[151] со сказочными грифонами и птицами в круглых медальонах, с саблей в отделанных серебром ножнах, висевшей на поясе, осведомился, как было принято, о здоровье князя Владимира, о самочувствии послов, о трудностях дороги. После русов пригласили в другую залу, ещё бóльшую первой, в глубине которой на высоком престоле торжественно восседал Коломан. Король угров был одет в кафтан красного цвета с золотым узорочьем по вороту и рукавам. На узкие плечи его поверх кафтана была наброшена отороченная горностаем мантия, под которой предательски проступал горб. Он искоса, с подозрительностью оглядел послов своим единственным видевшим глазом.
Король был невысок, худ, бороды не носил, как и многие угорские вельможи, зато имел длинные и тонкие усы. Глаза у него были тёмные, чуть с раскосинкой, причём левый от рождения не видел вовсе и казался стеклянным, неживым. На скуластом жёлтом лице выделялся прямой небольшой нос и маленький рот с тонкими змеиными губами. Вообще в облике короля проглядывала скрытая жестокость, и достаточно было одного взгляда на него, чтобы понять: да, этот человек мог приказать ослепить родного брата.
На челе Коломана сияла золотая корона, украшенная височными подвесками. Из-под короны пробивались чёрные, жёсткие, немного вьющиеся волосы. В руке король держал деревянный посох, с которым редко когда расставался, ибо сильно хромал на правую ногу.
Мирослав Нажир, а вместе с ним все остальные отвесили королю угров поклоны.
– Рад видеть посланцев князя Владимира, моего брата и тестя, – по-русски промолвил Коломан.
– И мы рады созерцать великого короля в добром здравии. Князь Владимир желает тебе пребывать в почестях и славе и шлёт тебе и супруге твоей грамоты с печатями, – отвечал Мирослав.
Король принял из его рук грамоты, увенчанные золотыми печатями с изображением сокола – родового княжеского герба.
Затем Коломан стал расспрашивать о Переяславле, о половцах, об устроении Русской земли, о монашестве княгини Гиды. Потом боярин и король беседовали о событиях, происшедших в мире в последнее время. Мирослав с удивлением отметил про себя, сколь широк кругозор угорского властителя. Пожалуй, один только князь Владимир умел так же глубоко вникать в жизнь самых разных народов, от далёкой Испании до не менее далёких городов Хорезма, чтобы потом сопоставлять, сравнивать, делать выводы, предугадывать.
Глаз короля смотрел на послов пристально, подмечая в их лицах, по большей части прямых и открытых, малейшие перемены.
Боярин Мирослав уже сразу показался ему прожжённым хитрецом, Коломан отлично понял, что посольство это – своего рода разведка, проверка, и цель боярина – разузнать, выведать, будет ли он впредь держать сторону Киева, помогать Святополку против Ростиславичей, или обратит теперь взор на запад, на берега Ядранского моря.
Заканчивая приём, король объявил, что завтра в честь посольства будет учинён пир, а до тех пор он просит своих дорогих гостей проследовать в приготовленные для них покои и отдохнуть от тягот долгого пути.
Глава 46
Отпустив Мирослава Нажира и его спутников, Коломан прошёл в королевскую капеллу. Сводчатая, полукруглая в плане, с узкими высокими окнами и хрупкими спаренными колоннами, на которые опирались нервюры свода, капелла дворца отличалась утончённостью и изяществом. Совсем недавно эту капеллу выстроили по указу короля знаменитые зодчие из Франции.
После чтения молитвы король, прихрамывая и опираясь на посох, проследовал в смежный покой. Сев в обитое лиловым бархатом кресло, он устремил взор на покрытую персидскими коврами стену, глубоко вздохнул и погрузился в размышления. Быстрый и острый ум его охватывал целые земли, города, страны, весь мир словно бы лежал перед ним, лишённый тайн, во всей своей обнажённости и грязи.
Завтра состоится пир, а на следующий день назначено заседание королевского совета. «Лучшие и достойные» – князья и бароны – будут рассматривать вопрос о праве назначения на церковные должности – вопрос скользкий и неприятный. Уже сколько лет идут из-за него нескончаемые войны между римскими папами и германским императором! И никто в этих войнах – ни одна из сторон – не хочет уступить; будто упрямые козлы, бодаются друг с другом правители, не видя, что всё вокруг них трещит по швам, будто узкий, сшитый не по размеру кафтан.
Люди крепкие, физически сильные, здоровые, как быки, только и рассчитывают на свою силу, страдают глупой самонадеянностью, не понимают, что спесь и гордыня в державных делах – плохие советчики и что не только и не столько меч нужен для создания сильного государства, но нужна мудрость, нужно умение угадывать возможные ходы как своих друзей, так и своих врагов, нужно, наконец, разбираться во всех хитросплетениях жизни и не забывать ни о чём, ничего и никого не упускать из виду.
Коломан подумал о Ядранском море. Каких трудов стоило ему овладеть Хорватией и заключить в Криживаце договор с непокорными вельможами – великашами! Он уступил им, дал им большие привилегии, целовал крест, подтверждая их вольности. Теперь все важные дела в Хорватии решал собор во главе с баном, король же лишь утверждал принятые им указы. Пусть так, но игра всё равно стоила свеч – насколько расширил он пределы Мадьярии благодаря унии! Какой построил флот! Какими важными овладел крепостями в прошлом году на далматинском побережье – Сплитом и Задаром! В конце концов, сам титул государя Хорватии, Славонии и Далмации кое-что да значит!
Словно пышный цветок, распустилась его мадьярская держава – на юге он захватил у сербов Белград, и теперь даже надменная Ромея ищет с ним мира и дружбы; на востоке граница его владений уходит вглубь холмистой Трансильвании, где живут влахи и дикие печенеги, которые, перейдя Дунай, обрели в его лице защитника от кровожадных ненасытных соседей – половцев; на севере он, Коломан…
Король недовольно поморщился. Единственная случилась у него в жизни неудача – та проклятая битва на берегах Вагры против Ростиславичей и союзных с ними половцев Алтунопы и Боняка. Надо же было так глупо попасть в приуготовленную погаными ловушку! Сколько лучших воинов обрели последнее своё пристанище там, под Перемышлем! А всё гордость, всё самонадеянность, всё глупая спесь! Воистину, гордыня – самый тяжкий из пороков!
Коломан с трудом отвлёкся от горьких воспоминаний и заставил себя думать о Венеции.
Да, теперь, после захвата Хорватии, венецианский дож – главный его противник. Для успешной войны с ним нужны крепкие надёжные союзники. И такими видятся сицилийские и неаполитанские норманны – извечные морские бродяги и разбойники.
Разумеется, они могли бы помочь ему сколотить сильный флот и поприжать Венецию. Но за норманнами стоит папа Пасхалий – эта лукавая лисица в красной мантии и тиаре, мечтающая о Civitas Dei – великой духовной империи, коя включала бы в себя весь христианский мир. Значит, придётся уступить ему право назначать в Мадьярии епископов.
Коломан представил себе грядущий совет. Конечно, немецкие бароны будут за то, чтобы епископов ставил папа, свои же угорские вельможи начнут ссылаться на покойного короля Ласло Святого, который не позволял папе вторгаться в мадьярские дела. Но Ласло не имел Хорватии, не имел выхода к морю, не владел Сплитом. Времена меняются, о том следовало бы помнить этим горлопанам на совете.
Охрипнув от жарких споров и ничего толком не решив, «лучшие и достойные», как часто бывало и раньше, пришлют к нему, королю, своего палатина, и опять растерянный жалкий старец-палатин будет стоять перед ним, разводить руками и просить, чтобы его величество сам своей монаршьей волей разрешил спор, и тогда он поднимется, обопрётся о посох и скажет… Скажет так, как ему надо.
А ещё ему нужен новый закон. Одним росчерком пера он, Коломан, превратит свободных колонов в крепостных и рабов, заставит их отрабатывать на барщине, платить оброк, обложит поголовным налогом всех горожан. Иначе нельзя – для грядущих войн с Венецией и укрепления державы нужны деньги.
Ромея занята своими восточными делами, и слава Богу. Русь, которую он так ненавидит после разгрома на Вагре, ищет с ним союза, ей не до него, у неё иной враг – половцы. Польша – слаба, ибо сыновья покойного князя Владислава Германа никак не могут мирно поделить отцовы земли. Потому можно быть спокойным и не опасаться, что кто-нибудь позарится на его державу и посмеет отхватить от неё кусок. Надо теперь исподволь готовиться к войне с Венецией, заключать выгодные союзы и укреплять мир внутри страны.
Бог создал Коломана кривым, хромым, горбатым, им пугают детей, но зато Всевышний наградил его умом, дал ему в руки могучее государство, переживающее эпоху благоденствия, воздел ему на чело священную корону Венгрии, подарил красавицу – княжескую дочь. И предназначение своё на земле Коломан видел в том, чтобы выискивать правильный путь на опасных и извилистых дорогах жизни, закреплять сделанное его предшественником, королём Ласло, создавать знаменитую на весь мир великую державу.
Одно огорчало Коломана – мадьяры вряд ли понимали всю глубину его деяний, для них он оставался только жалким шепелявым уродцем. Привычные лишь к верховой езде, конным ристаниям да охотам, они смеялись над его любовью к книгам и над его знанием языков. Но что поделать – люд в массе своей груб, невежествен, дик.
Коломан, конечно, мог бы и иным способом обрести мирскую славу и обессмертить своё имя. Например, пойти вслед за графом Готфридом Бульонским в Крестовый поход.
По лицу короля при воспоминании о Готфриде пробежала презрительная усмешка. Они встретились тогда на Эденбургском мосту – горбатый низкорослый угорский король и огромный, закованный с ног до головы в тяжёлые железные латы прославленный воин, державшийся самоуверенно и говоривший громовым басом. Готфрид предлагал Коломану присоединиться к крестоносцам и гневно говорил об уроне, причинённом уграми передовым отрядам Христова воинства.