Яанус еще раз со скорбью взглянул на замок; над ним, колеблемый вечерним ветром, весело развевался черный флаг, словно считал постыдным, хоть и был символом траура, из-за грусти предаваться ленивому покою. Б замке зажглись огни, прислуга сновала туда и сюда, в саду затих пьяный гомон молодых господ. Яанус вздохнул и медленно пошел по направлению к своему дому.
«Бедная, бедная девушка, — думал он, проходя темным лесом. — Почему это ужасное несчастье должно было поразить именно ее? Она еще так молода, слаба и нежна… как она теперь уживется с грубым, вспыльчивым Одо? Теперь она будет каждый день плакать одиноко в своей комнате, пока не потускнеют ее глаза и щеки не побелеют как снег. Кто теперь защитит ее? Кто утешит? О, если бы я, как раньше…»
Но тут одно воспоминание прервало течение его мыслей. Он подумал о молодом блестящем рыцаре, который в саду утешал Эмилию такими красивыми словами, куда более красивыми, чем он, Яанус, мог бы придумать. И она опиралась на его руку… Чистым, отзывчивым сердцем Яануса овладело, вместе с глубокой скорбью, и какое-то другое, чуждое ему и горькое чувство. Он пытался заглушить его, хотел заставить себя думать только о несчастье милой подруги, но не мог отделаться от назойливой мысли. Себялюбие в той или иной мере свойственно каждому. Жило оно и в душе Яануса, хоть и в малой мере, и сейчас подзадоривало его: «Ты глуп, Яанус. Твои рассуждения наивны. О чем ты думаешь? Чтобы у Эмилии да не нашлось защитников и утешителей! У нее их целые дюжины, и каждый из них вдесятеро лучше тебя. Разве она на тебя обратит внимание? Помнит ли она, что ты вообще существуешь на свете? Ступай домой и плачь о том, что ты так жалок и убог».
Мучимый такими мыслями, утомленный больше душой, чем телом, он через час достиг дома.
Когда он вошел в комнату, старый Тамбет сидел за ужином вместе с работниками и прислугой, Яанусу не хотелось ни есть, ни разговаривать; сославшись на головную боль и пожелав всем спокойной ночи, он ушел в свою комнату.
Узкое и низкое окно ее выходило во двор, как раз против калитки, ведущей в сад. Комната была сравнительно большая и высокая, все предметы обихода и кровать, стоявшая у задней стены, были простые, но чистые и имели более привлекательный вид, чем в других крестьянских домах. Окно и калитка были отворены, и свежие ночные ароматы, лившиеся из сада, наполняли комнату.
Яанус сел к окну, подперев голову руками. Ветер утих, сияли звезды. Из леса донесся резкий крик совы, и снова воцарилась ночная тишина.
Безграничная горечь наполняла сердце Яануса. Незнакомо и ново было для него это чувство. Он не находил ему ни имени, ни объяснения. У него разболелась голова. Он встал и, не раздеваясь, лег на кровать. Но долго не мог уснуть. Наконец веки его сомкнулись.
Но что это?
Яанус как будто не лежал в своей комнате на кровати, а все еще продолжал стоять за стеной господского сада и видел все, что там происходило. Там гуляли с надменным видом молодые господа в роскошных одеждах, и каждый из них кричал и восхвалял самого себя. Потом появилась одинокая пара, это были рыцарь и какая-то барышня. Они шли, дружески держась за руки, и часто с улыбкой заглядывали друг другу в глаза. Рыцарь, наклонившись к ушку барышни, что-то говорил мягко и ласково, глаза девушки сияли, и счастливая улыбка озаряла ее лицо. И вдруг рыцарь обеими руками обнял ее…
Яанус хотел крикнуть, хотел броситься на помощь, но как будто окаменел — не мог произнести ни звука, не мог шевельнуть ни рукой ни ногой. И вдруг — о чудо! — рыцарь и девушка, которую он горячо обнимал, начали подниматься в воздух, все выше и выше… и, наконец, исчезли в облаках. Яанус устремил взгляд туда, где исчезло видение, и глядел до тех пор, пока в глазах не потемнело и две тяжелые слезы не покатились по щекам. Он протянул руки и воскликнул: «Эмми, Эмми!..» Внезапно облако снова разверзлось и показалось бледное лицо мертвеца — старого владельца замка; горящими глазами посмотрел он на Яануса, тощие руки его угрожающе протянулись к юноше, увядшие губы раскрылись, и раздался голос, подобный далекому раскату грома: «Оглянись, крестьянин! Оглянись, посмотри, что у тебя за спиной, о раб!» Яанус повернул голову и увидел большое желтеющее поле, где сотни рабов, мужчины и женщины, жали хлеб. Горячее солнце жгло им спину, с лица ручьем катился пот. Свирепый кубьяс ходил среди них взад и вперед, бранился и хлестал тяжелым кнутом каждого, кто осмеливался хоть на минуту выпрямиться. Приглушенные стоны, свист кнута и внезапные крики боли раздавались по полю. Когда Яанус посмотрел на лица рабов, ему показалось, что в каждом он узнает своего родного брата, свою родную сестру. Он закрыл глаза… Вдруг ему послышалось, что кто-то невдалеке окликает его по имени. Он открыл глаза и увидел, что кубьяс привязывает к скамье мальчика, которого Яанус хорошо знал, и начинает его беспощадно хлестать. Тяжелые удары кнута со свистом падали на спину несчастного, из ран брызгали. крупные капли крови. Мальчик корчился и страшно кричал… Опять Яанусу послышалось, что кто-то назвал его по имени, он хотел с яростью наброситься на безжалостного кубьяса…
«Яанус! Яанус!» — отчетливо прозвучал в ушах Яануса жалобный голос, и он проснулся.
Юноша открыл глаза. Холодный пот покрывал его лоб. Комната была залита ярким лунным светом.
«Какой ужасный сон! — подумал он и даже удивился, что это было только сновидение, — так ясно он все видел. — Я готов поклясться, что действительно слышал свое имя».
— Яанус! Яанус! — отчетливо раздалось снова.
Это было уже наяву.
Яанус быстро посмотрел в окно и, слегка вскрикнув, вскочил.
За окном стоял человек и глядел в комнату.
Маанус! — воскликнул Яанус, узнав мальчика. — Как ты попал сюда глубокой ночью?
Дорогой Яанус, впусти меня! — попросил мальчик. Он был бледен как мертвец и дрожал всем телом.
Влезай прямо сюда.
Маанус с трудом пролез через узкое окно.
В комнате он чуть не свалился от слабости. Яанус поддержал его и провел к своей кровати. Маанус бессильно опустился на нее, опершись спиной о стену и свесив голову на грудь.
Что с тобой, Маанус? — встревоженно спросил Яанус.
Хлеба… кусочек хлеба!.. Я голоден… — произнес мальчик прерывающимся голосом.
Яанус вышел на цыпочках, пошарил на кухне, в кладовой, нашел кусок хлеба, мяса и кувшин кислого молока. Мальчик с жадностью голодного волка набросился на еду.
Долго ты голодал? — спросил Яанус, озабоченный тем, как бы мальчик не наделал себе вреда.
С субботы, — пробормотал Маанус, поглощенный своим занятием, и откусил большой кусок хлеба.
Тогда тебе нельзя съедать все сразу.
Маанус в испуге посмотрел на юношу.
Ты себе наделаешь беды, перестань.
Но, милый Яанус…
Давай сюда, потом сможешь еще поесть.
Маанус с сожалением отдал оставшуюся пищу, Яанус поднял его на ноги, поправил кровать и сказал — Сейчас мы разденемся и ляжем спать. А пока расскажи мне, если можешь, что с тобой случилось. И пока они раздевались, Маанус рассказал сонным, но уже несколько окрепшим голосом, что кубьяс в субботу утром застал его дома и хотел наказать, как лентяя. Маанус в страхе бросился на двор, кубьяс с руганью погнался за ним. Быстрые ноги мальчика на этот раз спасли его, но вернуться домой он побоялся, так как кубьяс грозился засечь его до полусмерти. Он бродил всю ночь и весь воскресный день по лесу, пока, наконец, голод не привел его сюда.
Они залезли под одно одеяло. Маанус, свернувшись клубочком, прижался к груди Яануса и шепнул, уже засыпая:
— Делай со мной, что хочешь, я… я… ужасно… устал…
Тут силы покинули мальчика, глаза его закрылись и вскоре глубокое, мерное дыхание показало, что он уснул крепким сном.
Яанус еще долго ворочался в постели без сна, положив руки под голову. Неожиданное происшествие немного рассеяло его мысли, но какая-то странная печаль, как бы предчувствие большого несчастья, давила его сердце. Наконец, незадолго до восхода солнца, он погрузился в глубокий, тяжелый сон.
11
На другое утро Яанус проснулся поздно. Маанус еще спал. Когда Яанус одевался, со двора послышались голоса людей, о чем-то громко споривших. Он поспешил во двор. Здесь стоял старик Тамбет со своими работниками, а против него кубьяс с двумя слугами из замка. Тамбет, казалось, резко — опровергал какое-то утверждение кубьяса.
— Как он мог попасть сюда? — говорил старик. — Не мог же он проникнуть через крышу! Как бы я мог его не заметить?
Тщедушный кубьяс переминался с ноги на ногу, качал головой, скалил зубы и пищал:
— Не обманешь ты меня, братец, не обманешь! Не обманешь! Здесь он, и сейчас здесь! Ей-богу! Если ты не знаешь, то сын твой знает.
— Что я знаю? — спросил Яанус, подходя ближе.
Кубьяс круто повернулся, посмотрел на Яануса, щелкнул пальцами и закричал:
— А вот и он! Вот и он сам! Ну, сыночек, куда ты девал беглеца? Куда ты спрятал этого каналью? А?
Яанус повернулся к нему спиной и, хотя догадывался, о чем идет речь, спросил отца:
Что это значит?
Черт его знает, что это значит, — ответил Тамбет с несвойственной ему резкостью. — Насколько я понял, он ищет саареского Маануса, который будто бы сбежал.
Он здесь, я говорю, что он здесь! — снова закричал кубьяс. — Кто вечно сидел в Сааре и нянчился с мальчишкой? К кому он мог убежать, как не к своему дорогому Яанусу? Не остался же он в лесу! Ну подумайте, у кого есть мозги в голове, — мог ли он остаться в лесу?
Яанус нахмурился. Его чистая душа презирала ложь, но правду он сейчас никак не мог сказать. Он молчал, не зная, что ответить. Кубьяс, как ястреб, зорко следил за выражением его лица.
Как бы там ни было, — продолжал Тамбет, — но я знаю, что здесь его нет.
Врешь! Врешь! — закричал кубьяс, размахивая руками. — От меня не уйдете! Куда ты от меня уйдешь? Приведите его, сейчас же вытащите его за волосы, иначе я обыщу весь дом. Да, да! Ты не хочешь? Не желаешь? Идем, ребята, обшарим все до последнего угла. Но тогда берегитесь! Ох, берегите свою шкуру!