с завидным хладнокровием отражал сыпавшиеся на него удары кривых острых сабель, двоих торков сумел поразить – одного в плечо, другого в грудь, но, весь израненный, обливаясь кровью, в конце концов выронил меч и повалился без памяти под деревом.
Его связали крепкими верёвками, а Туряк извлёк у него из дорожной сумы грамоту и изорвал в клочья тонкий лист дорогого пергамента.
– Прикажи зарубить его, достопочтимый! – сиплым гортанным голосом вымолвил один из торков, занеся саблю над головой Велемира.
– Не к чему! – отрезал Туряк. – Не такой лёгкой смерти он достоин. Бросьте его на коня поперёк седла и поехали-ка поглубже в лес, в самую кручь.
Нехотя подчиняясь приказу, торки раздвигали руками ветви деревьев и злобно ругались. Заехав в глухую чащу, Туряк велел привязать Велемира к дереву.
– Пущай стоит здесь связанный. Ночью на запах крови волки прибегут, сожрут его. В сих местах волков по сию пору тьма. Ну, вяжите живей, черти, да едем отсюда. Ты, – указал он на одного из торков, – поедешь ко князю Святополку в Киев. Скажешь, что сговорился Путята со Глебом и что воевода Дмитр про то прознал. Остальные же – за мной езжайте, назад к Меньску.
Торки сели на коней и, опасливо оглядывая непривычную для них лесную глушь, поспешили убраться.
В лесу воцарилась тишина, нарушаемая только стуком дятла да тихим щебетаньем какой-то певчей птицы.
Велемир, глухо застонав, открыл глаза, почувствовал резкую боль в груди, слабость, кружение в голове, хотел было сдвинуться с места, но не смог, связанный крепкими верёвками. Понемногу придя в себя, он понял, в каком отчаянном положении оказался, и стал клясть себя за то, что съехал с дороги в лес. Теперь никогда и никто уже не узнает, что приключилось с ним. Ни мать, ни отец не отыщут своего беспутного сына.
Горестно вздохнув, юноша зашептал слова молитвы.
Внезапно рядом раздался шорох, и к Велемиру из густых зарослей молодого сосняка подбежали две незнакомые женщины.
«Ведьмы лесные! – в ужасе подумал Велемир. – Вот сейчас набросятся и станут рвать на куски!»
– И за что ж его, сердешного?! – запричитала, качая головой, одна из женщин, пожилая, в домотканом льняном платье и белом платке на голове. – Экий молодец! Глянь-ка, жив ведь!
– Ты бы, Марфа, поменьше болтала. Развяжи-ка его поскорей, – молвила вторая, лица которой Велемир сначала не увидел, а когда рассмотрел, то подумал, что это ангел слетел с небес.
Из-под парчовой шапочки девушки спадали на чело чуть вьющиеся плавной волной пряди светло-русых волос, на плечо спускалась толстая коса с вплетёнными в неё голубыми шёлковыми ленточками, а слегка нахмуренные тонкие соболиные брови придавали её лицу какую-то сосредоточенность, серьёзность. Вообще, всё в её облике было удивительным – и серые очи, от которых, казалось, исходил некий необычайный свет, и алые уста, и тонкий прямой нос.
– Ты – ангел во плоти, – прошептал поражённый Велемир.
Освобождённый от верёвок и ремней, он без сил рухнул на землю и снова потерял сознание.
Глава 26
Возвращаться к Меньску Туряк особенно не торопился. Зная, что всё сделано в точности, как наказывал Путята, он пустил коня шагом и медленно семенил по дороге, слыша за спиной гортанные злые голоса торков.
Конечно, Туряк мог велеть своим подручным немедля, сразу после яростной схватки на опушке леса, умертвить несчастного Велемира, но простое убийство казалось ему слишком малым для мести. Ради неё и желания услужить Святополку, собственно, и мчался он долгие вёрсты, не жалея коней и глотая дорожную пыль. Ведь Велемир был сыном новгородского боярина Гюряты Роговича, который – а Туряк ни на миг не сомневался в этом – уговорил Мстислава и всю новгородскую верхушку не подчиняться требованиям киевского князя и, стало быть, был главным виновником ссылки его, Туряка, в пограничный Торческ. В отместку за свой позор, за своё унижение честолюбивый и алчный Туряк готов был совершить что угодно. Порой, правда, бередили его ум неприятные мысли о Боге, совести, но почему-то он был уверен, что с Богом всегда можно будет – ну, договориться, что ли, поладить. Постоишь на коленях пред образами, отобьёшь земно поклоны, внесёшь вклад на строительство какой-нибудь церкви, одаришь пенязями нищих или сделаешь ещё что-нибудь богоугодное – тотчас простит Всевышний все грехи.