Чаплиев не ограничивался собраниями: разговаривал с коммунарами, разбирался в нюансах финансирования школы и мастерских, участвовал в текущей жизни, которую пытались как можно быстрее вернуть в прежнее русло. В итоге к концу командировки был написан доклад, где инспектор резюмировал следующее: «В школе имеются все материальные возможности, а также и среда для того, чтобы поставить ее опытно-показательной с художественным уклоном, почему всецело поддерживаю стремление в этом направлении. Было бы большой ошибкой закрыть школу, не попытавшись провести реорганизацию. Местные власти не в состоянии ее содержать, потому необходимо оставить ее в ведении НКП, параллельно установить участие в руководстве и содержании школы со стороны Губоно, этим связав школу с Владимирской губернией. Подбор детей в общем соответствует цели школы. Должен сказать, учащиеся настроены вполне коммунистически»[623].
Сразу после пожара и отрешения от дел Модорова с Калачёвым следственная комиссия назначила временно исполняющим обязанности руководителя Л. П. Зверева, «до инспекторского расследования»[624]. Чаплиев, завершая 1 декабря свою работу, сформировал временную администрацию коммуны. Зверев остался заведующим, его заместителем стал Н. П. Рождественский[625]; Евгений Калачёв возглавил педагогическое совещание, а М. И. Змиева — учебную часть[626].
Федор Модоров за работой над портретом Д. И. Савостина. Владимир. 1923. Владимиро-Суздальский музей-заповедник
Тем временем прояснилась и судьба Модорова. Нашлись настоящие виновники разразившейся беды — двое зачмоновцев, которые жгли сено в смежном с мастерскими помещении и заигрались с огнем. Несмотря на то, что настоящая причина несчастья была установлена, заведующего продолжали держать в заключении. В его защиту выступила группа художников, которую поддержал Наркомпрос. За Модорова ходатайствовали И. В. Аверинцев, заведующий Абрамцевской художественно-ремесленной мастерской К. В. Орлов и сотрудники Вхутемаса: ректор Е. В. Равдель, декан керамического факультета А. В. Филиппов, профессора Ф. И. Козлов, Н. А. Шевердяев, И. В. Егоров, Б. Э. Томсон, работавшие в Мстёре. Только тогда Модорова наконец освободили[627]. Но к этому моменту коммуна уже двигалась по рельсам, проложенным В. П. Чаплиевым. Согласно его заключению, прежнего заведующего, как «не имеющего достаточной педагогической подготовки», не стоило возвращать к управлению учебным заведением[628]. Таким образом, путь домой Модорову был отрезан. Некоторое время он пытался работать во Владимире: написал портрет председателя Губисполкома Савостина, подключился к созданию школы рабочей молодежи и Дома искусств. Однако жизнь на новом месте не склеивалась, да и уровню его амбиций, выросших за последние годы, не соответствовала. Модоров уехал в Москву. За ним последовали брат Иосиф и Евгений Калачёв[629]. У обоих были своего рода промежуточные станции по пути в столицу. Модоров-младший надолго обосновался во Владимире[630], а Калачёв устроился в опытную школу Ясной Поляны, где летом 1923 года плодотворно трудился как художник, написав целую серию яснополянских пейзажей, портретов, интерьеров толстовской усадьбы[631]. Если учесть, что еще в октябре 1920-го умер Д. И. Торговцев[632], что уволился И. В. Брягин, а В. Д. Бороздин с 1921 года перешел в артель Рабиса[633], станет понятно: в истории мастерских завершилась целая эпоха.
Евгений Калачёв. Начало 1920-х. Архив Всероссийского государственного института кинематографии
Евгений Калачёв. Туалетный стол в комнате Софьи Андреевны Толстой. 1923. Холст, масло. Государственный музей Л. Н. Толстого, Москва
Преодолев первоначальное замешательство, оставшиеся на пепелище начали отстраивать все заново. Трудно было сразу подыскать замену Модорову с его энергичностью, харизмой и умением находить общий язык с самыми разными людьми.
Наркомпрос оценивал Леонида Зверева как временную фигуру. Чаплиев предлагал рассмотреть кандидатуру другого мстёрского педагога — М. П. Феофанова, работавшего в школе-коммуне учителем географии и незадолго до пожара перешедшего в Мстёрскую школу II ступени. Но в итоге 13 января 1923 года новым заведующим Мстёрской опытно-показательной станции наркомат назначил члена Государственного ученого совета (ГУС) Владимира Кирилловича Иванова[634]. Это был уже немолодой и хорошо образованный человек. О нем следует сказать подробнее, так как очерк его прошлого позволит лучше понять, что нового Иванов мог привнести в жизнь мстёрских коммунаров.
Евгений Калачёв. Портрет молодой женщины. 1923. Холст, масло. Государственный музей Л. Н. Толстого, Москва
Владимир Кириллович родился в 1875 году в польском городке Ломжа. Отец его был николаевским солдатом, достигшим офицерского чина десятилетиями усердной службы. В 1898 году Иванов окончил филологический факультет Петербургского университета, получив предложение остаться для приготовления к профессорскому званию. Однако из-за стесненных материальных обстоятельств начал работать преподавателем словесности в Ларинской гимназии и Первом реальном училище[635]. Оба учебных заведения славились вольнодумством педагогических коллективов. Осенью 1905 года реалисты присоединились к всеобщей политической забастовке, выразив недоверие администрации училища. Среди смутьянов оказался и Иванов. Забастовщиков уволили со службы, отдали под суд. Процесс длился 11 месяцев, но завершился лишь административным взысканием.
Школьная революция, сопровождавшая в столице революцию политическую, привела к увольнению из казенных гимназий десятков преподавателей, исключению сотен учеников. Ответом на это явилось возникновение нескольких частных учебных заведений. В. К. Иванов стал организатором и многолетним руководителем одного из них — частной гимназии и реального училища Л. Д. Лентовской, также известной как Лентовка. Гимназия открылась 1 февраля 1906 года на Большом проспекте. Учредители и организаторы ставили задачу «создать новую школу, отвечающую всем требованиям современной педагогики», которую они видели в диалоге с учащимися, их родителями и в развитии разных форм общественной активности детей. Гимназия быстро приобрела популярность: в ней учились не только петербуржцы, но и москвичи, киевляне, жители Вильно и Варшавы[636]. Революционно-демократическое реноме Лентовки помогло ей пережить 1917 год. Она только переменила адрес и название — Петроградская 10-я трудовая школа имени Л. Д. Лентовской. Иванов оставался до 1922 года ее рулевым[637]. Он сумел собрать вокруг себя немало подлинно талантливых людей, которые воспитывали новые таланты. Среди питомцев Лентовки — будущие поэты-обэриуты Александр Введенский, Яков Друскин, Леонид Липавский, музыковед Миихаил Друскин, дирижер Карл Элиасберг, историк Михаил Дьяконов, математик Сергей Соболев, моряк и прозаик Сергей Колбасьев, художница Герта Неменова… Но есть одно имя из числа учеников В. К. Иванова, которое выделяется и на этом фоне, — академик Дмитрий Лихачёв. Он учился в школе с 1919 по 1923 год, и на склоне дней вспоминал о ней так: «Лентовка была бедна оборудованием и помещениями, но была поразительна по преподавательскому составу. Школа образовалась после революции 1905 года из числа преподавателей, изгнанных из казенных гимназий за революционную деятельность. Их собрала театральный антрепренер Лентовская, дала денег и организовала частную гимназию, куда сразу стали отдавать своих детей левонастроенные интеллигенты. У директора (Владимира Кирилловича Иванова) в директорском его кабинете была библиотечка революционной марксистской литературы, из которой он до революции секретно давал читать книги заслуживающим доверия ученикам старших классов. Между учениками и преподавателями образовалась тесная связь, дружба, „общее дело“. Учителям не надо было наводить дисциплину строгими мерами. Учителя могли постыдить ученика, и этого было достаточно, чтобы общественное мнение класса было против провинившегося и озорство не повторялось. Нам разрешалось курить, но ни один из аборигенов школы этим правом не пользовался. <…> В школе я наловчился рисовать карикатуры на учителей: просто — одной-двумя линиями. И однажды на перемене нарисовал всех на классной доске. И вдруг вошел преподаватель. Я обмер. Но преподаватель подошел, смеялся вместе с нами (а на доске был изображен и он сам) и ушел, ничего не сказав. А через два-три урока пришел в класс наш классный наставник и сказал: „Дима Лихачёв, директор просит вас повторить все ваши карикатуры на бумаге для нашей учительской комнаты“. Были у нас умные педагоги. В школе Лентовской поощрялось собственное мнение учеников. В классе часто шли споры. С тех пор я стремлюсь сохранять в себе самостоятельность во вкусах и взглядах»[638].
Руководство и ученический актив Мстёрской опытно-показательной станции НКП. Весна 1923. Архив Мстёрского института лаковой миниатюрной живописи им. Ф. А. Модорова. Первый ряд сверху слева направо: Л. Зверев (?), А. Мольков, Л. Антонова, Н. Рождественский, неизвестная; второй ряд: М. Курбатов, П. Сергиевский, В. Иванов, М. Модестов; третий ряд: неизвестный, В. Соловьев, неизвестные; внизу, крайний справа: А. Кисляков. Государственный архив Владимирской области. Атрибуция автора