– Настала пора, мужи новгородчи, проучить нам дерзкую чудь. Купцов наших убивают, тиунов. Посадник мой в Юрьеве[203] о том грамоты шлёт, – говорил Мстислав новгородцам.
– И верно, – поддержал боярин Ставр. – Чудинов надобно крепко в руках держать. Даны, свеи недалече. Не мы, так они в их землю войдут.
– А от чуди и ко Плескову, и к самому Новгороду близка дорога, – согласился Мстислав. – Слабы чудины, не уберечься им от свеев али данов. Да и немцы с моря ударить могут.
– И пути торговые закроют Новгороду, – добавил купец Юрий Кашкич. – В море Варяжском корабли свои понаставят. Лихо тогда будет.
– Силами великими, мыслю, на чудь надобно идти. Пойдёмте же, мужи новгородчи, на Медвежью Голову, – продолжал Мстислав. – Виновных в убиении тиунов покараем, дань наложим.
– Верно, верно, – согласно кивали бояре и купцы…
В разгар лета новгородская рать погрузилась у Плескова на ладьи и по реке Великой отправилась в поход. Мстислав, облачённый в кольчугу и золочёный булатный шелом, с ближними боярами и воеводами плыл на передней ладье, нос которой был искусно вырезан в форме сказочной гигантской птицы с хищным клювом.
Вдоль берега темнели густые хвойные леса. Было пасмурно, над рекой гулял ветер, бросая в лицо капли дождя. Ладьи быстро миновали устье Великой и далее плыли по водам Плесковского озера. По-прежнему шумел по левую руку лес, кроны могучих сосен вдавались в небо и, казалось, рвали в клочья лохматые низкие тучи. Мстислав, созерцая мирную картину природы и стаи чаек, кружащих вдалеке над водой, даже не верил, что идёт сейчас на войну, что несёт с собой смерть, что пройдёт, может, седьмица-другая – и вместо этого леса, птиц, мерного плеска волн перед глазами его будут полыхать огнём крепости, деревни, сёла, будут литься потоки крови.
По воде ратники добрались до Юрьева, откуда, перегрузив в обозы мясо, рыбу, овощи и прочую снедь, пошли уже посуху, минуя многочисленные чудские сёла. Мстислав строго-настрого запретил грабить и убивать чудинов, лишь разрешалось брать с них дань в установленном размере, но дань давать часто отказывались, и тогда разгневанный князь велел хватать чудинов в полон целыми семьями.
– Поселим их на Руси, землю дадим, земли у нас хватает. Али пущай выкуп платят, – говорил он воеводам.
Войско шло по холмистой местности. На склонах холмов здесь, как и по берегам Плесковского озера, росли сосны и ели, иногда вперемежку с берёзой, липой, зарослями высокого кустарника. Попадались и пашенные земли, особенно возле сёл и погостов.
У подножий холмов, в низинах, зловеще блестели под лучами солнца мутные топкие болотца – не дай бог попасть туда! Уж и не выбраться живым – затянет!
Вскоре впереди показалась Медвежья Голова – главная в этих краях крепость. Чудины называли её по-своему Отепя.
Перед Мстиславом вырос холм высотой сажен в пятнадцать с крутыми склонами. Холм имел две ступени – на нижней площадке виднелись близко стоящие друг к другу избы, а на самом верху высилась крепость, взору открывались мощные деревянные стены с бойницами и башнями.
Русы расставили у города воинские палатки-вежи, после чего Мстислав не мешкая собрал воевод и бояр на совет.
– Сперва пошлём гонца, предложим миром дело порешить. Ведь не устоять им, – говорил князь.
– Зачем, княже? – недоумённо пожал плечами Ставр. – Коли возьмём копьём се гнездо разбойничье, какие добытки казне будут! А так что? Дань уплатят, а на следующее лето опять за старое возьмутся.
– Не возьмутся, устрашатся, – возразил ему Мстислав. – А кровь зазря лить ни к чему. Коль миром дадут дань, так миром и порешим.
– Пошли меня в гонцы, – напросился юный Василько Гюрятич.
Он так хотел отличиться в битве, но, видя, что битвы может теперь и не быть, мыслил хоть какую-то принести пользу и хоть как-то, но проявить себя.
– Нет, друже. Тебя не пошлю. Мало ли что. Матери твоей обещал я беречь тебя.
Мстислав невольно улыбнулся, глядя, как Василько тяжко вздохнул, понурил голову и, чуть не плача, прикусил губу.
С рассветом гонец по извилистой крутой дороге поскакал в крепость. Мстислав пристально смотрел, как подъехал он к стене, постучался в крепкие ворота, въехал в детинец. Потянулись тягостные часы ожидания.
Мстиславу совсем не хотелось воевать. Как было бы лепо получить дань с Медвежьей Головы и воротиться со славою обратно в Новгород! Ничьи матери и жёны не плакали бы по убиенным, не раздавался бы в церквах унылый перезвон колоколов, не несли бы на кладбище гробы.
Около полудня со стены сбросили вниз мёртвое тело гонца. Все надежды Мстислава на мир в единый миг рухнули. Кровь закипела в жилах князя, он готов был в сию же минуту вырвать из ножен булатный меч и броситься на крепость. Но со штурмом пришлось повременить.
Вечером новгородские плотники, артель которых повсюду сопровождала рать, с топорами направились в близлежащий лес, а наутро уже стояли у подножия холма туры и пороки.
– Всю нощь ладили, княже. – Усталый, невыспавшийся, с красными воспалёнными глазами, к Мстиславу подбежал Василько. – Всё, как ты наказывал, содеяли.
– Ну что ж, с Богом. – Мстислав перекрестился, вскочил в седло, велел ратникам построиться в боевой порядок и, обнажив меч, прямой рукой дал знак к битве. В одно мгновение войско русов, доселе хранившее суровый покой, пришло в движение. Во врага полетели сулицы и стрелы. Прикрываясь щитами, новгородские воины подвели к нижнему городу туры и длинными копьями стали валить частокол. Чудины отвечали яростным градом камней и стрел. Наконец тын накренился. По рядам новгородцев прошёл радостный гул. С громким боевым кличем они устремились в селение. Чудины бросились врассыпную: одни сдавались в полон, другие бежали к детинцу, надеясь обрести там спасение и защиту.
Нижний город пал. И ещё догорали спалённые жилища чудинов, ещё чёрный дым стлался над селением, а уже пороки били в ворота крепости, уже, стоя на турах, новгородцы осыпали защитников Отепя тучами калёных стрел.
Сила сломила силу. Ввысь взвился столб пламени. Высокая башня-вежа рядом с воротами, уже распахнутыми, разбитыми пороками, покачнулась и с оглушительным треском, как могучее дерево, рухнула наземь. Густая пыль, застилая глаза, поднялась над нею и закружилась вихрем в раскалённом жарком воздухе.
Мстислав взошёл по крутой лестнице на заборол. Рядом бежал запыхавшийся, чёрный от дыма и копоти Василько.
– Здорово мы их! – кивнув в сторону сдававшихся в плен последних защитников Медвежьей Головы, сказал он с вымученной улыбкой.
– Ты как, не поранен? – нахмурившись, оглядел его князь. – Ну, слава Богу. Исполнил я матушки твоей наказ. Боялся за тебя. Больно ты, хлопец, горяч. Но ратник не худой из тебя выйдет.
Обратно русы возвращались, ведя с собой множество пленников, которые, понурив головы, угрюмо брели по пыльной дороге, униженные, отчаявшиеся, жалкие.
И Мстислав, глядя на их лица, вдруг стал испытывать сомнения: правильно ли содеял? Кем была для него вообще чудь? Просто непокорным племенем, которое не желало платить дань Новгороду. Кроме того, война и победа всегда были для Мстислава способом стяжать себе славу, поднять своё значение в глазах новгородцев, да и не только их.
Но ведь походами и ограблением сих чудинов он, сам того не понимая доселе, разжигал в душах их пожар ненависти. Вон как смотрят иные полоняники – затравленно, исподлобья, гневно. И ненавидят не только его, Мстислава, не только воинов, захвативших и разграбивших их дома, – ненавидят всех русов.
Что ж теперь делать? Как унять эту ненависть? Не брать отныне дань, отказаться от покорения чуди? Но тогда он, Мстислав, потеряет веру и поддержку бояр, дружинников, купцов, всех новгородцев, потеряет опору, на которой стоит, потеряет власть, а может, и стол княжой. Выходит, чтобы возвеличиться, прославиться, принести пользу Новгороду и всей Руси, должен он уничтожить, вырвать непокорный народ, как сорняк, стереть его с лица земли?!
Мстислав усмехнулся собственной глупости. Подобная мысль кощунственна и дика. Уничтожить народ! Токмо варвар, грубый и необразованный, может о таком помыслить. Се невозможно. Вот сломить воинскую силу народа – дело иное…
Несмотря на недоумённые взоры дружинников и бояр, Мстислав в Юрьеве почти за бесценок позволил многим чудинам выкупить пленных и даже уменьшил дань. Тем самым хотел он дать понять чудским старейшинам, что цель его – установить мир на этой земле, покой, порядок, что необдуманные их деяния ведут к войне, к кровопролитию, что непокорство их теперь глупо и вызовет лишь бряцанье оружия в Новгороде, и сам он, князь, пусть и хотел бы, да не сумеет предотвратить гибель великого множества народа. Кто прав здесь, кто виноват? Кто не хочет отказываться от своих добытков или кто, невзирая на свою слабость, рвётся к независимости, необдуманно бросая на поле брани сотни и тысячи людей? Не всё ли равно?! Главное – сокращается век человечий, гаснут жизни.
Хотя столь многого, бывает, удаётся добиться одними только уговорами, дарами, посулами…
Глава 85
Уж чего никак не ожидал Мстислав, так это что повеление отца отъезжать в Киев, властное и короткое, придёт в разгар зимы, под Рождество, когда в Новгороде стояли лютые морозы. В лесах от холода трещали деревья, а воздух был так звонок, что, казалось, крикнешь – и расколется, как лёд.
Приехал от Владимира старый Мстиславов знакомец – боярин Мирослав Нажир. С ним было ещё несколько солидных мужей в дорогих кожухах и островерхих горлатных шапках.
«Целое посольство», – с усмешкой, но не без удовольствия отметил про себя Мстислав.
Он принял посланцев из Киева в просторной горнице. Толстые свечи в золотых и серебряных подсвечниках озаряли её ярким переливчатым сиянием.
Бояре отвесили князю земные поклоны.
– Князь Мстислав! – торжественно объявил Мирослав Нажир. – Отец твой, князь стольнокиевский Владимир, послал нас к тебе, и велено сказать: езжай, княже, в Киев. Приспела пора.