Леди Изучи вдруг пискнула и отшатнулась, споткнулась об подушку и упала на пол. Ворона повернулась к зеркалу, чтобы посмотреть, кем она стала, но было уже поздно. Одна щека обвисла, надулась и взорвалась, вылетел дым. Ее нос просто отвалился, упал на пол кучкой сажи. Глаза разделились, их стало больше, а потом они пропали, оставив в капюшоне темный дым. Потому что это не было ее лицо. Она могла подражать, пока смотрела на другое лицо, но оно не оставалось, ведь не было ее лицом. Так что было бесполезно подражать. Так было всегда. Сколько бы раз она ни искала свое лицо, конец был одним. Ворона вылетела из комнаты, игнорируя леди Изучи, сжавшуюся в углу.
В поместье лорда Изучи был додзе, как у многих богатых лордов, и Ворона надеялась найти там Мастера. Путь был близким по снегу. Она открыла дверь додзе щупальцем сажи, влетела внутрь. Мастер сидел на коленях в центре комнаты, его перья лежали на плечах, словно плащ, его шляпа-тэнгай — большая и похожая на ведро из сухого бамбука — стояла на полу рядом с ним. Лорд Изучи стоял в углу, как его жена стояла для Вороны. Среди людей он был властным. Не просто богатым, но и воином, известным навыками с мечом. Его звали Ледяное Сердце, и он совершил много подвигов. Но тут он был ничем. Его деньги ничего не значили. Его сила и навыки ничего не значили. Его имя ничего не значило. Он был просто еще одной жизнью, ждущей, когда ее заберут онрё. Мастер любил преподавать такой урок тем, кто считал себя сильным.
— Все еще ищешь, Ворона? — спросил Мастер, его голос был как шорох старого пергамента. Его черно-белые перья трепетали, пока он говорил.
— Всегда, — Ворона влетела глубже в додзе, закрыла за собой дверь. Лорд Изучи взглянул на сажу, которую она оставляла, но быстро отвел взгляд и промолчал. Она покроет все, что у него было, своей сажей, лишь потом уйдет. Пусть ощутит ее мучения.
Мастер пожал плечами.
— Лицо леди Изучи тебе не понравилось?
Ворона кипела внутри, темный дым вырывался из-под ее плаща, поднимался вкруг нее, как гнездо мечущихся змей.
— Это было не мое лицо.
— Моя жена… — сказал лорд Изучи, от паники его голос дрожал.
Ворона повернулась к нему, и он побледнел.
— В порядке.
— Ты не убила ее? — спросил Мастер.
Ворона подплыла к стене, где висела дюжина родовых мечей давно мертвых Изучи.
— А зачем? — спросила она. — Женщина ничего плохого не делала. У нее просто неправильное лицо, — Ворона провела щупальцем из дыма по стене мечей, пятная стену сажей. Одного меча на стене не было. Катана, которая принадлежала шинтею Изучи, если табличка была верной. Он лежал перед Мастером на полу, клинок все еще был в ножнах.
Дверь додзе снова открылась, и Шин стоял там, приподняв бровь, глядя на след сажи от Вороны. Он недовольно скривил губы, обошел след. Его волосы парили за ним длинными толстыми косами, каждая была острым оружием, которым он мог управлять. На нем было новое кимоно, женское, синее, как летнее небо, с узором белых треугольников. Он завязал пояс слишком низко, и кимоно открывало его грудь и изящное плечо. Такое гордое существо, но одержимое своей внешностью. Ворона завидовала ему. Не его красоте, а тому, что у него было свое лицо.
— Сифэнь вернулась, — сказал едко Шин. Он отошел и скривился, их сестра протиснулась в дверь.
Сифэнь была ранена. Ее лапы обвивали ее, защищая, один глаз был испорчен и кровоточил. Над ним появился паучий глаз, пробил ее кожу. Она была одной из старших из них, изменившейся больше всех. Кроме Вороны, другие были больше похожи на людей.
— Там оммедзи, — Сифэнь прошла в додзе. Она всегда была неуклюжей на людских ногах, но быстрая и ловкая на паучьих лапах.
— Где ты была, Сифэнь? — прохрипел Мастер.
— В городе, — ответила Сифэнь. Она замерла за Мастером, раскрыла паучьи лапы, чтобы поддерживать тело. Ворона видела, как лорд Изучи сжался от отвращения. Она не винила его. Другие онрё говорили, что Сифэнь всегда воняла. Шин описывал вонь как запах потного нижнего белья, брошенного в углу гнить. Ворона хотела ощутить этот аромат.
— Зачем? — спросил Мастер. Вес слова опустился на комнату, как надгробный камень.
Сифэнь открыла рот, чтобы ответить. Ворона видела, как терлись ее клыки, шорох вызвал у нее почти воспоминания, от которых было… не по себе? Любопытство? Она не была уверена.
— Я… — Сифэнь нервно ерзала, ее паучьи лапы шуршали по деревянному полу. — Я думала, что хаос прикроет наши следы.
Мастер смотрел на Сифэнь поверх пернатого плеча. Его лицо было массой складок и морщин, нос был длинным клювом, а глаза — кружащимся вихрем красок. Сифэнь попятилась на пару шагов.
— Ты хотела поесть, — медленно и грозно сказал Мастер. — Ты хотела заставить людей страдать. И теперь ты навлекла оммедзи охотиться на нас.
Сифэнь нервничала, паучьи лапы царапали дерево пола. Она посмотрела на Ворону, но та не поддержал ее. Она сказала:
— Он был лишь один. Он был слабый. Я… почти убила его, но появилась другая онрё. Она сделала это, — Сифэнь указала на испорченный глаз. — Она ранила меня!
— Новая сестра? — спросил Шин. — О, я хотел бы найти… чистую хоть раз.
Сифэнь повернулась и зашипела на Шина. Его волосы поднялись над головой, готовые ударить.
— Времени мало, — сказал Мастер, продолжил размышлять, глядя на катану, снятую со стены. Он вытащил ее из ножен. — Если один оммедзи нашел нас, другие могут последовать. Мы не можем ждать возвращения Зена. Шин, ты и Ворона отправитесь в Небесную Лощину сейчас же. Найдите третью темницу и выпустите пленника.
Шин бросил взгляд на Ворону.
— Ей нужно идти со мной? Она такая грязная.
— А лучше Сифэнь? — спросил Мастер.
— Нет, — сказал он это так медленно, что слову уже никто не был рад.
— Сифэнь, — продолжил Мастер. — Мы с тобой найдем последнюю темницу.
Сифэнь заворчала. Что-то черное и гадкое капало с ее губ.
— Как?
— Навестив императрицу Исэ Рьоко, — Мастер взглянул на лорда Изучи. — Ты слышал слишком много, — он махнул запястьем, и катана полетела. Она попала в грудь лорда, прибив его к стене додзе. Он уставился на Мастера, кровь кипела во рту, он коснулся меча в грудь, словно тело еще не понимало, что было мертвым. А потом его руки опустились, колени подкосились, и он рухнул на пол, как кукла с обрезанными нитями.
Мастер медленно встал, его перья поднялись, окружая его. Он поднял свою шляпу и опустил на голову, скрыл себя выше плеч. С его лица было видно только зелено-золотые глаза, краски кружились. Он повернулся к Сифэнь.
— Повеселись, сестра. Убей их всех. Всех в доме.
Глава 14
Оммедзи почти весь день убирал самых опасных ёкаев в Миназури, хотя отказывал очищать духов, которые были игривыми, а не жестокими. Кира ходила за ним, ей было интересно. Ее восхищал мир, который открылся ей. Она могла многое узнать из книг и историй, а жизнь в академии Хэйва другого не давала. Она почти ничего не знала о духах, хотя была такой… хотя бы отчасти. Она не знала пока детали, но надеялась найти время и задать вопрос оммедзи. Он знал все о духах, какой бы вид они ни встречали. Он не давал ей биться с ёкаями, каждый раз говорил держаться подальше, и после ее поражения в храме она не осмеливалась ослушаться его.
Янмей отставала. Ей было больно. Ее техника убивала ее. Каждый раз, когда она использовала ее, огонь ранил ее больше, и раны заживали дольше. Кира слышала, как Пятый Мудрец сказал ей перестать использовать ее. Янмей была сильной, сказал он, но огонь нельзя было сдержать. Он был воплощением разрушения. Он горел, пока не уничтожал все. Им нужно было найти Четвертого Мудреца под Небесами, чтобы исцелить Янмей. До этого Кире нужно было следить, чтобы Янмей не использовала свою технику, что бы ни случилось. Она защитит Янмей любой ценой.
Старый поэт шагал рядом с Янмей, то жалуясь на холод, то на колени. Кире он нравился, ведь он не злился на нее за то, что она пыталась спасти жизнь Харуто. Она не понимала и это. Она думала, что Янмей обрадуется, что она пыталась помочь, будет гордиться. Но Янмей смотрела с упреком. И каждый раз, когда Харуто сталкивался с ёкаем, он смотрел на нее и говорил ей не лезть, словно она была плохо обученным щенком. А потом он уходил, и его били. Он должен быть покрытым ранами, но они быстро заживали.
Когда наступила ночь, она стояла на крыльце гостиницы с оммедзи, который сидел на ступеньки, засыпая. Его глаза слипались, голова склонялась. А потом он вздрагивал и ворчал что-то под нос. Кира не знала, почему была с ним, но он злился на нее, и она хотела загладить вину.
Гуан появился с новым кимоно на руке, тускло-желтым с вышитыми осенними листьями. Он накинул хаори на плечи Харуто, чтобы не беспокоить его, но оммедзи даже не дрогнул. А потом старый поэт ушел искать им еду.
— Что? — спросил Харуто. Он не поднял головы, просто сидел на крыльце, горбясь. Люди двигались по улице перед гостиницей, некоторые помогали раненым или тушили огонь, другие старались жить, несмотря на вторжение духов. Стражи тоже были там, четверо следили за Харуто, как и приказала судья. — Ты стоишь и смотришь на меня. Почему?
Кира села рядом с Харуто. Она даже не думала, что он заметил ее.
— Что такое онрё? — спросила она.
Он приподнял голову и взглянул на нее краем глаза. А потом он вздохнул.
— Это ты.
Кира теребила хакама, сжимала темную ткань пальцами. Она вряд ли получила бы прямой ответ. Она ощущала, что было важно знать, кто она.
— Ты не знаешь, кто ты? — спросил он у нее. А потом посмотрел на Янмей, которая точила клинок нагинаты. Шики стояла на улице перед Янмей, ее мохнатое тельце было в снегу, она смотрела, как Янмей двигала клинком по камню.
— Она — унгайкьо, — сказала Янмей. — Я спасла ее из зеркала десять лет назад.
Харуто прищурился, глядя на нее.
— Унгайкьо — ёкай, который появляется, когда кого-то убили, пока он смотрел в зеркало, — он посмотрел на Киру, словно это должно было что-то значить, но ничего не было. Она слабо помнила жизнь до плена в зеркале. До ее убийства, видимо. А потом размытый период в зеркале, чувства одиночества и гнева, а потом десять лет свободы после того, как ее выпустила Янмей.