Она помнила время в Хэйве с Янмей. Как она цеплялась за ее хакама, пока Янмей представляла ее другим ученикам. Кира боялась, ходила за Янмей в ее комнату, а не спала с другими учениками. Она две недели спала в кровати Янмей комочком, прижавшись к ней. Но Мудрец остановил это, приказав Кире спать в общежитие. В ту ночь над ней стали издеваться.
Даже когда Кире запретили спать в комнате Янмей, Кира ходила за ней. Она смотрела, как Янмей тренируется с нагинатой, ее потрясало то, как она крутила оружие в руках, двигалась по траве в снегу во дворе академии, плавно переходя из одной позы в другую. Однажды Кира сбежала с урока политики, истории или чего-то еще скучного, увидела тренировку Янмей. Она смотрела какое-то время, потом нашла себе метлу. Когда она вернулась, она стала повторять движения Янмей на снегу. Она не смогла, у нее не было такой грации. Но Янмей не ругала ее за пропущенный урок, не смеялась над ее неудачами. Она просто замедлила движения, порой исправляла то, как Кира держала метлу. Кира не помнила время до Янмей, не помнила старую жизнь и плен в зеркале, но даже если бы она могла все это вспомнить, время, проведенное за тренировками с Янмей, точно осталось бы ее любимым воспоминанием.
Шики прошла к Харуто, забралась на его колени и закрыла глаза. Она стала тихо посапывать через мгновения.
— Онрё — ёкаи, которые вернули что-то из своей человечности, — сказал Харуто. — Порой — оставшись после совершенной мести, порой — другим методом.
— Каким? — спросила Кира.
Харуто вздохнул и посмотрел на нее утомленными глазами.
— Не знаю, — он поднял руку, не дав ей задать еще вопрос. У нее были десятки вопросов в голове, молящих быть озвученными. — Я знаю только то, чему меня учил старый наставник, когда я становился оммедзи, а он знал мало. Никто из оммедзи не видел онрё и выжил, чтобы рассказать об этом, — он почесал шерсть Шики. — Онрё — наполовину ёкаи, наполовину люди. Меня учили, что это делает их сильнее, и…
— Почему? — спросила Кира. — Или как? — ей нужно было знать, было важно понять себя.
Харуто взглянул на нее, опустил взгляд и вздохнул.
— Думаю, дело в ци. Люди создают свою ци. Она питает нас, дает нам силы. Для духа нужна ци, чтобы существовать на земле. Но духи не могут создавать себе ци на земле. Когда многие духи приходят сюда, они могут существовать, пока у них есть ци, а потом они угасают и возвращаются на небеса. Некоторые, как инугами, питаются от шалостей. Так они получают энергию, чтобы остаться тут. Другие, как ёкаи, забирают ци у людей. Некоторые — пугая их, другие — убивая их. Редко ци передают по доброй воле. А есть духи-спутники, как этот комок шерсти, — он постучал Шики по голове, она перестала храпеть, открыла глаза и попыталась игриво укусить его палец. — Она берет мою ци. Пока я жив, у нее есть энергия, чтобы оставаться на земле. И когда я, наконец…
Шики перестала кусать его палец и запищала.
— Верно, — сказал Харуто. — Если я, наконец, умру, она угаснет и вернется на небеса.
Кира нахмурилась. Учителя в Хэйве пытались рассказать ей о ци, но она никогда не понимала их слова.
— Как отличаются онрё? — спросила Янмей, все еще водя клинком нагинаты по точильному камню.
Харуто пожал плечами.
— Онрё создают свою ци, как люди. Им не нужно питаться людьми. Они почти всегда не привязаны к шинигами или богам. И, как вы уже поняли, у них странные техники.
— Как у паучихи? — спросила Кира. — Эм, Сифэнь. Она сказала, что ее зовут Сифэнь.
Харуто кивнул.
— Она была йорогумо. Когда-то была. Убита пауками, явно подлым образом. Обычно йорогумо выглядят как большой паук с лицом человека, их настоящим лицом, на животе. Или тело паука и торс человека. Но эта обрела часть своей человечности и… кхм, ты видела, какой она стала.
Кира поежилась. Ей не нравилась паучиха. Белая, как личинки, плоть, лапы и бездонные черные глаза… Она ощутила холод и обняла себя.
— Я тоже была другой? Когда была унгайкьо?
Харуто пожал плечами и посмотрел на Янмей, словно у нее был ответ. Ладони Янмей дрогнули, клинок замер на камне.
— Нужно спросить того, кто видел тебя до того, как ты освободилась из зеркала, — сказал Харуто.
— Я была другой? — спросила снова Кира. Она помнила о времени в зеркале только то, что оно казалось вечностью и ощущалось как ловушка. Она помнила гнев, отчаяние и одиночество. И порой надежду, смешанную с… Она не могла вспомнить. Все ускользало от нее, когда она пыталась, что-то внутри поглощало это. Что-то ждало внутри. Черная яма, которая зияла и поглощала все.
Янмей посмотрела на нее печально, отвела взгляд, ее клинок снова двигался по камню.
— Это не важно.
Шея Киры чесалась, словно насекомое ползало по ее коже. Она слышала треск стекла, и вдали звучала тихая песня, она не могла даже различить мелодию.
— Ты! — толстая судья неслась по дороге к ним, вооруженные стражи следовали за ней. Кира снова слышала хруст стекла, трещина поползла по ее щеке. Она улыбнулась. Пора было поиграть. Она тряхнула запястьями, сжала зеркальные кинжалы в руках. Она повернула их к приближающимся солдатам, заставила их увидеть новых монстров, вылезающих из разбитых зданий, когти были в крови, тянулись к ним. Пара солдат вырвалась из строя и взмахнула копьями, целясь в пустоту.
— Кира, нет! — сказала Янмей. Она вскочила на ноги и встала перед Кирой, преградив ей вид.
— Но они хотят нам навредить, — сказала Кира. Она не понимала. Они были вооружены и агрессивны. Было лучше напасть первой.
— Мы не нападаем на людей без причины, — сказала Янмей. — Никогда. Посмотри на меня, Мирай.
Кира взглянула на Янмей, на тревогу на ее лице, и она разбилась, осколки зеркала упали вокруг нее, звякая об пол крыльца. Она хотела напасть на них, но зуд под ее кожей пропал. Она опустила взгляд и разбила кинжалы, кусочки упали на снег с другими ее осколками. Она вздохнула, от усталости тело казалось сделанным из камня.
— Прости. Я не понимаю.
— Это их дом, — тихо сказала Янмей, опустила на щеку Киры дрожащую ладонь. — И они боятся.
— Меня?
— Да, — сказала Янмей. — Они не понимают тебя, и ты намного сильнее, чем они, — это ощущалось как Хэйва. Янмей всегда говорила, что другие ученики боялись, потому обзывали ее, и они перестали бы, как только узнали ее. Они не перестали.
Толстая судья подошла к ним, и Кира подавила желание показать свой истинный гнев в окнах гостиницы за ней. Они были не так хороши, как зеркала, но любое отражение подошло бы.
— Как это понимать, оммедзи? — спросила судья у Харуто. Ее ладони были сжаты в кулаки, она дрожала от гнева.
Харуто не встал. Он поднял голову, посмотрел на женщину, но промолчал.
— Ты сказал, что разберешься с проблемой духов, — прокричала судья.
— Я сказал, что разберусь с ёкаями, — тихо сказал Харуто.
— В моем городе все еще есть монстры.
Харуто пожал плечами.
— Духи. Не ёкаи. Не монстры. Просто духи.
— Так избавься от них!
— Я такое не делаю, — Харуто сохранял как-то спокойствие, хотя женщина кричала в его лицо. Кира была уверена, что уже заколола бы ее, или хотя бы показала бы что-то такое жуткое, что она обмочилась бы. Это было бы веселее. — Духи тут, потому что ёкай сделал храм своим домом. Боги такое не любят. Если хотите, чтобы духи ушли, нужно очистить храм.
— Так сделай это, — завизжала судья.
Харуто вздохнул.
— Я — оммедзи. Вам нужен монах. И много благовоний. И советую проветривать помещение несколько дней.
Старый поэт поспешил по улице, тяжело дыша от усилий.
— Что тут происходит? — спросил он, остановившись рядом с Харуто, защищая его.
— Как обычно, — Харуто утомленно улыбнулся другу. — Меня обвиняют во всем зле мира.
— Я хочу, чтобы вы ушли из моего города, — закричала судья.
Гуан поднял руки, думая, что этим успокаивал.
— Эй. Мы сделали, что вы…
— Мой город все еще полон ёкаев.
— Духов, — сказал Гуан. — Мы убрали ёкаев. Да, старик?
Харуто медленно встал, покачнулся и опустил ладонь на плечо Гуана, чтобы не упасть. Он пошел с крыльца гостиницы мимо судьи на улицу.
— Правильно! — оскалилась толстая женщина. — Уходите. Все вы, — она махнула на них, включая и Янмей с Кирой.
Кира шагнула вперед, сжав кулаки, но Янмей схватила ее за руку и оттащила. Она чуть не вырвалась. Янмей устала, ее сила угасала. Но она не стала бороться с Янмей. Кира знала, что ей было сложно понять людей и ситуации. Янмей всегда знала, как лучше.
— Вам не будут рады в Миназури. Уходите и никогда не возвращайтесь, — прокричала судья. Несколько стражей скалились. Собрались и местные, кричали им уходить, судья раззадоривала их.
Кира стиснула зубы и искала взглядом отражения, чтобы использовать против них.
— Это не их вина, — тихо сказала Янмей. Она еще сжимала руку Киры. — Они просто боятся.
— Но мы им помогли! — сказала Кира. Она не понимала. Почему эти люди кричали на них, когда они помогали им?
— Это не важно, — сказала Янмей. — Им нужно на кого-то злиться, и судья сделала нас мишенью. Или мы уйдем сейчас, или придется биться с городом.
— И? Мы можем победить!
Янмей печально покачала головой. Она повела Киру за Харуто по улице.
— До Небесной Лощины пять дней, — сказал он, не оглядываясь на них. — Шинтей примут нас лучше, — он понизил голос до шепота. — Надеюсь.
Они остановились и ждали старого поэта, который еще стоял и смотрел на толстую женщину.
— Снег скрыл красоту,
Скрыл старую гниль, грязь и желчь.
Глаза открыты правде.
Гуан пошел по снегу за ними.
— Это было твое лучшее, Гуан, — сказал Харуто, когда поэт догнал их.
Стены Миназури наполнились стражей и духами над ними. За ними собирались жители города, обзывались и бросались камнями, хотя еще ни один не попал в них.
— Хмм, — буркнул поэт. — Жаль, тему не стоит запоминать.
Глава 15
После Миназури были тяжелые несколько дней. Янмей и Кира почти не несли ничего, у Харуто и Гуана было еще меньше вещей. Но они справлялись. Харуто ел меньше других, не ощущал холод. Янмей знала это чувство. Огонь внутри нее никогда не угасал полностью, и он помогал отгонять холод. Но зима была жестокой, снег не переставал падать. Когда сугробы становились высотой по бедра, даже она дрожала и куталась в плащ.