– Вы живы, – услышал он ответ, приглушенный маской, – и это все, что вам необходимо знать.
Олтмэн попытался пошевелить рукой, но понял, что та удерживается ремнями. Привязанной оказалась и вторая рука, а также ноги. Он выгнул спину и попробовал освободиться от пут.
– Ну-ну, – произнес человек в маске, – вы не сможете разорвать ремни. Просто расслабьтесь. – Он повернулся и сказал одному из стоящих позади «масочников»: – Сходите за Маркоффом. Передайте, что Олтмэн очнулся.
Должно быть, он снова отключился, а когда открыл глаза, увидел, что возле кровати стоят и рассматривают его три человека. Это были Крэкс, Маркофф и Стивенс.
– Олтмэн, примите мои поздравления, – заговорил Крэкс. – Вы, кажется, все еще живы.
Голос Олтмэна, когда он заговорил, был хриплым, горло саднило от напряжения.
– Вы убили Аду.
– Нет, – покачал головой Крэкс, – Ада сама себя убила. У нее начались галлюцинации, и в итоге она перерезала себе горло. Она была недостаточно сильной. Она оказалась недостойной.
– Недостойной? – переспросил Олтмэн.
– Нам нужно поговорить, – сказал Маркофф.
Олтмэн сузил глаза и настороженно посмотрел на него.
– Мы уже побеседовали с вашим приятелем Хармоном, – сообщил Крэкс. – Он рассказал обо всем, что произошло.
– Вы утопили Обелиск, – вступил в беседу Стивенс. – Зачем вы это сделали?
– Он был опасен, – еле слышно произнес Олтмэн.
– Он не опасен, – возразил Крэкс. – Он божественен.
– Вы ненормальный.
– Нет, он прав, – сказал Стивенс. – Боюсь, что мы все втроем пришли именно к такому заключению.
Олтмэн чуть повернул голову к Маркоффу. Даже это легкое движение причинило ему боль.
– Как вы можете верить в его божественность после того, что видели собственными глазами?
Маркофф растянул губы в широкой неприятной улыбке:
– Он является творцом жизни. Я видел собственными глазами, как он берет мертвую плоть и оживляет ее.
«Может, он на самом деле не верит во всю эту чушь, – подумал Олтмэн. – Или делает вид, что верит, чтобы склонить остальных на свою сторону. Как я проделал с Хармоном».
– Да, но что за жизнь? Это же просто чудовищно!
– Возможно, у него произошел сбой, – предположил Стивенс. – Но в целом Обелиск вполне нормален. Все, что от нас требуется, – это привести его в порядок.
– А если не получится, то создать новый Обелиск, – прибавил Маркофф.
– В общем, – заговорил Стивенс, – все указывает на то, что миллионы лет назад именно он создал жизнь на Земле. И если теперь в наших руках окажется нормально функционирующий Обелиск, он позволит нам возвыситься над телесной оболочкой. Он укажет путь к вечной жизни.
– Нет! Нет! Все совсем не так. Вы ошибаетесь, – прошептал Олтмэн. – Он не давал сбой. Он просто делал то, для чего и был предназначен, – уничтожал нас.
– Тогда почему он прекратил работу? – спросил Стивенс. – И почему сделал это после того, как вы стали передавать ему его собственный код, показав тем самым, что поняли, как его воспроизвести?
– Откуда вам это известно?
– Неужели вы думаете, мы покинули базу и не позаботились о том, чтобы записать происходящее на ней? – насмешливо проговорил Крэкс.
Но Олтмэн только покачал головой:
– Вы ошибаетесь. Он нас уничтожит.
– Обелиск намерен нам помочь, – заявил Стивенс. – Хармон рассказал о выводах, к которым вы пришли: Обелиск хочет, чтобы его скопировали. Он был испорчен и наверняка знал об этом. И он хочет, чтобы мы воссоздали его, тогда он будет способен нам помочь. Но мы еще и усовершенствуем технологию. Мы не просто построим новый Обелиск, который будет нормально работать, мы сделаем его лучше. – Он склонился к Олтмэну, и тот ощутил на лице горячее дыхание и заметил в глазах блеск фанатизма, который контрастировал со спокойным видом. – Где-то в иных мирах наверняка должны быть и другие Обелиски. Они поведут нас вперед. А пока нужно как можно лучше понять этот Обелиск и создать его дубликат.
– И вы очень многое для этого сделали, – заметил Маркофф.
– Но он ведь утонул, – с отчаянием произнес Олтмэн.
– Он и раньше находился глубоко под водой, но мы подняли его на поверхность. Вы сами это прекрасно знаете. Своими действиями вы лишь ненадолго отсрочили неизбежное – на несколько недель, может, месяцев.
– Но у вас нет результатов исследований. Вода и давление наверняка все уничтожили. Вам придется начинать с нуля.
Крэкс покачал головой:
– Эх, Олтмэн, до чего же вы наивный.
– Помните Хармона? – спросил Маркофф. – Как вы думаете, чем он был занят, пока находился в отсеке с Обелиском? Записывал всю накопленную информацию. Потом он вынес диски, ни один файл не пропал. Если бы вам пришло в голову проверить его карманы или если бы вы просто оставили его там помирать, это значительно отбросило бы нас назад. Но вы не сделали ни того ни другого. Вы слишком доверчивы, Олтмэн. У нас есть все, что необходимо.
– У нас также имеются результаты исследований Гуте, – прибавил Стивенс. – Из них мы сможем узнать, что же случилось с Обелиском и как исправить повреждения. Пока вы лежали без сознания, мы провели первые эксперименты: синтезировали и воспроизвели ДНК этой твари. Здесь у нас есть герметичные, высокой степени биологической защиты лаборатории. Мы приняли гораздо более серьезные меры безопасности, чем Гуте, хотя в его безрассудном поведении, похоже, виноваты галлюцинации.
– И надо признать, – сказал Крэкс, – наблюдая, как вы расправляетесь с тварями, мы многое узнали о том, как их контролировать. Без вас мы бы не смогли далеко продвинуться в этом направлении.
– Вы совершаете чудовищную ошибку, – прошептал Олтмэн. Он очень устал и был абсолютно беспомощен. Но в скором времени все может перемениться. Нужно только набраться сил, и тогда он сделает все возможное, чтобы остановить Маркоффа и его клику. – Если вы продолжите, это будет означать конец человечеству. Может, не сразу, но довольно скоро.
– На это мы и надеемся! – воскликнул Стивенс. – Если мы продолжим исследования, то в конечном счете перейдем на следующую ступень эволюционного развития. Мы больше не будем людьми – мы станем лучше.
– Прощайте, Олтмэн, – сказал Маркофф. – Вы были достойным противником, но в этот раз проиграли.
После того как Маркофф с подручными покинули комнату, врач, провожавший их до двери, подошел к коллеге и шепнул ему что-то на ухо. Тот кивнул, наполнил лекарством шприц для подкожных инъекций и сделал Олтмэну укол в руку. Мир заволокло серым, а потом он отключился.
2
Когда Олтмэн пришел в себя, он обнаружил, что по-прежнему привязан ремнями к кровати. Он был один в маленькой комнате, очень напоминавшей камеру. Он попробовал освободиться от ремней, но они держали крепко.
Олтмэн спал, просыпался и снова проваливался в сон. Время от времени приходила медсестра и меняла висевшую возле кровати капельницу. В голове постоянно пульсировала боль. Один раз медсестра достала из кармана зеркальце и поднесла к лицу Олтмэна.
Голова была сплошь обмотана бинтами, и Олтмэн с трудом себя узнал.
– Вот, смотрите, – заговорила сестра и показала на макушку, – этим местом вы и ударились.
– Ударился?
– Да. Это был несчастный случай. Вы поскользнулись и упали.
– Это не был несчастный случай.
Она улыбнулась:
– После травмы головы немудрено и напутать.
– Нет, – уверенно заявил Олтмэн, – я точно знаю, что со мной произошло.
Улыбка сразу же показалась насквозь фальшивой.
– Мне не разрешено разговаривать с вами, – сказала сестра. – Таковы правила.
И она медленно вышла из комнаты.
Через несколько минут дверь открылась, и на пороге появился врач со шприцем.
Когда Олтмэн очнулся в следующий раз, он оказался уже в другом месте; оно не было похоже на камеру, хотя таковой и являлось. С головы сняли повязки, но он нащупал большую шишку и затягивающуюся рану. Ремни исчезли, Олтмэн лежал на полу. Он неуверенно поднялся на ноги. Мышцы от длительного бездействия стали совсем вялыми.
Комната была целиком белая, без малейших украшений – ничего такого, за что зацепился бы взгляд. Посередине одной из стен имелась небольшая дверь. Высоко под потолком, вне досягаемости, висела камера. В углу находился санузел и рядом с ним – раздаточное окно.
Олтмэн подошел к двери и заколотил в нее кулаками.
– Эй! – крикнул он. – Кто-нибудь! Эй!
Он прижался к двери ухом, но ничего не услышал. Немного подождал, потом снова постучал и покричал. И опять тишина. Он постучал еще. Безрезультатно.
Тянулись часы, за ними дни. Единственным доносившимся извне звуком был металлический лязг, когда кто-то невидимый подавал в щель пищу. Олтмэн никак не мог определить, когда ее принесут в следующий раз, и засечь момент, как это происходит. Просто раздавался металлический лязг – и пища оказывалась на своем месте. Пустые контейнеры он складывал в углу, и постепенно их скопилась внушительная куча.
Олтмэну казалось, что он остался последним человеком на Земле. Он чувствовал, что сходит с ума.
Он все больше погружался в себя и все меньше интересовался тем, что происходит в окружающем мире.
Потом стали появляться мертвецы, один за другим приходили составить ему компанию. Все люди, в чьей смерти он видел свою вину, являлись, садились рядом и судили Олтмэна. Ада и Филд, Хендрикс и Хэммонд и другие, которых он не мог узнать… Были только он, его больная совесть и мертвецы.
А когда он в очередной раз пришел в себя, то обнаружил, что находится уже не в комнате-камере, а сидит в кресле за большим столом. Руки были пристегнуты к подлокотникам. Напротив сидели Маркофф и Стивенс.
– Привет, Олтмэн, – сказал Маркофф.
Он ничего не ответил. Было очень удивительно и почти невыносимо находиться в комнате вместе с живыми людьми. Он даже не мог поверить, что это происходит наяву.
– Олтмэн! – Стивенс щелкнул пальцами. – Эй, Олтмэн, мы здесь.
– Вас здесь нет. Это галлюцинации.