– Что? Послушайте, Маркофф, я бы остался здесь. Если вы не возражаете.
В наушниках надолго воцарилось молчание, а потом с потрескиванием ожил экран и на нем появилось лицо Маркоффа.
– До этого момента вы были для меня неоценимым кадром. Теперь же рискуете превратиться в расходный материал.
– Что происходит? – повторил вопрос Олтмэн.
– Вас это не касается, – отрезал Маркофф.
Олтмэн открыл было рот, но тут же закрыл. Он прекрасно знал, что Маркофф способен без зазрения совести выпустить по батискафу торпеду. Возможно, сейчас самое время уйти на глубину и попробовать смыться.
Маркофф словно прочитал его мысли и добавил:
– Или требуется весомый аргумент, чтобы вы образумились? Например, как насчет вашей подружки?
На мгновение Олтмэн заколебался. В некотором смысле он уже потерял Аду после того, как она отдала всю себя служению новой религии. Когда она окончательно оставит Олтмэна, являлось лишь вопросом времени.
Но как бы то ни было, он все еще любил Аду и не смог бы жить с осознанием того, что стал причиной ее гибели. Он тяжело вздохнул, отключил связь и направил батискаф к поверхности. Висевший в гигантской металлической сети Обелиск скоро исчез позади. По пути наверх Олтмэну встретились три подводные лодки – они тащили новый мощный трос. Другой его конец, как заметил Олтмэн, уходил в громадный отсек плавучей базы, расположенный ниже ватерлинии. Вход в него был закрыт с самого начала экспедиции для всех, кроме людей из ближайшего окружения Маркоффа. Что задумал коварный Маркофф, Олтмэн мог только догадываться.
47
Едва выбравшись из батискафа, Олтмэн сразу же направился в отсек, в котором – он знал – должен был разместиться Обелиск. Отсек располагался в центре базы и являлся самым крупным из расположенных ниже ватерлинии. В него вели четыре входа, но три из них, как обнаружил Олтмэн, были намертво заварены. Перед четвертым, основным, уже находился пост из двух охранников. Олтмэн решил хитростью проникнуть внутрь.
– Ребята, мне сейчас нужно быть в отсеке, – заявил он охранникам. – Принимать Обелиск.
– У вас есть пропуск? – спросил первый охранник.
– Вход – строго по пропускам, – прибавил второй.
– Я его оставил в каюте. Понимаете, не хочется опаздывать. Давайте я потом принесу и покажу, идет?
– Без пропуска никому нельзя.
К ним несмело подошел один из ученых, взмахнул кусочком пластика, и охранники молча кивнули ему: проходи. Когда дверь отъехала в сторону, Олтмэн заглянул внутрь и увидел, что там расположен обычный шлюз. Ученый терпеливо дожидался, когда ему разрешат пройти дальше, а тем временем дверь вернулась на место.
– Пожалуйста, – предпринял Олтмэн еще одну попытку, – мне необходимо…
– Мы ведь уже объяснили, – прервал его старший. – Без пропуска входа нет. А теперь двигайте отсюда, не то моментально загремите в карцер.
Олтмэн медленно зашагал по коридору. Войти в отсек пока не удалось, но, возможно, получится хотя бы понять, что там происходит. Он переходил от одной лаборатории к другой, заглядывал в каждую и наконец обнаружил помещение с окном, которое выходило как раз в интересовавший его отсек.
Он подошел вовремя – в днище был открыт люк, и в нем появился Обелиск, его при помощи тросов медленно тянули внутрь. Но вот происходившего непосредственно в отсеке Олтмэн разобрать не мог. Каким-то образом стекло сделали частично непроницаемым, и все, что он видел, – это неясные движущиеся тени, а потом – смутно различимая громада самого Обелиска. Разглядеть подробности не удалось.
– Вот видишь, – радостно провозгласил Филд, – мы же говорили, что ты рано или поздно придешь к вере.
Но Олтмэн вовсе не принял веру. Он по-прежнему считал Филда и его единомышленников ненормальными, однако не собирался произносить это вслух. Обелиск находился на борту плавучей базы менее суток, но за это время на самой базе произошли значительные изменения. Еще до того, как Олтмэн вернулся из последнего подводного рейда, ряду исследователей объявили, что их участие в дальнейших работах не требуется, и они были отправлены на сушу, в научный центр «Дреджер корпорейшн». Последний, по слухам, в настоящее время превратился из исследовательского центра в своеобразный отстойник для ученых, надобность в которых у Маркоффа отпала, но он не хотел отпускать их далеко от себя. Среди отбывшей на материк партии была и Ада, поэтому Олтмэн не смог с ней увидеться и убедиться, что с девушкой все в порядке. Он подозревал, что и сам оказался бы в первых рядах «лишних» ученых, если бы только вернулся немного раньше. Так или иначе, Олтмэну велели собирать вещи; его должны были отправить на берег в составе следующей группы рано утром.
– Мне требуется помощь, – объявил Олтмэн, сжимая спрятанный в кармане фрагмент артефакта. – Обелиску от меня кое-что нужно. Я должен его увидеть.
Лицо Филда помрачнело.
– Он хорошо охраняется. Увидеть его будет очень непросто.
– Помнится, ты говорил, что среди верующих есть и люди из ближайшего окружения Маркоффа.
– Да, верно, – кивнул Филд, – но…
– Это важный момент, – поднял палец Олтмэн. – В противном случае я бы к тебе не обратился. – Он вынул из кармана керн и продемонстрировал Филду. – У меня в руке часть его. Это необходимо вернуть.
Филд протянул руку и осторожно дотронулся до камешка.
– Можно подержать? – спросил он с благоговейным восхищением.
Олтмэн молча протянул образец. Филд принял его в обе ладони, как новорожденного ребенка. Лицо его озарила такая радость, что Олтмэн даже немного испугался. Глядя на «реликвию», Филд принялся тихонько напевать то ли песню, то ли молитву – не разобрать слов, – а потом, с неохотой вернув керн, опустился перед Олтмэном на колени.
– Встань. И никому ни слова о том, что́ я собираюсь сделать.
Но Филд подняться не пожелал.
– Спасибо, что избрал меня, – склонил он голову. – Я сделаю все, что в моих силах, лишь бы помочь тебе восстановить целостность Обелиска.
Около трех часов ночи в дверь постучали. На пороге стояли Филд и человек в черной одежде – знак того, что он принадлежит к «внутреннему кругу» Маркоффа. Под мышкой незнакомец держал сверток. Олтмэн подумал, что вроде бы знает пришедшего.
– Генри Хармон, – представил его Филд. – Мистер Хармон, это Майкл Олтмэн.
– Я знаю, кто он, – сухо заметил Хармон. – Вы уверены, что это абсолютно необходимо?
Олтмэн кивнул. Хармон бросил ему сверток, в котором оказалась точно такая же одежда, как и на нем.
– Надевайте.
Олтмэн уставился на одежду.
– И как это поможет? – спросил он Хармона. – Разве меня не узнают?
– Все может быть, но они не попытаются нас остановить. Пока на вас форма, никто пропуск не спросит. Если у нас и возникнут проблемы, то после. Но придется рискнуть.
Олтмэн оделся, и они вышли из каюты.
Филд поплелся следом, но Хармон резко обернулся и покачал головой. Филд с выражением глубочайшего разочарования на лице вынужден был убраться восвояси.
Хармон сверился с часами.
– Там дежурят четыре охранника: два снаружи и два внутри. Все вооружены. Нам повезло: те, что внутри, – наши единомышленники. Хотя наверняка этого утверждать нельзя. Ну а другие двое – чужды вере. Сменяются они примерно через пятнадцать минут, и тогда уже наши не смогут помочь. Если мы задержимся дольше чем на десять минут, вполне вероятно, что один из охранников проявит любопытство и позвонит куда надо, чтобы удостовериться в наших полномочиях. Все понятно?
– Угу, – кивнул Олтмэн.
– Вот вам пропуск. Подделка, конечно, не идеальная, но охрана снаружи не станет его разглядывать. А те, что дежурят внутри, сделают все, как я им скажу.
Хармон оказался прав. Охранники снаружи, похоже, совсем не удивились, что кому-то взбрело в голову посреди ночи увидеть Обелиск. Они посмотрели на Хармона, потом скользнули взглядом по обоим пропускам и жестами разрешили войти. Дежурившие внутри охранники не удосужились сделать даже этого; когда Хармон с Олтмэном вошли в отсек, они тихо ретировались к противоположной стенке.
Глазам вошедших сразу предстал Обелиск. Вдоль стен был сооружен ряд мостиков, чтобы желающие могли рассмотреть с близкого расстояния любой участок поверхности артефакта. Массивный и грозный, он возвышался посреди отсека. Сейчас очертания не искажала вода, и Обелиск производил впечатление еще более огромного и неземного. Обелиск, казалось, излучал энергию.
А еще он был опасен.
В то же самое время в Олтмэне проснулся и решительно заявил о себе ученый. Перед ним находился уникальный объект, и ему не терпелось приступить к исследованию. Обелиск являлся продуктом невероятно развитой технологии – причем технологии, предшествовавшей человечеству.
Олтмэн достал эйчпод и включил видеозапись.
– Что вы делаете? – зашипел Хармон. – Никому не разрешается снимать Обелиск!
– Я за этим сюда и пришел.
– Но это запрещено!
Олтмэн только пожал плечами и перестал обращать на Хармона внимание. Пусть попробует помешать, если хочет. Сначала он заснял объект целиком, потом крупным планом запечатлел две ближайшие грани. Все это время он пытался найти место, откуда был вырезан лежавший сейчас в кармане керн, но так и не смог.
Ему казалось, что он только-только начал, когда Хармон схватил его за рукав и прошептал:
– Нам пора.
Олтмэн кивнул, сунул эйчпод обратно в карман и направился к выходу. Хармон шел за ним по пятам. Он коротко кивнул «своим» охранникам, и те заняли прежние места. Другим, дежурившим снаружи, он отдал честь.
– Скажите, зачем вам нужно было снимать его? – спросил Хармон по пути назад. – Я борюсь с желанием доложить обо всем начальству.
– Это важно, – ответил Олтмэн. – Поверьте мне. Вы сами все увидите.
Через пять минут он был уже в своей каюте и спешно складывал вещи. Фрагмент Обелиска он собирался прихватить с собой. Всю информацию с эйчпода Олтмэн на всякий случай переписал на флеш-карту и спрятал ее за подкладку куртки. Покончив со сборами, он лег на кровать и стал ждать.