– Что же это за важные переговоры? Отец не уточнял? – спросил Мстислав.
Боярский сын по имени Сбыслав, черноголовый, с раскосыми глазами, доставшимися от матери-половчанки, ответил озабоченно:
– Собирается великий князь Святополк с переяславским князем Владимиром Мономахом в большой поход на степняков. И, кроме того, твой отец велел передать, что у них со Святополком достигнута договоренность о переводе тебя на княжение во Владимир-Волынский.
– С чего бы это? – удивился Мстислав. – Я с одиннадцати лет сижу в Новгороде. Ко мне здесь привыкли, все довольны.
– Не знаю, князь. Но перед самым отъездом Мономах шепнул мне на ухо такую весть и велел обязательно передать, чтобы ты приготовился к переезду.
Мстислав недоуменно пожал плечами, полдня находился в раздумье, а потом пошел к посаднику Давгузу. С Давгузом у него сложились доверительные отношения: посадник занимался хозяйственными делами, а князь – военными. Трений между ними не было, часто встречались по важным делам. И сейчас такой вопрос Мстислав решил не таить от главы города.
– Они что, с ума посходили? – возмутился Давгуз. – Не отпустим тебя никуда! Пусть и не мечтают. Нужен ты нам здесь, князь. Так и скажем. Я первый скажу!
В Киев Мстислав прибыл с видными новгородскими мужами – посадником, тысяцким, боярами, богатыми гостями (купцами, торговавшими с заграницей), был среди них и посол от владыки. В честь их Святополк устроил званый обед, на который были приглашены знатные киевские люди.
Мстислав пришел на обед не в настроении. Он привык к Новгороду, считал его родным, к жителям его привязался душой и сердцем. Ехать в чужой город, где все чужое, не свое – и люди, и жилье, и вся обстановка, – не хотелось до того, что руки опускались и ни о чем не хотелось думать. А ехать придется. Против воли великого князя Руси и отца не пойдешь, хочешь не хочешь, а надо подчиниться.
Мстислав сел за стол, огляделся. Напротив него сидел тот самый боярский сын, который принес эту неприятную весть, и в груди своей он почувствовал холодок неприязни к нему. Понимал, что Сбыслав ни при чем, но ничего не мог с собой поделать. Пустой и ветреный малый, крутится на скамейке, ведет пустой разговор с какой-то девицей, наверно, такой же пустой и легкомысленной, как он сам. А она красивая, по-настоящему красивая. Пышные темные волосы, черные, выразительные глаза. Не глаза, а пленительные очи, по-иному и не скажешь. Но не было в ее поведении простоты и естественности, все движения были словно напоказ: вот я какая, смотрите на меня и любуйтесь, и этим она не понравилась Мстиславу.
Вдруг он заметил, что девица стала кидать на него заинтересованные взгляды. Вот она несколько изменила положение своего гибкого тела и, склонив голову, начала исподлобья наблюдать за ним. Взгляд у нее томный, зовущий. Сначала это занимало его, но потом пришло раздражение: она явно хотела его соблазнить, а этого серьезный и самостоятельный князь никогда не терпел. Ему уже двадцать семь лет, и время любовных похождений давно прошло!
Мстислав встал из-за стола и вышел на улицу. Моросил мелкий дождичек, по стволам темных деревьев текли прозрачные струйки воды, без листвы вид их был унылый и сиротливый. Такое же настроение было и у Мстислава. Почему-то вспомнилась Росава, как они прогуливались по лугу возле Волхова, ее преданные, любящие глаза. Ах, все отдал, чтобы снова вернулись те незабываемые юношеские дни!..
Он вздохнул и отправился в терем отца. Вместе с ним проговорили допоздна, обсуждая общерусские дела.
– Новгород придется оставить, – говорил Мономах, по привычке толстой ладонью поглаживая седые волосы. Подбородок у него отвердел, линия губ стала жесткой. – Святополку, видите ли, втемяшилось в голову посадить в Новгороде своего сына, а тебе занять Владимир-Волынский, чтобы противостоять польским и венгерским нападениям. Ты, считает он, сумеешь справиться с ними.
– Не надо было соглашаться, отец, – осторожно сказал Мстислав. – Столько лет я в Новгороде! И я привык, и новгородский люд ко мне благоволит.
– Знаю. Отстаивал как мог. А знаешь, какое условие поставил передо мной великий князь? Или мы оставляем ему Новгород, или он отказывается идти в поход против половцев.
– Не может быть! – изумился Мстислав. – Он же великий князь! Должен за судьбу всей Руси болеть. Неужели беды страны его не трогают?
– Трогают! Но в первую очередь заботят интересы своего рода, а иногда – своего кошелька. В Киеве такое творится! Слышал, может, пригрел великий князь иноземных ростовщиков? Большие деньги они ему дают, но еще больше вытряхивают из кошельков киевлян и жителей других княжеств. Ненависть копится в сердцах русов. А ведь ты знаешь, что у нас за народ. Годами терпит, молчит и мирится со злом. А потом вдруг восстает и начинает крушить все подряд. И ничем не остановить. Вот чего я боюсь!
Они помолчали.
– Хорошо, отец, – наконец произнес Мстислав, пряча за густыми, как у Мономаха, бровями быстрый и цепкий взгляд синих глаз. – Раз надо для страны, то займу я стол во Владимире-Волынском и прикрою западную границу Руси.
Назавтра с отцом он был приглашен к великому князю. Вместе с ними пришли и новгородские знатные мужи. Когда все расселись по лавкам, великий князь сообщил присутствующим, что скоро состоится съезд русских князей, на котором будет решаться вопрос о походе против половцев.
– Думаю, южная граница после этого на долгое время будет безопасной. Но меня беспокоят западные рубежи. Венгры и поляки зарятся на наши земли, их отряды часто вторгаются в пределы Руси. Обосновался там благодаря поддержки князя Давыда Игоревича хан Боняк. Надо положить этому конец. Лучше всего сделать это сможет Мстислав, сын Владимира Мономаха.
Он ласково поглядел на своего племянника, продолжал:
– Известен Мстислав победами над врагами, проявил себя в походах против половцев. Поэтому я и решил свести его с Новгорода и предоставить стол во Владимире-Волынском.
Тут встал посадник новгородский Давгуз. Кашлянул для солидности, произнес с достоинством:
– Уважаем мы тебя, великий князь, о чем я еще раз хочу засвидетельствовать. Слушаемся твоих советов и охотно исполняем, поскольку они всегда умные и дельные. Но на этот раз, прости, не согласны мы с твоим решеним.
– Это в каком смысле? – Святополк взглянул на него подслеповатыми глазами. – Недоволен тем, как я стараюсь защитить рубежи своей державы?
– Этим-то мы как раз и удовлетворены. Но вот в чем мы будем противиться тебе, великий князь, так в твоем намерении свести Мстислава с новгородского стола. Не отпустим его никуда! Таково наше твердое решение, а оно принято на народном вече!
– Как же так? – растерялся Святополк. – Разве приказ великого князя не обязателен для каждого города Руси, для любого жителя моей державы?
– Обязателен, великий князь. Но нижайше просим уважить и нашу волю, волю Новгорода Великого!
Вечно спорили за первенство на Руси два города – Киев и Новгород. Оба многолюдные, богатые и влиятельные центры страны, ревниво приглядывались они к успехам друг друга, требовали, чтобы уважали их исконные права и обычаи. И теперь пришлось Святополку учитывать это при принятии столь важного решения, но решать так, чтобы не потерять своего лица. Он внимательно оглядывал новгородцев, стремясь найти какую-нибудь опору в ком-то из них. Наконец взгляд его упал на священника, посланника митрополита. Спросил его:
– И ты, святой отец, так считаешь?
Тот важно кивнул головой, не спеша ответил:
– Как все, великий князь.
– Так, так, так, – Святополк побарабанил пальцами по подлокотнику трона. – Раз так, то конечно...
Вдруг глаза его загорелись хитринкой, он спросил:
– А может, вы мнения вече и не спрашивали? Приехали и излагаете свое суждение?
– Есть грамота, утвержденная народным вече. Вот она, я тебе, великий князь, сейчас зачитаю ее. Народ новгородский обращается к тебе с такими словами: «Не хотим ни тебя, Святополка, ни сына твоего. Если же две головы у сына твоего, то посылай его; а Мстислава дал нам еще Всеволод Ярославич, и вскормили мы сами себе князя, а ты ушел от нас».
Святополк откинулся на спинку трона, пораженный дерзкими словами новгородцев. Но что он мог поделать? Начинать войну против сильного княжества? Разве мало смуты на Руси и без этого?.. Придется смирить свою гордыню, сделать вид, что не слишком огорчен неповиновением своих подданных.
– Пусть будет по-вашему, – миролюбиво проговорил он, приклеивая к лицу доброжелательную улыбку. – Люб вам Мстислав, пусть он остается с вами. Идите с миром!
Новгородцы подняли Мстислава на руки и вынесли из великокняжеского дворца. На радостях устроили пир. Было много выпито, за столом стало шумно от разговоров. Вскоре пришли музыканты, ударили в бубны, рожки, сопели и гусли. Кто-то кинулся в пляс. Мстислав запьянел, вел глубокий, как ему казалось, разговор с посадником, а на самом деле они говорили об одном и том же: как ловко удалось уговорить Святополка не отпускать его, Мстислава, из Новгорода...
И вдруг он увидел Сбыслава с той девицей. Они вошли в гридницу, постояли у дверей, а потом направились к столу. Мстислав почувствовал укол в сердце. Это было странно, но ему ужасно захотелось подойти к ней и заговорить...
Он с трудом отвел взгляд от нее, пытался слушать посадника, но не мог понять смысла слов. Его мысли вертелись вокруг странной незнакомки. Кто она? Почему пришла в терем отца? Кто ей Сбыслав – муж, жених или просто хорошо знакомый? Если бы был мужем, то в тот раз она не стала на его глазах так зазывно смотреть на него, Мстислава...
Он отвернулся от посадника, потянулся за кувшином, чтобы налить себе вина. И вдруг прямо перед собой увидел ее. Когда подошла, не заметил. Она исподлобья смотрела на него глубоким, пожирающим взглядом. И Мстислав невольно поддался чарам ее темных, цвета маслин, глаз. Гридница вместе с людьми закачалась и ушла куда-то вдаль, остались только ее красивое лицо, обрамленное темными волосами, и устремленный на него взгляд, в котором он потонул, словно в сладостном сне; только чувствовал, как сердце молотом стучит в груди.