подставив лицо под лучи ласкового вешнего солнца, рядом, громыхая, остановился боярский возок. Кучер, видно, плохо знал дорогу и, окликнув Ходыну, спросил:
– Эй, человече! Скажи, как к гостиному двору проехать.
– Да вот он, – указал Ходына на соседний дом. – Здесь купцы да бояре проезжие становятся.
– Купцы, бояре! – состроив презрительную гримасу, передразнил его кучер. – Да наша боярыня иным не чета. У неё волостей столько, сколько и князю твоему захудалому не снилось.
– Полно хвастать-то, – рассмеялся Ходына. – Чегой-то, сколь тут живу, ни о какой такой боярыне и слыхом не слыхивал.
– Да где тебе, темнота!
– И вовсе я не темнота, но певец княжой! – обиделся Ходына.
Кучер не стал с ним больше спорить, махнул рукой и подбежал к дверце.
Поддерживаемая слугами, из возка вышла грузная боярыня в дорогом летнике. И тут… У Ходыны захолонуло сердце. Конечно, это и есть Мария. Но, о Господи! Сколь переменилась она! Где былой тонкий стан, где прекрасные серые очи, кои воспевал он долгими часами?! На Ходыну искоса, с надменностью взирала совсем чужая женщина, во взгляде её читал он властность, презрение, холод. И понял тогда Ходына: нет более на свете той чистой непорочной девушки, которую он некогда беззаветно любил, которую спасал от торков, с которой укрывался в лесу. На какой-то миг он даже засомневался, подумал, что вовсе и не Мария стоит сейчас перед ним, но нет, это была она, но давно забывшая прошлое и утратившая всю былую прелесть.
Всё-таки Ходына решил спеть. В отчаянии схватив гусли, он ударил по струнам.
Свет ты мой ясный, краса ненаглядна,
Будто бы ангел, сошла ты с небес.
Тонка осинка в багрянце нарядном, –
Вновь очарован тобою певец.
Боярыня вдруг резко остановилась, Ходына увидел, как уста её дрогнули, она схватилась за сердце, но тотчас же выпрямилась и, ошалело глядя на него, шепнула:
– Ходына? Ты?
– Я, Марьюшка, – так же тихо отозвался песнетворец, отложив на скамью гусли.
Мария слабо улыбнулась.
– Зря ты… В прошлом се. Не поминай боле. Не трави душу. У меня топерича… Заботы иные. На вот.
Дрожащей рукой она положила ему на ладонь сребреник, расплакалась и, вытирая шёлковым платком слёзы, поспешила на гостиный двор.
Вскоре Ходына услышал властное:
– Лари несите, лиходеи! Выпорю, коли уроните что али попортите!
Ходына с горечью посмотрел на лежащий на ладони сребреник, тяжело вздохнул и направил стопы в корчму. Там велел он налить себе крепкого мёду и, выпив целый ковш, без памяти рухнул под лавку.
…На следующее утро ни Марии, ни возка её уже в Стародубе не было.
Глава 83
Искусным узором легло на серый камень замысловатое кружево. Редька, стряхнув пыль с передника и чуть отойдя назад, придирчиво оглядел работу со стороны. Лицо его расплылось в довольной улыбке. Сегодня дело спорится, он уже почти дошёл до конца первого из двух толстых столпов, поддерживающих крытую свинцом кровлю над высоким крыльцом боярского терема. Щедро заплатит боярин за работу, будет чем порадовать дома Аглаю. Купит он ей на именины цветастый плат из бухарской зендяни[201].
Смахнув рукавом с чела пот, Редька снова взял в руку резец и склонился над кружевом. Вот вышел из-под резца тур с крутыми рогами, вот медведь с секирой, как на гербе Ярославля, вот сова распростёрла крылья, а вот улыбается приветливо солнце, как древний Ярило-бог[202] с миловидным лицом, с расходящимися в стороны лучами. Посреди столпа высек Редька, стуча долотом, большой крест. Пусть не обвиняют его после в пристрастии ко всему старому, языческому. Жизнь научила резчика многому, поселила в душе его страх перед сильными мира сего. Совсем не смотрелся, лишним был крест в выдуманной и искусно сработанной картине, но Редька знал – надо. Так угодит он ближнему другу боярина – Ростовскому епископу.
Внезапно чья-то тяжёлая длань с силой дёрнула его за плечо. Редька вздрогнул, охнул, хлопая глазами, испуганно обернулся и, к ужасу своему, увидел противную усатую рожу Кощея.
– Вот ты где, убивец! Холоп ничтожный! Думал, бежал, дак не сыщу! – Кощей злорадно засмеялся, обнажив ряд крупных жёлтых зубов. – А ну, сказывай, где дружок-от твой?!
– Изыди, сатана! – Редька и сам после не мог объяснить, откуда взялись у него силы.
Он вырвался из хищных лап Кощея и, размахнувшись, саданул его резцом промеж глаз. Кощей взревел от ярости, как медведь, и схватился за пораненное лицо. Кровь струйкой побежала у него между пальцами. Редька стремглав метнулся в ворота боярской усадьбы, вылетел на пыльную улицу и что было мочи рванул прочь.
Кощей, сопя от злобы, мчался за ним следом и орал во всю глотку:
– Держите его! Холоп! Холоп беглый! Запорю, сволочь!
Навстречу им неторопливо брёл, насвистывая весёлую песенку, Эфраим. Смуглое лицо хазарина, загоревшее под немилосердным летним солнцем, ещё более потемнело. Яркой белизной отливали на нём белки глаз.
Услышав крики, Эфраим насторожился, а когда увидел вздымающего пыль на дороге Редьку, подбежал к нему и могучей десницей ухватил за шиворот. Он сразу узнал одного из приятелей посадника и изумлённо приподнял чёрную бровь.
– Ага, попался! – закричал, подбегая, довольный Кощей. – Спасибо тебе, ратник добрый, – поблагодарил он Эфраима. – Словил вора! Убивец се и холоп беглый! Боярина Слуду они со дружком своим порешили в лесу под Клещином! Отдай-ка его мне! Ужо я тебе, скотина!
Кощей замахнулся на Редьку плетью. Эфраим перехватил его руку и раздумчиво, спокойно промолвил:
– Не мне разбирать, кто кого убил. К посаднику на суд идём. Он и решит, как быть.
Кощей огорчённо вздохнул. Так хотелось ему сей же миг схватить проклятого холопа! В Клещине уже готово для него щедрое угощенье – дыба, железо калёное и тёмный поруб. Все кости Кощей переломает лиходею, а потом велит повесить его на суку, иным в назидание. И за Слуду отомстит, а главное – за наглый удар резцом! Как посмел, подлюга!
Но ничего не поделать, придётся потерпеть, дойти до посадника. Зато уж потом… Чесались у Кощея кулаки… Или…
– Эй, друже! – мягким бархатистым голосом, с улыбочкой обратился он к Эфраиму, поманив его перстом. – Стоит ли к посаднику нам идти? На вот сребреник да отдай холопа.
– Ах, так! – протянул с неприязнью Эфраим. – Подкупаешь! Вот что, погань! Убирай свою монету! И чтоб боле я её не видал! Иначе возьму Редьку под защиту, а тебя сей же часец в поруб отведу!
Кощей испуганно отстранился и всю дорогу до дома посадника уныло вздыхал. Он клялся, что устроит Редьке самую страшную пытку! Жаль только было, что этого сурового темноликого человека не убедил звон серебра.
«Справедлив всё-таки Эфраим, – думал тем часом Редька. – Не отдал меня извергу сему, на суд повёл. Токмо как Олекса порешит?! Я-то ить, по сути, холоп беглый и еси. А про Слуду Ходына ему всё рассказал».
…Олекса, в красной долгой сряде, перехваченной серебряным поясом, с мечом в чеканных ножнах на боку, принял их в свежепобелённой огромной горнице. Он сидел на стольце, стоящем над тремя покрытыми ворсистой ковровой дорожкой деревянными ступенями.
Эфраим встал у ступеней, отвесил посаднику поясной поклон и коротко рассказал о случившемся:
– Иду, смотрю, бежит Редька. И за ним этот вот. – Он пренебрежительно качнул головой в сторону Кощея. – Говорит, будто Редька холоп его и будто убил он Слуду, боярина. Думаю, нечисто тут. Сребреник мне за Редьку предлагал.
Олекса, нахмурившись, ударил ладонями по подлокотникам и резко вскочил.
– Лжа! – коротко отрезал он. – Почто на вольного людина, ремественника доброго, клевещешь?! Кто ты таков?! – гневно прикрикнул он на Кощея.
Кощей рухнул на колени и стал отбивать Олексе земные поклоны.
– Кощей я, светлый посадник, боярин клещинский, – заискивающе улыбаясь, сказал он. – А что холоп – точно знаю. У Слуды был он, бежал, Слуду убил!
– Хватит сказки сказывать! – перебил его Олекса. – Что убили боярина Слуду, про то я слыхал. Но Редька – не холоп никакой. Ошибся ты, боярин, спутал. Свободный он людин и ни о каком Слуде слыхом не слыхивал. Тако ли я баю, Редька?
– Тако, тако, – закивал весь сжавшийся от страха резчик.
– Врёт, врёт он! Я на кресте поклясться готов! – отчаянно закричал Кощей.
– Ах, так ты ещё и клятву ложную дать тут мыслишь! – грозно крикнул Олекса. – Эй, отроки!
Двое ратников в доспехах появились на пороге горницы.
– Ну-ка, хватайте его, – указал Олекса на Кощея. – И вышвырните со двора моего! И чтоб духу твоего, боярин, боле во Владимире не было! Вон!
Ошарашенного Кощея выволокли из горницы. Следом, усмехаясь в усы, вышел Эфраим.
Редька со слезами на глазах порывисто бросился Олексе в ноги.
– Спасибо, друг добрый! Защитил! Защитил! Иначе сгубил бы меня, ворог! Запорол бы до смерти! Ох, спаси тебя Бог! Я уж и не думал, что тако вот ты!
– Ты брось, Редька! И встань-ка скорей! Как мог ты мыслить, что я тебя выдам на поруганье, на смерть?! Одно скажу: осторожней будь. Из Владимира лучше не выезжай покуда. Смотри не угоди сей мрази в лапы.
Взирая на всё ещё испуганного дрожащего Редьку, Олекса невольно рассмеялся.
Глава 84
И снова покатились в Новгород тревожные вести из чудской земли. На посадничий двор, в хоромы епископа, на Городище к Мстиславу являлись шатающиеся от усталости гонцы.
– Чудины тиунов новгородских порубали. Дани платить не хощут, – коротко сказывали они, тяжело дыша и прося скорей воды – напиться бы да отдохнуть после трудного и опасного пути.
И Мстислав понимал: надо опять идти на чудь. Перед тем как навсегда покинуть Новгород, он должен подчинить своей власти это непокорное племя, взять штурмом их крепости, разорить погосты, сломить окончательно, погасить все очаги сопротивления. Пришлось созывать вече.