Снова пауза. Наконец Ященко проговорил:
«У нас в “Антее” таких нет. А потому нет у нас и криминала…»
И опять пауза.
«Есть, – прокашлявшись, сказал Алексей. – Я не чувствую…»
«В смысле? – не понял Тихон. – На тебе есть труп?»
«И не один. Тогда, в Шатое, я настрелял не знаю скольких. И в Цхинвале палил от души, а те – падали. Так что…».
Шеф хмыкнул:
«Так это же другое дело!»
Взглянул – как-то испытующе:
«Вот скажи… Они к тебе приходят? Эти твои покойнички? По ночам, скажем, во сне…»
Алексей подумал.
«Нет, не было. Сам удивлялся…»
«Вот именно, – чуть назидательно, будто школьный учитель, протянул Ященко. – И не явятся. Потому как там ты не в людей стрелял!»
«Как это? – изумлённо воззрился на него Алексей. – А в кого же?»
«А стрелял ты, друг дорогой, в оружие! – воскликнул Ященко. – Которое стреляло по тебе! Вы там все не люди были… не человеки. Тебя бы завалили… прости, – и ты бы ни к кому не являлся. Не знаю, как это происходит там, – он ткнул большим пальцем вверх и куда-то за спину, словно указал на большое начальство. – Но когда люди в бою друг друга гасят, то они как бы и не люди уже. Взял оружие в руки, приготовился стрелять – всё, ты уже не личность под Богом. А боевой комплекс. Вроде робота».
Алексей об этом в своё время думал. После Шатоя. Тогда ведь в самом деле он не в людей палил. Или, вернее, тех, в кого палил, не людьми видел. И именно – да-да, чем-то иным. Слова такого нет… Видел, как где-то вычитал, – «иным, несущим смерть».
И в Цхинвале тогда… Когда грузинские танки останавливали, не о людях же внутри думали. Именно о танках, как об устройствах, несущих смерть. И если ты его не зажжёшь, это устройство, – смерть будет тебе.
А какая принципиальная разница, чем он тебе смерть несёт, тот человек, – танковым зарядом или же кусочком металла, вылетающим из автомата?
Человек тут действительно – только приставка к смерти.
Получается, что берёшь в руки оружие – отчеловечиваешься, что ли… Исчеловечиваешься… Истончаешь в себе человека. И тебя это касается, и твоих бойцов. Тогда, в бою, формируя из них тройки – гранатомётчик и два автоматчика в прикрытие – он ведь в них, честно если, не людей видел. Опять-таки – вооружённые функции. Которые нужно уберечь от гибели не как живых тёплых существ, а как боевые единицы, нужные для выполнения боевой задачи!
«Иное, несущее смерть».
Получается, что мы, поднимая оружие, – неважно, со справедливыми целями или нет, – выносимся тем самым за скобки человечества?
Не означает ли это также, что мы выносимся и за скобки Бога?
Алексею невольно захотелось перекреститься. Хорошо, что не был он особо воцерковлённым. А то с такими мыслями… В толстовцы только идти. Или сразу в монахи…
«Кстати, писали об этом: уже не за горами время, когда именно роботы будут в роли солдат, – помолчав, словно ожидая, чтобы Алексей вникнул, продолжил Ященко. – Гуманизм настанет, мало не покажется…»
Тихон-то, кстати, истовый православный, подумалось Алексею. Каково ему-то тяжесть своих мёртвых нести?
Ященко потянулся.
«Ладно, заболтались мы. Пора бы ещё принять горяченького парку, да с можжевельничком, – проговорил он выздоровевшим, даже чуть со смешинкой голосом. – Это ты, Лёха, молодой ещё, оттого глупостями себе развлекаться позволяешь. Настоящий труп – это когда… По ошибке или по необходимости – но когда он человеком перед смертью предстанет, а не устройством для нажатия курка».
Лицо его затвердело:
«Вот я и говорю тебе, Лёша. Претендовать-то ты можешь. Доказал. Но дела у нас бывают такие, что гарантировать тебе отсутствие трупа на плечах я не могу. Решай сам, нужен ли тебе такой криминал или нет».
И глаза его были на сей раз не стальные. Дождевыми тучами были глаза…
Глава 9
Настя встретила его не сильно приветливо:
– Что опять стряслось? Только собралась отдохнуть денёк. А тут начальник звонит, орёт, как подорванный, требует срочно досье ему на Бледнова собрать. Не дождался конца работы, снова звонит, кричит, чтобы уже присылала, что есть, потому что он срочно в Москву улетает. Потом ещё звонит, опять орёт, велит тебя на ночь разместить. Приказывает! Вы там что, Новый год не допраздновали? Или кого пристрелили на радостях, а теперь от подвала прячетесь? Так имей в виду – мне с вами не по пути!
– А ты что, ничего не знаешь? – удивился Алексей, ставя звякнувший пакет на пол. По дороге он завернул в магазин, где купил коньячка, хорошего вина для Насти, конфет, нарезки. Не пьянства ради, как говорится, – просто нынешний долгий день уже прямо в ногах валялся, требуя загасить его соточкой коньячка. Или двумя.
– А что я должна знать? – пожала плечами Настя. – Я же его сегодня и не видела. Я вообще спала, как Злой твой ушёл, – она со значением, хоть и мельком бросила взгляд прямо в глаза Алексею. – А тут крик, суета, всё пропало, клиент… хм, приезжает… Да, сурово у них там в гэбухе поставлено. Ближайший сотрудник не знает о таких делах, что случились сегодня! Впрочем, у Ященко было так же. Каждый должен знать не более того, что велено уровнем компетенции.
Хотя, запоздало понял Кравченко, мысленно разворачивая обратно киноленту этого бесконечного дня, в республике вообще ещё никто не знает, что произошло. Ну, кроме тех, кто причастен. И руководства. Да он и сам не знал бы, ежели бы не Мишкина чуйка, которая заставила того вытащить друга в «Бочку». И заодно спасти ему жизнь. Ибо не позвони Митридат столь вовремя, то так и лежали бы они с Иркой в постели. Покуда не прилетела бы граната скоротать с ними новогодний досуг…
– Ну что молчишь? – уже встревоженно прервала Настя затянувшуюся паузу. – Случилось что?
Алексей покатал желваки на скулах. Имеет ли он право говорить, коли Митридат сам не рассказал? Она же его сотрудница. А, один чёрт, завтра все всё узнают. Или не всё. Но узнают. А завтра, можно сказать, уже наступило. Будем надеяться, что до утра, по крайней мере до этой квартиры ничего не докатится. Вот только каким оно будет, это утро?
– Случилось, Настюш, – вздохнул он. – Бэтмена сегодня убили…
– Уп-п… – сказала Настя и поднесла кулак ко рту.
– Как произошло? – поразмыслив, спросила она.
– Ладно бы на боевых, – скривил лицо Алексей. – Но его грохнули возле Лутугино. Прямо в машине. И, похоже, не укры…
Анастасия наклонила голову, потёрла ладонью лоб.
– Тыц-тыц-тыц, – произнесла она негромко. – Не укры…
Подумав ещё какое-то время, в течение которого позабытый ею гость переминался у порога, девушка сказала:
– Всё понимаю, кроме того, для чего ты тут. Защищать меня Митридат, что ли, попросил, пока сам умотал? Так я мышка серенькая, никому не нужная. И постель у меня тут, между прочим, одна. А ты у нас человек женатый, на тебя не рассчитана. Сидел бы уж ты дома…
Алексей развёл руками. Вообще говоря, он даже не подумал о такой трактовке своего визита – дать защиту Мишкиной сотруднице. Мог бы тот ведь и от своей квартиры ключи оставить. Хотя… В эту ночь, исход которой может обернуться самым причудливым образом…
– Нет у меня больше дома, Настёна, – вздохнул он опять. – Взорвали мне квартиру. Пульнули из гранатомёта в окошко…
Любопытно было смотреть, как у девушки одновременно раскрывались глаза и рот.
– Ладно, пошли на кухню, – после некоторой паузы скомандовала Анастасия. – Небось голодный? У меня там салат есть. И колбаса осталась. Я…
– Да я тут взял с собой, – неловко, как обычно в таких ситуациях, пробормотал Алексей.
А ведь красивая же девка, снова восхитился он. Ладная, вся какая-то приточенная и приталенная. Лицо милое, хотя и не без шалинки, особенно в уголках рта. Жаль, слишком самостоятельная. Тяжело такой мужа сыскать. Не мужика – эти-то слетаются сами, сколько раз замечал. А вот мужа…
Присели за стол, чокнулись по первой.
Коньяк прошёл сквозь организм как сквозь дырку в полу. И с таким же эффектом.
– Дай-ка я, Настёна, вторую сразу накачу, – утвердительно извинился Алексей. – Не алкоголизма ради, а снятия стресса для…
Никакого стресса он на самом деле не чувствовал. Но вот напряжение и ожидание чего-то плохого снять хотелось, да.
Вот только коньяк в этом помогать отказывался. А тут ещё Настя словно решила добить Алексея.
– А чего ты к Ирине-то не поехал? – спросила она. – Нет, не думай, я тебя не гоню, просто интересно. Поссорились, что ли?
– Да нет, не поссорились, – проговорил он после паузы, посвящённой разлитию ещё по одной. Девушка, впрочем, от своей доли отказалась. – В больнице Ирка. Ранило её. Прямо там, в квартире, и ранило. Не успела вовремя выйти.
И он, почему-то ощущая злость на себя, стал пересказывать подруге – она же друг, верно? – всё, что происходило сегодня вокруг него. Как позвонил Мишка, огорошил известием о гибели Сан Саныча. Как потом ещё больше огорошил предположением, что Буран может оказаться в одной компании с безвременно погибшим. Потому что дружил с ним. Как потом это предположение подтвердилось самым верным способом – гранатой в окно. Как придавило его известие, что вместо него в квартире граната нашла его подругу – слава богу, что жива осталась. Как со значением смотрели на него милицейские, прокурорские и комендантские. Как врачи не дали увидеться с Ириной и даже отказались передать ей мобилу. И та теперь, придя в себя, небось думает, что её все бросили. Как сам понял, когда отвозил Мишку, что Бэтмена не Глава заказал и ни кто-либо ещё, а свои. Скорее всего, военные, которым как раз в армии такие, как Бэтмен, и не нужны. Как на нервах едва не убил на хрен двух вонючих козлов, вышедших поразбойничать на большую дорогу.
И как он – если честно-честно! – страшится завтрашнего дня, когда известие об убийстве Бэтмена выйдет наружу, и как бы не дошло до гражданской войны на радость укропам. И как он в то же самое время ждёт этого завтрашнего дня, чтобы узнать, наконец, кто так нагло открыл на него охоту…