[1039]. Это понимание своей роли молодыми художницами по текстилю восходило к совсем еще близкому опыту Любови Поповой, Варвары Степановой, Александра Родченко, Александры Экстер. В рисунках воспитанниц Мстёры тоже бился «пульс жизни динамичной и резкой»[1040]. Их художественная продукция первых ивановских лет удивительно близка по стилистике к известным работам студентов текстильного факультета Вхутеина[1041].
В 1931 году Ивановский областной краеведческий музей и местная текстильная секция АХР открыли выставку «Советская тематика в ивановском текстиле». Работы Ольги Богословской и Веры Гурковской «показывали чрезвычайно интересные варианты интерпретаций, поражающие оригинальностью и мастерством построений текстильных орнаментов»[1042]. В 1935 году молодые художницы были экспонентами Третьей всесоюзной выставки в Ленинграде, а еще два года спустя участвовали в Международной выставке в Париже.
Ивановские художники по текстилю. 1930-е
В центре: В. Гурковская; третья справа: О. Богословская. Государственный архив Ивановской области
Главный художник Сосневской фабрики Вера Гурковская (с тканью в руках) среди коллег. 1940. Государственный архив Ивановской области
Характерно, что, когда агитационная тематика к середине 1930-х годов утратила актуальность, Богословская и Гурковская легко расстались с ней и так же органично, ярко проявили себя в растительных орнаментах. Впрочем, внимательные исследователи советского агитационного текстиля видели обещание такой эволюции и раньше, в частности у Ольги Богословской в ее плательном ситце «Электрификация», где «тема получает сугубо орнаментальное истолкование, причем масштаб, цвет, рисунок самой лампочки с расходящимися от нее лучами, — все это невольно ассоциируется с цветочным узором. <…> В акварельных эскизах, переданных ею в 1972 году в дар Русскому музею, чувствуется любовь к цвету, к преобладанию живописного начала, которая и в дальнейшем определила ее творчество»[1043]. Талант Веры Гурковской во всем великолепии проявился в рисунках с проработкой точками пико, а фуляртин «Гвоздика» был отмечен на выставке в Париже в 1937 году[1044].
Ольга Богословская. Эскизы для тканей. Паровоз. 1931. Такси. 1931. Краны. 1932. Электрическая машина и утюг. 1933. Публикуются впервые. Ивановский государственный историко-краеведческий музей им. Д. Г. Бурылина
Вера Гурковская. Эскиз для ткани. 1930. Государственный архив Ивановской области. Публикуется впервые. Ивановский государственный историко-краеведческий музей им. Д. Г. Бурылина
Ольга Богословская. Эскизы для ткани. Трактор. 1931. Электрификация деревни. 1931. Электрические утюги. 1932. Публикуются впервые. Ивановский государственный историко-краеведческий музей им. Д. Г. Бурылина.
Весной 1934 года Веру Гурковскую избрали делегатом Первого областного съезда советских художников. В его работе приняли участие бывшие мстёрские педагоги Гурковской Василий Овчинников и Федор Модоров.
В начале 1930-х свое место в стремительно менявшейся жизни искали не только вчерашние коммунары, но и их наставники. Увереннее других пролагал себе путь Федор Модоров[1045]. В Иваново он приехал в качестве представителя недавно созданного творческого союза. Политику новорожденного объединения определяли близкие Модорову люди, среди которых были соратники по АХРР Александр Герасимов и Евгений Кацман. 6 июля 1933 года К. Е. Ворошилов привез их и Исаака Бродского на дачу к Сталину. Эта встреча считается символическим рубежом, знаменующим начало всеобъемлющих изменений в настройках корпорации советских художников на принципах социалистического реализма[1046]. Через месяц после события Евгений Кацман так осмысливал его в письме к Исааку Бродскому: «Ну что же, в общем можно сказать — мы победили! Но победа дается нелегко — надо наступление развивать — надо работать все лучше и лучше — мы должны устраивать выставки бодрые, полные солнца, радости, детей, женщин, здорового тела, человеческих переживаний. Довольно в искусстве уродов, мрачности, тоски, унылины, поэзии тлена и гниения нам не надо. Мы должны быть поэтами сверкающей жизни…»[1047] Модоров тоже был приглашен участвовать в исторической встрече с вождем и не удостоился ее лишь случайно[1048]. Конечно, он тогда ощущал себя триумфатором, это была и его победа. Сначала Модоров вошел в состав Оргкомитета Союза художников СССР, а впоследствии получил пост заместителя председателя Художественного фонда и возглавил Правление его московского отделения[1049].
Первый областной съезд Ивановского отделения Союза советских художников. Апрель 1934. Ивановский государственный историко-краеведческий музей им. Д. Г. Бурылина
Второй ряд снизу, сидят: Ф. Модоров (второй справа), В. Гурковская (третий справа); четвертый ряд снизу: В. Овчинников (ближе к центру, в белой рубашке)
Противостояние художественных группировок 1920-х — начала 1930-х годов обычно принято рассматривать через призму борьбы идей. При этом игнорируется чисто человеческая сторона, которая присутствует всегда и везде, проявляя идейный антагонизм как схватку за место под солнцем, столкновение интересов. Федор Модоров, в чьем характере существенную роль играл своеобразный крестьянский патернализм, на правах победителя, не скупясь, оделял людей из своего ближнего круга плодами победы. Заметнее всего это видно на примере его брата Иосифа.
Федор Модоров. Около 1930. Архив Мстёрского института лаковой миниатюрной живописи им. Ф. А. Модорова
До лета 1931 года Иосиф жил во Владимире, ведя скромное существование преподавателя рабфака. В столицу перебрался, когда позиции Модорова-старшего там серьезно укрепились. По приезде Иосиф вступил в Московское товарищество художников, а в 1933 году — в МОССХ. Федор Александрович ввел брата в круг влиятельных людей, дал работу. Тому только оставалось следовать проложенной траекторией. Вместе братья ездили в ахровские и моссховские экспедиции, принимали участие в их творческих отчетах[1050]. Иосиф выставлялся на политически важных столичных выставках[1051], на приятных во всех отношениях летних показах в Крыму и на Кавказе[1052]. Дружил с высокопоставленными военными, писал батальные полотна в духе советской героики[1053]. Выполнял дорогие заказы для ВСХВ[1054]. Он отдал дань любви вождю картиной «Сталин среди детей». И вообще, если судить по названиям работ («Старое и новое», «Микоян на рыбных промыслах», «Канал „Москва — Волга“», «Трубстрой»), держал руку на пульсе времени. Его племянник А. Л. Соловьёв, считает, что чем дальше, тем больше Иосиф Модоров имитировал художественную деятельность. По словам Андрея Львовича, в квартире у него в последние годы жизни на видном месте стоял задрапированный большой холст с недописанной картиной, которую художник предъявлял своим гостям в качестве свидетельства творческого процесса. Возможно, в этом угасании главную роль сыграла тяжелая болезнь[1055].
Помогал Федор Модоров и своему старинному другу Евгению Калачёву, не обладавшему таким общественным темпераментом и пробивной силой. Они встретились вновь в Москве весной 1924 года. Модоров возглавлял школу фабрично-заводского ученичества Госиздата при 1-й Образцовой типографии[1056]; Калачёв только что приехал из Ясной Поляны. Немногим более года он прослужил в опытно-показательной станции инструктором столярно-резницкой мастерской, попутно преподавая родной язык и драматизацию. За короткий срок Калачёв сумел оставить о себе благодарную память как «работник исключительной ценности»[1057]. Четырехлетний опыт Мстёры не прошел даром. Тульские коллеги отмечали смелость его педагогических опытов, оригинальность методов. В Ясной Поляне Калачёв много работал как художник и, может быть, в последний раз в жизни без оглядки, без задней мысли. Писал интерьеры толстовской усадьбы, пейзажи, портреты крестьян и своих коллег по школе. Заинтересованность в яснополянском пленэре Калачёва проявила дочь писателя А. Л. Толстая[1058]. В результате кое-что из написанного художником оказалось в музее-усадьбе и в московском музее Л. Н. Толстого на Пречистенке.
Евгений Калачёв. Портрет В. В. Куйбышева. 1925. Холст, масло. Государственный центральный музей современной истории России, Москва
Евгений Калачёв. Портрет В. В. Куйбышева. 1926. Бумага, акварель. Государственный центральный музей современной истории России, Москва
Калачёв ухватился за первую же возможность обосноваться в Москве. Н. К. Крупская, знавшая его еще по Мстёре, предложила организовать «фото-студию с художественным уклоном при Станции социально-правовой охраны несовершеннолетних»[1059]. Так теперь назывался памятный Калачёву Зачмон. На территории бывшего монастыря нашлась и квартира, которая стала домом для художника почти до конца его жизни