[730]. Исходя из этой договоренности, «искусство рассматривается с точки зрения утилитарного его применения и имеет характер конструктивный; живопись носит лабораторно-прикладной, а не станковый характер, композиция получает практическое применение в составлении узоров для текстиля»[731]. Тезисы Пальмова призваны были разбить фундамент академизма, заложенный Федором Модоровым, Евгением Калачёвым и существенно укреплённый Константином Мазиным. Понятно, что учебный курс этих художников строился отнюдь не на отвлеченных идеях, а прежде всего на том, что они умели сами[732].
Рисунок Веры Мухиной по модели Надежды Ламановой «Кафтан из двух владимирских полотенец». Иллюстрация из альбома «Искусство в быту» (приложение к журналу «Красная нива»). 1925. Виртуальный музей Н. П. Ламановой NLamanova.ru
В одном из редких документов, сохранивших прямую речь Виктора Пальмова мстёрского периода, он писал, какими представлялись ему перспективы деятельности: «Намеченный мною план работы был принят заведующим отделом художественного образования Главпрофобра. Основными задачами в предложенном мной учебном плане были намечены две: укрепление в сознании учащихся стремления к отысканию новых форм и содержания, отвечающих потребностям современного пролетарского общества, суммируемых лозунгом „Искусство в труд, науку и общественность“; создание прочной связи с кустарями художественного производства мстёрского района»[733].
В отчете Художественной части 5-й Мстёрской опытно-показательной станции НКП за 1924/1925 учебный год Пальмов расширяет и конкретизирует эти тезисы: «связь художественного воспитания и образования с художественным производством на основе работы в мастерских и занятий в школе»; «отражение современности и нового быта в художественных сюжетах и работе мастерской»; «изыскание нового стиля и новых художественных форм для кустарного производства»; «повышение художественной и технической квалификации местных кустарей»[734].
Если в первые годы существования мастерских чисто образовательным целям сопутствовала амбициозная ответственность за судьбы мстёрских промысловиков, то после 1923 года задачи обучения однозначно выходят на первый план и становятся главными и самоценными.
Взаимодействие с кустарями — по-прежнему один из приоритетов. Но в таких местах, как Мстёра, жизнь приземляла полёт лефовского жизнестроительства. Давая ответы на вопросы завтрашнего дня, оперируя масштабами страны, ее «производительными силами» и «производственными отношениями», лефовские теоретики парили на крыльях больших чисел. Бывшие иконописцы, чеканщики и вышивальщицы не могли рассчитывать на их чудодейственные рецепты. Романтические ожидания (у кого они были), вызванные риторикой митингов рубежа 1920-х годов, новыми формами артельной работы, появлением в Мстёре Свободных мастерских и городских «ученых» художников, не обернули жизнь сказкой. Навсегда отрезанные от своего прошлого социальной тектоникой, ремесленники на полтора десятилетия погрузились в пучину производства самого примитивного ширпотреба. В конечном счете выживать им помогали не «образцы» и не прогрессивные технологические знания, которые честно пыталась донести до них «художественная коммуна», а самые примитивные вкусы советских крестьян и мещан. Раскрашенные коврики из мешковины, расписные деревянные игрушки, дорожки из клеенки и белье с вышивкой[735], угождавшей московскому Сухаревскому рынку, — вот что позволяло мстерянам держаться на плаву вплоть до начала 1930-х годов[736].
В. Н. Пальмов, М. В. Модестов и их коллеги осознавали свою роль в такой действительности как искусство возможного. Это отношение переводило революционный порыв в русло стратегии малых дел. Тем более что сами кустари отнюдь не горели желанием воспринимать советы и опыт художников[737].
Самой востребованной и устойчивой формой помощи ремесленникам оставались вечерние курсы художественной вышивки. Теперь их курировал М. В. Модестов. Он привлекал к занятиям с мастерицами в качестве помощниц-инструкторов студенток текстильного отделения техникума. На курсах «упражнялись в сочинении рисунков для вышивок и исполняли по ним вышивки, знакомясь с теми приемами, которые в их кругу не практиковались»[738].
В годы расцвета нэпа мстёрские гладкошвеи и рукодельницы первыми из кустарей вздохнули свободнее в экономическом смысле. Вокруг них сложился целый класс посредников-оптовиков, чьи заказы они выполняли. Модестов считал эту власть рынка главной причиной снижения художественного уровня. «Естественно, — писал он в своей статье „Мстёрская вышивка (со стороны рисунка и техники)“, — что эта „власть“ не стремилась к каким-либо идейным затеям, не могла и не хотела искать новых форм и содержания в мстёрских вышивках и, работая под лозунгом „количеством поболее, ценою подешевле“, загнала вышивальный промысел и кустарниц-вышивальщиц в тот тупик, в котором они и оказались в последнее время, и имя этому тупику — безразличие, безвкусица, регресс…
5-я Мстёрская опытно-показательная станция НКП. Автор не установлен. Настенный коврик. 1920-е. Серая мешковина, шерсть, атласная гладь. Мстёрский художественный музей
5-я Мстёрская опытно-показательная станция НКП. Автор не установлен. Дорожка. 1920-е. Холст, мулине, вышивка „гладь“ и „стебельчатый шов“. Мстёрский художественный музей
…Мстёрский рисунок… заменен рисунками, от которых общественность СССР давно уже отвернулась, а мы, художники, отказались от которых уже 20–25 лет тому назад»[739].
Чтобы подорвать монополию низкой требовательности к художественной продукции и заодно переориентировать деловые связи мстёрских кустарей на советских и кооперативных заказчиков, художественная часть ОПС создала свою посредническую структуру, так называемый раздаточный пункт. Виктор Пальмов объяснял его функции: «Через этот пункт работа распределялась между кустарями по принципу возможной равномерности и более высокой оплаты… чем у „хозяйчиков“… Таким путем, например, по эскизам художника лучшими кустарями посада Мстёры были выполнены образцы художественного шитья для Москвнешторга. <…>
Не обойдены вниманием… также кустари-живописцы (бывшие иконописцы); техникум помогает им указаниями, организуя их работу по раскраске деревянных изделий и отпуская им для раскраски по системе льготного кредита сырье, обработанное в мастерских станции»[740]. Спустя некоторое время раздаточный пункт разовьется в Производственное бюро[741], а мстёрских художников-промысловиков в самый кризисный для них период, когда в артели осталось лишь семь человек, снова попытается поддержать живописная мастерская 5-й МОПС НК[742]. Об этом в статье для журнала «Искусство» писал один из ее преподавателей Н. Н. Овчинников: «Живописно-малярная мастерская открыта при техникуме недавно, всего несколько месяцев. История этой мастерской очень интересна, она возникает уже не первый раз, выбрасываемая самой жизнью, как школа под самой разнообразной вывеской, лишь с одним и тем же лицом — „живописным“. Эта мастерская является матерью, родившей здесь, во Мстёре, техникум, с его всеми придаточными учреждениями: профшколы, семилетки и др. Из всех времен ее существования самое интересное, по моему мнению, настало теперь: ее роль и назначение в настоящее время не только учить работать учеников, но больше быть светочем, путеводной звездой не одному сонму кустарей, которым нужно указать дорогу, как идти после поворота. Выполнит ли она эту трудную задачу, покажет будущее. Теперь можно сказать одно, что это живой организм, который без посторонней помощи, без искусственного насаждения, т. к. этой мастерской до сих пор уделялось меньше всего внимания, растет. Доказательством этого являются количественный рост учеников с начала ее возникновения и живой интерес, с которым следят за ее развитием местные кустари-живописцы. Связь с ними возможна лишь только через эту мастерскую — это второй признак жизненности не только мастерской, но и всей школы»[743].
В июне 1926 года по инициативе МОПС в центре Мстёры открылся кустарно-краеведческий музей. Главную роль в его создании сыграл М. В. Модестов. Это был очередной шаг навстречу промысловикам, попытка организовать с ними смычку[744]: «Ориентируясь на производственные потребности и запросы Мстёрского района, района по преимуществу кустарного… станция придала вновь организуемому музею… преобладающий кустарный характер с той целью, чтоб путем демонстрации постоянной выставки и лучших образцов кустарных изделий художественного значения показать местному кустарническому населению все достижения последнего времени в области техник и содержания разных видов промыслов и тем самым повысить квалификацию местных кустарей… Станция видит в музее один из наиболее ярких и убедительных проводников культуры народного творчества, являющийся фактором улучшения общего дела развития кустарной промышленности СССР»[745]. С такой оценкой соглашался и сторонний взгляд. Несколько месяцев спустя владимирские чиновники констатировали, что «музей довольно полно исчерпывает местное производство и дает указание новой местной промышленности»