– Ну, попытаться стоило, – сказал Джастрабарск, пряча пистоль обратно в карман. – Впрочем, с учетом обстоятельств, это, может быть, и к лучшему. Мы все хотим обеспечить себе достойную старость за счет какого-нибудь трофея, верно? Но некоторую добычу лучше оставить в шарльерах, и если что-то в эту категорию вписывается, то как раз вещи, сотворенные призрачниками. – Он выглядел немного разочарованным, но лишь самую малость. – Вряд ли нужно уточнять, что это был бы бонус. Вы обе получили свою долю дохода от шарльера, и, если брокеры заплатят нам больше ожидаемого, я позабочусь о том, чтобы вы получили дивиденды. Я вам что-нибудь еще должен?
– После того как вы спасли нам жизнь, еще вопрос, кто перед кем в долгу, – сказала я. – Но об одном хочу попросить, капитан. Когда пришвартуемся в Тревенца-Рич, мне надо передать весточку домой через трещальник. Я знаю, что по коммерческим расценкам это будет дорого, потому что Тревенца-Рич слишком удалился от Собрания, но подумала – вдруг у вас есть способ мне помочь.
– Ты имеешь в виду отправку сообщения на Мазариль?
Я смиренно кивнула:
– Хочу успокоить отца, сэр.
– Тогда позволь мне успокоить тебя, – сказал Джастрабарск. – Я уже послал сообщение на все миры, как только мы вас отыскали. Это обычный протокол на случай спасения – настолько обычный, что я даже забыл о нем упомянуть до сих пор. Думаю, известие дошло до твоего отца несколько недель назад.
– Это очень хорошая новость…
– Если хочешь сделать еще одну короткую передачу, разумеется, можешь воспользоваться трещальником.
– С учетом всех обстоятельств, – проговорила я, – полагаю, вы уже избавили меня от лишних хлопот.
Глава 10
Собрав немногочисленные пожитки, мы с Прозор погрузились в многоцветье и хаос порта. В этой части веретена была почти полная невесомость, что лишь усиливало путаницу. Повсюду были разумники: не только члены экипажей, но и квартирмейстеры, брокеры, таможенники, сборщики налогов, мошенники, карманники, пьяницы, блудницы, кандидаты в матросы, продавцы, портовые рабочие, разносчики, музыканты, даже животные, и роботы, и один-два бдительных пришельца. Дым от печей затуманивал дыхаль, и с каждым вдохом можно было уловить резкий, дешевый запах ароматических курильниц. Световой плющ и неоновая реклама изо всех сил пытались пробиться сквозь эту пастельную мешанину, борясь за последние остатки нашего истерзанного внимания.
Явившись сюда прямо с Мазариля, я была бы сбита с толку, но после недель в темных чревах кораблей казалось, что мои органы чувств подвергаются жестокой, просчитанной осаде.
– Держись за свои пистоли, – велела Прозор.
– Куда мы идем?
– В одной-двух лигах ниже по веретену есть хороший бар. Знаю, ты так и рвешься в самостоятельное плавание, но для такого нужны правильные связи, – и один мой знакомый может тебе помочь. Все еще цепляешься за идею выследить ее?
– А ты бы как поступила на моем месте?
– Окажись я в твоей шкуре? Взяла бы этот мешок с пистолями, прыгнула на корабль, идущий обратно к Мазарилю – это не стоит и половины нашего заработка, – а потом весь остаток жизни ни разу не взглянула бы на небо. Ты разве не хочешь повидаться с отцом?
– Для этого нужен повод. Который не появится, пока мы с Адраной не воссоединимся.
Прозор покачала головой:
– Я надеялась, что это у тебя пройдет – разговоры про то, что не надо пересекать орбиту Фуры Несс, и так далее. Не то чтобы я в тот момент тебе не поверила, но я рассчитывала, что ты образумишься. И Джастрабарск прав: нельзя разгуливать со световым плющом под кожей, как будто тебя им наградили.
– А почему бы и нет? Он ведь и впрямь что-то вроде награды, разве не так?
Если в Тревенца-Рич и существовала какая-то иммиграционная процедура, то мы проскочили ее без всяких формальностей. Никто не проверял наши бумаги, не задавал вопросы, не требовал заплатить пошлину. Может, все дело в Прозор, которая выставила репутацию впереди себя как таран. Или во мне, с моим сиянием под кожей и взглядом, который бросал вызов любому, кто осмелится встать у меня на пути. Мы медленно пробрались через стихающую суету в более спокойный район порта, а потом оказались в лабиринте вычурных улочек, вдоль которых тянулись магазины и лавки, предлагающие те или иные сомнительные услуги. Прозор знала дорогу, и мы, следуя извилистым маршрутом, пробирались по пологому склону веретена. По мере того как мы удалялись от порта, наш вес постепенно увеличивался.
Естественный свет проникал в Тревенца-Рич через длинные окна, сужающиеся от средней части к концам, но, поскольку мы находились дальше от Старого Солнца, день здесь оказался тусклее, чем на Мазариле. Чтобы усилить эффект, с одного конца веретена до другого натянули гирлянду огней длиной в десять лиг. Гирлянда состояла из десятков горячих голубых искр, но там, где они перестали работать должным образом, зияло много пустот. На внутренней поверхности – там, где не было окон, – простирался гниющий лабиринт улиц, которые то пересекались, образуя решетки, то извивались; хаос и порядок застыли в подобии тревожной патовой ситуации. Я рассматривала особняки и дома повыше и думала о том, что ни один город на Мазариле не имел больше лиги в поперечнике – значит поселение внутри этого веретена могло поглотить и Хадрамо, и Инсер не один десяток раз.
– Где кончается одна часть и начинается другая?
– А она не кончается, – сказала Прозор. – Это все один город. Конечно, есть районы и кварталы. Но никто не может точно определить какие, и потому расставлять указатели бессмысленно.
– Какие части самые старые?
– Все и ни одна. Это место похоже на рану. Растет себе, рубцуется, а потом в один прекрасный день отваливается струп и все начинается заново. Если тебе продадут карту, с тем же успехом можешь читать ее с обратной стороны листа – польза будет одинаковая.
– Надеюсь, ты знаешь, куда идти. А этот твой знакомый – что он мне скажет?
– Ну, для начала, то же самое, что и я: что тебе лучше отправиться домой. А когда Квелл поймет, что все всерьез, он подыщет корабль, на котором ты отправишься в какой-нибудь мир, куда лететь не слишком много месяцев. Нынче популярен Аузар, а еще – Гебули и Катромил. Когда приземлишься и осмотришься – поймешь, что совет, который тебе дали на Тревенца-Рич, был не так уж и плох, как показалось.
– Не передумаю, – твердо сказала я.
– Да что ты. Но как только у тебя появится время поразмыслить о том, как тебе повезло, ты уже не будешь так спешить снова встретиться с Босой.
Нам мог бы потребоваться не один день, чтобы пробиться сквозь лабиринт улиц, но по некоему молчаливому согласию город сохранил несколько магистралей, идущих параллельно краям окон. Они были неровными, пыльными, запруженными транспортом; покосившиеся магазины и дома нависали над ними, пространство над проезжей частью пересекали электрические и телеграфные провода, тут и там колыхались флаги и транспаранты, ветхие пешеходные мостики соединяли верхние этажи одного здания с другим. Повсюду были люди, одетые очень разнообразно, и даже самые скромные из них имели гордый и суровый вид. Какая-то женщина стирала белье на крыльце. Она уставилась на меня, двигая челюстями в медленном, методичном ритме. Было видно, что горожанка мгновенно осудила меня. Прозор не удостоила ее вторым взглядом.
Я обрадовалась, когда мы сели в один из трамваев, которые курсировали туда-сюда по широкой улице, высекая искры из кабелей. Прозор знала нужный номер – она как будто побывала здесь вчера.
– Посмотрите-ка на эту светящуюся девушку, – услышала я мужской голос, пока мы стояли, прижавшись к другим пассажирам. – Лопала плющ, ага. А могла бы заглянуть ко мне в гости. – Он издал грязный смешок. – Я бы ее как следует накормил.
Прозор резко повернула голову:
– Если хочешь что-то сказать Фуре, можешь с тем же успехом обратиться и ко мне. Она спасла мне жизнь.
– Да я ничего такого не имел в виду… – сказал мужчина и потер ладонью заросшую физиономию.
Когда трамвай загрохотал дальше, я наклонилась ближе к Прозор и прошептала:
– Насколько я помню, я тебя едва не убила. Если бы ты не пришла в себя раньше, чем я оттащила тебя в шлюз, как собиралась…
– Но ведь не убила. И я тебе за это благодарна, хочешь ты того или нет.
– Рада, что мы обе выжили.
– И вполовину не так рада, как я.
– А я рада, что могу называть тебя другом. Когда мы с Адраной впервые поднялись на борт, мне показалось, что ты нам не обрадовалась.
– Было дело, признаю. Нам всем было неприятно глядеть, как капитан обхаживает своих новых любимиц. Но с моей стороны было неправильно идти против вас так жестко, как я это сделала.
– Теперь все кончено, Прозор. Мы выжили, и я за это благодарна. Мы же друзья, верно?
Ее тон внезапно сделался очень суровым, как будто она читала мне нотацию по поводу какой-нибудь жизненно важной детали скафандра или шлюза.
– Нет, Фура. Нет, мы не такие. Это слово не отражает суть. Мы были в одной команде на славном корабле – это на тысячу лиг глубже и обширнее, чем любая дружба.
– Спасибо… – Я задавалась вопросом, надо ли на этом остановиться, но кое-что уже давно не давало мне покоя. Пусть место, где мы находились, нельзя было назвать уединенным, я знала, что у меня маловато шансов вернуться к этой теме в будущем. – Он бы гордился нами, верно?
– Ты про капитана?
– Не хочется думать, что мы его подвели. В особенности после того, как с ним случилось столько плохого. – Я выдержала паузу, гадая, не подхватит ли она предложенную нить разговора. Но Прозор не собиралась упрощать мне задачу. – Я имею в виду его дочь и то, как он ее потерял. Мы ведь так это и не обсудили, верно?
– Можем обсудить как-нибудь в другой раз, Фура.
– Другого раза может не быть. Мы всё, что осталось от команды, так? Если правда умрет с нами…
– Ты хотела сказать, со мной.
– Я лишь хочу понять, Прозор. Я была частью этого, не так ли? Он даже сам начал рассказывать мне о ней. Говорил так, словно она мертва, но Казарей сказал, ее похитили, – и когда напала Боса, она сообщила Рэку, что его дочь все еще жива.