Он помолчал.
– Но лучше, конечно, живьём взять, – добавил. – Ох, как мечтают с ним живым поговорить важные люди…
Глава 10
– Ты теперь меня бросишь? – после паузы вдруг спросила Ирка.
Алексей воззрился на неё в удивлении:
– Это ты к чему?
– От тебя пахнет женщиной… Ты сегодня ночевал с женщиной!
Чёрт их поймёт, этих баб! Это что, экстрасенсия какая?
От него точно не могло пахнуть Настей – это Алексей знал твёрдо.
От него могло пахнуть мёртвой квартирой – он утром заглянул домой в сопровождении Томича, чтобы забрать свои и Иркины вещи.
Могло пахнуть оружием – с вечера он, вопреки привычке, пистолет свой не почистил, пришлось делать это утром. У Насти в прихожей.
Та исполнила своё слово, и утром была деловита и отстранённа. Попытку Алексея приласкать её отвергла мягко, но решительно. Посторонняя женщина, к такой нельзя приставать. Так она сказала.
Ещё от него могло пахнуть снегом. За ночь, оказывается, подвалило, а ему пришлось пробежаться по Советской, чтобы приобрести на рынке две новые симки для себя и одну для Ирины. Он помнил вчерашний совет Митридата. Да и гостинчиков купить в больницу. Конфеты шоколадные, Иришкины любимые. Фрукты какие.
И доллары надо было поменять – опять в этой суете гривны закончились.
Наконец, от него могло пахнуть пивом – с рынка он заглянул в близкую «Бочку» позавтракать. Не то чтобы правильно было это – день начинать с опохмела, но его чуток потряхивало после вчерашнего. Нет, всё же оказалось многовато. Вечером вроде никак не забирало, а вот утром всё выпитое высказало своё отношение к количеству. А также к качеству смеси коньяка и текилы.
Точно по офицерской поговорке получилось: слегка выбрит и с утра пьян. Но необходимо отдать должное: что-то внутри отпустило. Надо признаться, день вчерашний завертел его, как в водовороте, так что получилось, что он и не контролировал ничего. Ситуации сами собою перетекали одна в другую, все они были… неординарными, мягко говоря, и его, Алексей Кравченко, несло по ним, как щепку по горной реке.
Вот только пол-литра пива под пельмешки и позволила остановиться и оглянуться.
Итак, что мы имеем на нынешний момент кроме странного и почему-то страшного Иркиного вопроса?
Когда Алексей позвонил с утра Томичу с просьбой пустить его на опечатанную квартиру, тот в ответ предложил позвонить Анне, квартирной хозяйке, чтобы, мол, вместе с нею, хозяйкою, провести осмотр. Её вчера тоже не впустили в дом, как и Алексея. После того как следователи закончили работу, а жильца-потерпевшего увёз представитель МГБ, милицейские попросту опечатали вполне уцелевшую – замок только вывернули – железную дверь и посоветовали ей завтра ждать звонка. Мол, позовут, не волнуйтесь. Дело на контроле. Не снаряд залетел. Тут всё серьёзнее…
Встретились у подъезда – Томич с каким-то бойцом, Анна-хозяйка, местный милиционер и Алексей. Хозяйка вела себя странно – то обвиняла Алексея, что из-за него взорвали квартиру, то принимаясь причитать на тему «проклятой войны» и «проклятых нациков», «бандитов», «гада Порошенко» и тому подобное.
Даже у Алексея подобное поведение вызвало ощущение неправильности, а уж Томич и вовсе посматривал на хозяйку тяжёлым взглядом и молчал.
Разгромленная квартира производила тоскливое впечатление. Там, где было если не уютно, то по крайней мере чисто и мило, теперь царили копоть на потолке и стенах, обвалившаяся штукатурка, разбросанные взрывом куски мебели, раскиданные вещи. И колючий запах вчерашнего дыма…
На пороге ванной комнаты Алексей увидел засохшие следы крови – здесь прилетело Ирке, здесь она лежала после контузии и ранения. Действительно, можно сказать, ей повезло: дверь ванной выходила в коридор, который сам представлял собою боковой отнырок от залы, ведущий к выходу из квартиры. Так что коридор и ванная оказались вне зоны разлёта осколков и пострадали больше от ударной волны. Та, конечно, натворила дел и здесь – побило стоящий в коридоре шкаф, разлетелись зеркала и лампы, – но это всё же не гарантированная смерть, которая прошлась по зале и кухне.
Эх, минутки не хватило Ирке, чтобы покинуть дом…
Свои вещи Алексей нашёл не столь пострадавшими, как ожидал. Форма, что висела в шкафу, частично оказалась разорванной, но к починке годной. Берцы в глубине коридорного шкафа не пострадали вовсе. Мыльно-рыльные – те разлетелись по ванной, но в целом были в порядке и сохранности.
Больше всего досталось нетбуку, который теперь представлял два отдельных предмета – экран и клавиатуру, оба здорово покоцанные и к дальнейшей жизни не пригодные. Жалко, там на харде у Алексея были кое-какие полезные записи. И музыка. Хотя если хард уцелел, можно будет что-то реанимировать…
Хозяйка всё ахала и причитала; речи её постепенно выруливали на стоимость ремонта, каковую следовало стребовать с укров, Порошенки и почему-то с жильца. Почему – это тоже постепенно выкристаллизовалось в содержимом причитаний женщины: потому что жилец каким-то образом спровоцировал обстрел своего жилища.
Алексей помалкивал, не находя, что отвечать. Оно, конечно, стреляли по нему. Но стрелял-то всё-таки не он! Вот со стрелка стоимость ремонта и следовало спрашивать.
Это, кстати, Томич сказал. И кстати спросил:
– А кто-нибудь вообще мог знать, что здесь военный живёт? У вас никто этим вопросом не интересовался?
На реакцию Анны стоило посмотреть! Она в буквальном смысле впала в ступор, застыв едва ли не в полуобороте. Двигались только глаза, перебегавшие с Томича на Алексея и обратно.
Томич с бойцом его переглянулись.
– Так что? – мягко, даже вкрадчиво продолжил комендач. – Кто-то спрашивал вас о вашем жильце?
Женщина быстро и мелко закачала головой:
– Да нет, никто… Кому это надо?
Но глаза её выдавали обратный ответ.
– Да вы не волнуйтесь и не бойтесь, – начал успокаивать её Томич. – Мы ведь именно помочь вам хотим. Вот найдём того, кто это сделал, заказчика найдём – и они ответят за свои дела. И за ремонт вам заплатят, никуда не денутся.
Анна посмотрела широко открытыми, чуть навыкате глазами на Алексея. Что-то в них было, но вот что? Женские глаза-то, не всегда в них читается то, что на самом деле прячется в голове. Страх? Злость? Да. И обречённость.
А это-то откуда?
Вот тут Кравченко очень твёрдо понял, что хозяйка, эта милая и вполне домашняя женщина, типичная такая полухохолочка, когда-то красивая, – что она каким-то боком причастна к инциденту. И сама как-то навела на свою же квартиру гранатомётчика. И начинает соображать, что потери в квартире – безделица по сравнению с соучастием в покушении на убийство двух и более лиц. Одно из которых, ко всему прочему, – действующий офицер армии, принимающей участие в защите республики. Это не просто подсудное дело. Это может стать делом суда военного. А в условиях, в которых жил Луганск с весны теперь уже прошлого года, приговор его был более чем предсказуем.
– Гражданка Горобец, – сухо произнёс Томич. – От имени следствия по данному делу я принимаю решение вас задержать…
Дальше было противно. Хозяйка впала в истерику, дико билась в руках комендантского бойца и милиционера, орала что-то бессвязное. Однако Томич, похоже, вычленял из этих криков что-то для себя понятное, потому как поощрительно кивал и команды успокоить женщину не давал. Похоже, в своих проклятиях, обращённых ко всем подряд, включая присутствующих, неких отсутствующих, втянувших её в это дело, хохлов, сепаров, Порошенко, Путина и даже отчего-то Хрущёва, Анна что-то выплёскивала. Что-то полезное для следствия.
В конце концов она успокоилась. Алексей принёс ей воды, они выпила так, будто и воду ненавидела сейчас – вместе со всем тем длинным списком персон, который только что выдала. Посмотрела на своего жильца, на Томича, затем спросила безучастно:
– Меня на подвал, да?
Томич задумчиво посмотрел на неё:
– Ну а как ты хотела? По содеянному. Но и на подвале люди живут. А вот как живут – зависит, конечно, от того, как они сотрудничают со следствием…
Анна поникла. Было понятно, отчего. В молодом Луганском государстве – ладно, недогосударстве – и нравы царили… ну, молодые. Как в той Гражданской войне. За белых аль за красных? И далее – без особых процессуальных заморочек. В зависимости от.
На подвал МГБ попасть – это, по слухам, было ещё ничего. Всё же шантрапой всякой не занимаются. Да и некая культура законности не заслонена военной неумолимостью. Вот у казачков было, опять же по слухам, совсем хреново. Полная революционная целесообразность. Подозревали в работе на укров всех, а всех незнакомых – вдвойне. Хватали и тащили на подвал даже добровольцев, если те оказывались в казачьей зоне без знакомого казакам сопровождающего. Такие тоже бывали: проходили «ноль» самостоятельно, или связывались с жителями приграничных селений, или вон просто шарашили через поля на грузовике, вдали от пограничных КПП.
Рассказывал про такой случай один из парней в его роте, возвращавшийся после излечения через какой-то из дальних переходов. Погранцы вдруг закрыли проход, опустили шлагбаум и, по словам рассказчика, «вдумчиво засуетились». Результат суеты нарисовался уже минуты через три в образе бэтра, щедро разбрасывающего питательную донецкую землю из-под колёс и шустро углублявшегося в сопредельную темноту.
Итогом операции стал пригнанная на КПП древняя крытая «шишига» и длительные переговоры кого-то с погранцами, окончания которых боец уже не застал. По отрывочной фразе, брошенной веселящимся дээнэровцем (переход был у соседей) он понял, что некие наивные ухари добровольцы посчитали, что раз степь, то её никто не охраняет, и приборчиков внимательных нет. И попёрлись внаглую на грузовике. Хорошо, что рация у них была настроена на правильную волну – когда услышали приказ команде бэтра стрелять в случае продолжения движения, остановились, обозначили себя светом и по радио.