– Но ведь с Рэком вышло иначе, не так ли?
– С ним все было по-другому, и мы все это знали. Когда Боса забрала у него Иллирию, он должен был выбросить обеих из головы на всю оставшуюся жизнь. Но он не смог, и его нельзя за это винить. Он хотел снова увидеть дочь, и если это означало еще одну встречу с Босой, он был готов заплатить такую цену.
– И заплатил, – сказала я.
Мне хотелось расспросить ее побольше об Иллирии Ракамор, задать все вопросы, которые я не смогла задать раньше, но Прозор уже погружалась в забытье, и я понимала, что ей нужен отдых.
По крайней мере с одной вещью я разобралась. У Рэка было незавершенное дело с Босой, и он все-таки повстречался с нею опять, пусть это и заняло пятнадцать лет.
Значит, у меня появился шанс.
Ведь у нас с Босой тоже имелось незавершенное дело – и не важно, знала она об этом или нет.
Глава 8
На девятый день после открытия шарльера желтый сгусток на экране нашего подметалы раздулся до такой степени, что приобрел похожие на цветок очертания солнечного парусника под всеми парусами. Сигнатура была четкой, ясной, совсем не похожей на еле заметное, изорванное в лохмотья эхо корабля Босы. «Железная куртизанка» сложила паруса и на ионных двигателях вышла на собственную орбиту вокруг шарльера, более высокую и эксцентричную, чем наша. Прошло несколько нервных часов, и к «Монетте» подошел катер.
В отряде было три человека, и все поднялись на борт. Их скафандры выглядели более старыми и потрепанными, чем наши, и отличались цветом: они были не коричнево-медных оттенков, а тусклыми, как свинец или олово, или синевато-серыми. Но лязгали, пыхтели и пахли точно так же, и у них были такие же маленькие зарешеченные окошки в передней части шлемов, а когда Джастрабарск снял свой и провел рукой по волосам, что-то в его поведении напомнило мне Ракамора. Кажется, он был старше, отличался более широким лицом с тяжелыми надбровными дугами и скулами, которые выглядели твердыми и опухшими, как синяки. У него был шрам между губой и подбородком, металлические зубы, а глаза, темные и непостижимые, почти терялись в глубоких глазницах, – и все-таки в его поведении ощущалась знакомая надменность. Волосы у него были седые, курчавые и начинали редеть над высоким, выступающим лбом.
– Ты молодец, Инсер. Меня ты узнала, конечно. – Он кивком указал на узколицего мужчину справа от себя, который держал в руках шлем и разглядывал царапину на макушке, прищурив глаза. – Это Ласкер. Рядом с ним – Меверонс. Меверонс – наша костоправка, она о тебе позаботится.
Меверонс была самой высокой из троих. У нее было пухлое лицо, очень белые волосы и вздернутый нос. Она уже оглядывалась по сторонам.
– Спасибо, – сказала я. – Капитан… прежде чем мы продолжим…
Во мраке глазниц что-то сверкнуло.
– Да, Инсер?
– Нас сейчас слушают через трещальник?
– А в чем дело?
– Мне надо знать.
Джастрабарск оглянулся на товарищей и оскалил в усмешке металлические зубы:
– Не слушают, раз уж это так важно.
– Я не Инсер. – Стоило заговорить, как слова так и посыпались из меня. – Такого человека не существует. Я не могла назваться настоящим именем, потому что боялась, что Боса Сеннен может нас подслушивать.
– Было у нас подозрение… – сказал Ласкер и усмехнулся, совсем как капитан. – Не в том смысле, что имя ложное, а в том, что в этой истории что-то не сходилось.
– Моя сестра на корабле Босы, – сказала я, радуясь, что хоть часть правды можно больше не скрывать. – Она в беде, и, если бы Боса узнала, кто я, нам обеим пришлось бы худо. Поэтому я была вынуждена притвориться кем-то другим.
– А что Боса хотела от твоей сестры? – спросила Меверонс.
– Мы должны были стать новыми чтецами костей. Казарей слишком повзрослел, так что нас выбрали ему на замену. Я умею читать кости, но у Адраны это получается лучше. Боса ее забрала, потому что тоже нуждалась в чтеце.
– А почему она и тебя не взяла с собой? – спросил Джастрабарск.
– Я спряталась. Одна женщина, Гарваль, сдалась Босе вместо меня.
– Благородный поступок, если учесть репутацию Босы, – проговорила Меверонс, но выражение ее лица было скептическим.
– Гарваль было нечего терять, – сказала я. – Так или иначе, это правда. Я Фура Несс.
– Это должно что-то значить? – спросил Ласкер.
– Я еще не все рассказала.
– Ну так давай выкладывай, – сказал Джастрабарск и скрестил руки на нагруднике скафандра.
– Я не одна.
Они напряглись, рука Ласкера дернулась, как будто он в любой момент мог схватиться за оружие. Меверонс уставилась на меня с сомнением. Джастрабарск поднял подбородок и медленно кивнул:
– Кто? Где? И лучше пусть это будет последним сюрпризом из твоих уст.
Меверонс внимательно осмотрела Прозор, а потом заявила, что все нормально: раны поверхностные.
– Они, черт подери, не ощущаются поверхностными.
– Мы тебя заштопаем, – пообещал Джастрабарск. – А также напоим и накормим. И вымоем. Потом ты поделишься с нами своим опытом, заработанным тяжким трудом. Уверен, наш собственный чтец шарльеров обрадуется возможности как следует изучить твои тетради.
Нас подняли на борт катера, а затем переправили на «Железную куртизанку». Ласкер остался на «Скорбящей Монетте», чтобы разобраться, что могло пригодиться в дальнейшем. Как только мы выгрузились, Джастрабарск послал еще троих из своей команды обратно, помогать Ласкеру.
– Те трофеи по-прежнему принадлежат команде Ракамора, – сказала Прозор, просто на тот случай, если предыдущие шесть или семь раз, когда она уже высказала свою точку зрения почти в той же форме, до кого-то не дошло. – Мы вытащили их из шарльера целенькими и невредимыми, и их надо поделить поровну.
– Между вами двумя? – спросил Джастрабарск.
– Четырьмя, – с суровым видом уточнила Прозор. – Адрана все еще одна из нас, на кого бы ее ни заставили работать. Мы сохраним ее долю.
– Ох и долго придется хранить. А кто четвертый?
Прозор ответила ему озадаченным взглядом:
– Гарваль, разумеется.
Джастрабарск нахмурился. К тому моменту он узнал больше подробностей о том, что с нами случилось.
– Вы же сказали, что Гарваль пробралась в команду обманом.
– Верно, – согласилась Прозор. – А потом она искупила свою вину. Значит, по-прежнему имеет право на долю.
– Очень великодушно с твоей стороны.
– Просто делаю то, что сделал бы на моем месте Рэк, только и всего.
Джастрабарск опять медленно кивнул – у него это вошло в привычку. Его огромная костистая голова двинулась вверх и вниз, и это напомнило мне о валуне, который качается поверх другого валуна.
– Мы тоже поступаем справедливо. Трофеи, которые обнаружатся на «Монетте», можете делить как хотите. Но то, что осталось в шарльере, никому не принадлежит, покуда его не заберут.
– С этим никаких претензий.
– Вы вернетесь в шарльер? – спросила я.
– Вернемся? – удивился Джастрабарск. – Так ведь мы туда еще не заходили. Да, пойдем внутрь. Но до закрытия окна слишком мало времени. Ауспиции Квансера предсказывают высокую вероятность нового открытия примерно через восемнадцать дней. Поле исчезнет ненадолго, успеем сделать всего-то пару ходок, но и так сойдет.
– Вы успеете, – сказала Прозор все еще хриплым голосом.
– Что успеем?
– По моим подсчетам, у вас есть еще тридцать часов, прежде чем поверхность сделается непроницаемой.
Джастрабарск сжал челюсти:
– Легко говорить такие вещи, когда не рискуешь собственной шкурой.
– А кто сказал, что не рискну?
Его глаза сверкнули из мрачных глубин.
– То есть?
– Я подтверждаю то, что высчитала для этого шарльера. Я пойду с твоим отрядом. Но! – Она вскинула палец. – Мне причитается справедливая доля трофеев. Если твой открыватель знает толк в своем деле, мы справимся, и еще десять часов останутся в запасе на всякий случай.
Я посмотрела на Прозор, думая обо всем, что между нами произошло. Я верила, что она и впрямь так хороша, как твердит ее репутация, но доказательство этому получила лишь единожды, когда шарльер открылся в точном соответствии с ее предсказанием. Только дурак стал бы придавать этому слишком большое значение, зная, как легко слепой случай мог сыграть свою роль. Но теперь, когда от команды остались только мы, мне больше некому было предложить свою верность.
– Я доверяю Прозор, – тихо сказала я. – Она не могла ошибиться. И еще мне бы хотелось тоже поглядеть на шарльер изнутри. Если вы позволите ей туда отправиться, я тоже хочу пойти.
– Можно восемнадцать дней просидеть в этой глуши, куда ветра фотоны не гоняли, рассматривая собственные большие пальцы, – продолжила Прозор. – И в конечном итоге все силы уйдут на ожидание. Или можно за тридцать часов войти, выйти и весело продолжить путь.
Она посеяла в душе Джастрабарска сомнения, пусть даже он сам мог это и не осознавать. В конце концов, это была Прозор – одна из лучших сканеров всех времен, и она предлагала ему шанс избежать нескольких недель скуки.
– Ты повторишь расчеты, которые привели тебя к этому выводу про тридцать часов, – сказал капитан, ткнув ей в лицо толстым пальцем. – И «примерно тридцать часов» – для меня негодная оценка. Если бы я хоть подумывал о том, чтобы отправить катер сейчас, а не при следующем открытии… Так, мне нужен ответ с точностью до минуты.
– Мне понадобятся мои бумаги, – заявила Прозор.
– Попрошу Ласкера принести все, что принадлежит тебе. Но ничего не обещаю. Нельзя так просто взойти на борт моего корабля и начать диктовать мне свои условия.
– Я о таком и мечтать не смею, капитан. Но ведь мы все здесь для того, чтобы заработать немного пистолей, не так ли?
Джастрабарск фыркнул. Но Прозор выдала самый убедительный из всех своих доводов.
Катер отправился к шарльеру с экипажем из восьми человек. Прозор сказала, что у нас есть двадцать семь часов и три минуты до того момента, как поверхность снова превратится в твердую корку, и если бы это был единственный расчет, имеющий отношение к делу, я бы уже порядком нервничала. Но Квансер твердил, что оставшееся время – без резерва на крайний случай – составляет всего лишь девять с половиной часов. Этого бы хватило, чтобы проникнуть внутрь шарльера и достичь точки, где отряд Ракамора нашел первые трофеи. Но ни о каком возвращении речь не шла… И все-таки Джастрабарск решил полностью довериться предсказаниям Прозор и пренебрег советами собственного знатока.