— Что дальше? — спросил он.
Джанбер жестом показал, куда оттащить тела, и велел подправить в кругу пару камней.
— Хорошо, этого достаточно. — Результат его удовлетворил, хотя Карел не видел особой разницы. — Теперь сходи к дому и найди мою седельную сумку: в ней небольшая тыквенная бутыль. Принеси ее сюда.
— Снадобье из печенки простофиль, с которыми ты «договорился» еще раньше? — полюбопытствовал Карел.
— Ром. — Джанбер откинулся на спину. Вид у него был измученный: от вельможного лоска не осталось и следа. — Другого лекарства у меня нет.
Когда Карел, спустя некоторое время, вернулся — он так и лежал, раскинувшись на земле, почти неотличимый от мертвецов. Но после полудюжины глотков рома на лицо его вернулась краска.
— Выпей и ты, — сказал Джанбер, здоровой рукой протягивая Карелу бутыль. — День у тебя выдался паршивый. И дальше будет не лучше.
Карел сделал глоток. От крепости с непривычки перехватило дыхание; да и вкус был, как будто навоза намешали.
— Не нравится? — сказал Джанбер со смешком. — Правда тебе тоже не понравится… По вине короля Эймеса убили мою сестру. Он отдал ее своим людям в награду — как бросил собакам кость. Тем ублюдкам было интересно — какого это, с чужеземкой из благородной семьи… Они пустили ее по кругу, а затем, испугавшись последствий, убили. За это я собираюсь прикончить Эймеса и всех его верных псов. Ты верен королю Эймесу, Карел? Королю, который сделал тебя наживкой и насадил на крючок, словно кусок мяса?
— У тебя была сестра? — спросил Карел. Ему было неприятно вспоминать о короле — почти столь же, сколь смотреть на святящуюся яму и думать о том, что он мог лежать на ее дне вместе с остальными.
— Была. — Голос Джанбера дрогнул. — У меня была семья и родина, но король Эймес, тогда еще совсем юнец, вдруг нарушил пакт и захватил вольный порт Салеб: якобы, мы давали приют пиратам… О силе крови моей семьи было известно, так что за нами пришли в первый же день. Отец отказался повиноваться и был убит, когда пытался дать захватчикам отпор. Мне было семь лет; сестре — четыре года. Нас и нашу мать захватили, погрузили на корабль и повезли ко двору в сыром, набитом крысами трюме. Дорогой мать умерла. Перед тем она наказала мне подчиниться и присягнуть Эймесу — ради сестры… Я подчинился. Изображал смирения, принял пожалованную фамилию, учился тому, что от меня требовали и верно служил королю, невзирая на ненависть, что не покидала меня ни на мгновения. Нам с сестрой не разрешали видеться: лишь раз в год мне дозволялось взглянуть на нее издали, на прогулке, чтобы я мог убедиться, что с ней хорошо обращаются. Сестра не унаследовала большого таланта и была для короля лишь гарантом моей верности, но до поры это служило ей защитой. Но к старости Эймес совсем выжил из ума. И однажды он… Я уже говорил. При дворе никто не знал, что мне стало все известно; а я ждал случая отомстить. Наконец, он представился: в Ведьминых болотах стали пропадать люди. Эймес посчитал, что это работа чумного голема, и послал нас обуздать его… Но с самого начала все пошло наперекосяк: мне велели доставить вас, голем оказался сильнее, чем я рассчитывал. А теперь еще это. — Джанбер скривился, попытавшись пошевелить раненой рукой. — Но я не отступлю. Месть за жизнь и честь одной женщины — вот и все, ради чего умер твой сержант, Карел, и все остальные. Иной причины нет.
— И многих ты еще собираешься убить? — спросил Карел.
— Столько, сколько потребуется. — Джанбер, морщась от боли, сел. — И убью тебя, если ты не будешь подчиняться. Я не хочу лишних жертв; но я должен… Тебе, дикарю, не понять.
Карел, не сдержавшись, рассмеялся. Давно его не называли дикарем! И кто же? Чужестранец-чернокнижник, годами корпевший над пыльными фолиантами, который мог оживить неживое, но сам не смыслил в обычной жизни ни бельмеса.
Себе Джанбер дер’Ханенборг наверняка виделся благородным злодеем; он ждал ненависти и сочувствия. Но тысячи людей умерли от черного мора вовсе безо всякой причины: в сравнении с этим меркло любое злодейство… Джанбер был обычным убийцей, решившим любой ценой уничтожить другого убийцу, восседавшего на троне. Разница между ними была невелика.
— Мне жаль твою сестру, — сказал Карел. — Но не тебя.
— Ты хотел правду — ты ее получил. Я сдержал слово. А теперь выйди из круга, — приказал Джанбер. — Но будь неподалеку. Пора начинать.
Выглядел колдун по-прежнему неважнецки; на повязке проступило моерое пятно.
— А если ты не справишься: что тогда? — спросил Карел, вставая.
Джанбер не ответил.
Карел устроился на прежнем месте за раскидистой елью. Ни бутыль с остатками рома, ни взведенный самострел не придавали уверенности. Мысль попытаться убить колдуна он отбросил прочь: остаться один на один со светящейся ямой и ее обитателем ему не улыбалось.
«В таких мудреных делах я только и гожусь, что на приманку, — с горечью подумал он. — Короли, колдуны… Куда уж простому солдату становиться между ними».
Джанбер дер’Ханенборг, может, и не блистал житейским умом, но был гораздо более сведущ в любых науках: относиться к нему или к его словам с пренебрежением было бы ошибкой. Кроме того, Джанбер не лгал, когда говорил, что не желает смерти невинным: его глаза не пылали от наслаждения силой и насилием, ноздри не трепетали от запаха крови — уж в таком Карел понимал. Но даже будь Джанбер гораздо большим злом — выбирать не приходилось…
Карел вздохнул. Сейчас он ясно чувствовал, насколько устал, проголодался, промок и замерз. Хотелось чтобы все хоть как-то — как угодно — закончилось; наесться до отвала и упасть лицом в мягкую и теплую постель, приобняв фигуристую красотку. Смешно было думать о таком, сидя в десяти шагах от потустороннего ужаса, а все же, до поры, думалось…
Но Джанбер начал читать заклятье, и лес вокруг ожил. Тревожно заскрипели сухие деревья, захлюпало во мху. Карелу почудились за спиной шаги — слева, справа, повсюду, — но он не решался обернуться. Голубой свет разлился по поляне и спустя мгновение уже потянул в яму труп лысого колдуна.
На этот раз все происходило стремительно; бормотание Джанбера сливалось с нарастающем подземным гулом. Карел, замерев, едва не забывал дышать. Яма полыхнула белым и воздух над ней раскололся, словно прозрачная льдина. Трещины сочились тьмой, видимой, почти осязаемой.
Из ямы поднималось чудовище.
Не похожее ни на одного зверя, и похожее на всех сразу — размером оно было с двух лошадей, поставленных друг на друга. Даже со своего места Карел чувствовал исходящий от него запах земляной сырости. Белесые глаза ярко светились на чешуйчатой морде, из приоткрытой клыкастой пасти капала слюна. Двигался голем с грацией горностая — но по-собачьи помахивал шипастым хвостом. Короткую толстую шею обхватывала святящаяся нить, конец которой держал Джанбер. А рядом с чудовищем, сотканная из переплетения света и тьмы, стояла девочка лет двенадцати.
— Стой, брат! — Голос ее был по-детски звонким. — Ты совершаешь ошибку.
— Сайе! — Джанбер отшатнулся и побледнел. Голем утробно зарычал, заколотил хвостом. — Как?!..
— Я тоже кое-что умела! — Она улыбнулась. — Но я умерла, умерла давно, брат. А ты жив, но открыл Дверь, готовый убивать и умереть — зачем? Что сказали бы наши отец и мать? Тебе должно быть стыдно, брат!
— Этого не может быть, — растеряно сказал Джанбер. — Я видел тебя еще этой весной…
— Тебя обманули, мой добрый, но легковерный брат. — Улыбка призрака потухла. — Тебя обманывали много лет. А ты не хотел видеть истину и был рад обманываться. Но за одним обманом всегда следует другой: ты попал в сети, как глупая рыба…
— Это правда, Джанбер, — произнес другой голос, чем-то знакомый, низкий и сильный: жрец в серых лохмотьях и с перемазанным глиной лицом вышел из леса и ступил в круг, небрежно оттолкнув с пути один из камней. Сейчас старик был без клюки и ступал с молодецкой легкостью.
Карел вскинул самострел — но в то же мгновение тетива со звоном лопнула. Голем беспокойно задергал тяжелой головой; Джанбер едва удерживал его. Призрак девочки исчез из виду.
— Твоя Сайе, как фрейлина, проводила много времени с принцессой Нуре, — сказал старик. — А когда та заболела, ухаживала за ней, но слегла и умерла через день после нее. Я сам закрыл ей глаза. К слову, она была куда одареннее тебя; и сообразительней… Кто открыл тебе «правду», показал «могилу», привел «свидетелей», которым ты поверил? Советник Вайс? Так я и думал! Темные боги, Джанбер дер’Ханенборг, даже такой болван, как ты, не должен был верить этому облезлому лису! Он лелеет каплю королевской крови в своих жилах и мечтает о троне, и просто использовал тебя…
Голем встретил его слова утробным руком. Чудовищная морда покачивалась из стороны в сторону.
— Ты — Орсан Кирах, — сдавленно сказал Джанбер. — Я несколько раз видел тебя. До изгнания. Вчера в городе твое лицо показалось мне знакомым, но немного чар и горсть глины хорошо сбивают с толку…
Карел охнул. «Орсан Кирах» — так звали когда-то Верховного чародея, который в глазах одних был повинен в том, что не смог прогнать чуму, в глазах других — что сам же ее и вызвал. Король Эймес после смерти дочери изгнал его, а спустя год, за который мор не пошел на убыль, приговорил к смерти — но не смог отыскать, хотя за голову бывшего чародея сулил щедрую награду.
— Людские суеверия бывают полезны, — сказал старик с самодовольным смешком в голосе. — Хорошо, хотя бы память тебя не подводит! Ты сослужил хорошую службу, и я благодарен тебе. Но удар должен нанести я. — Он протянул к Джанберу руку. — Отдай повод.
Карел очень хотел оказаться где-нибудь далеко, как можно дальше от обоих колдунов, но на побег не было ни шанса.
«Помоги!» — Звонкий голос, раздавшийся прямо в голове, едва не заставил его закричать.
Девочка призрак стояла рядом.
«Помоги!» — Она коснулась его груди полупрозрачной ладонью. — «У тебя доброе сердце. Не дай свершиться тысяче бед. Спаси брата: он заслужил каплю милосердия… Ты сможешь. Вы сможете… вместе».