Я часто раздумывал, были ли эти ночные ужасы плодами трудов особой формы магических способностей Арнабуса, но, кажется, для его замысла слишком уж они выглядели странными и изобретательными. Несмотря на весь возраст и бесспорную хватку, во многих аспектах он оставался слишком ограниченным человеком.
Первым на поля кошмара прибыл король Томас, который в полном вооружении ковылял по туманной равнине, засыпанной пеплом, по-прежнему наклонив голову под невозможным углом. Это могло бы показаться комичным, если бы не полное отчаяние и боль, что я увидел на его лице. Он заговорил со мной, но его слова казались чепухой — со слюнявых губ срывалось свистящее бормотание с вопросительными интонациями, но понять я ничего не мог.
— Прошу прощения, ваше величество, — сказал я ему. И, хотя на мне не лежала ответственность за его кончину, его вид подстегнул моё чувство вины. Я не убивал его, но использовал его смерть, чтобы организовать поражение Самозванца. Разумеется, эти мысли и вызвали Локлайна на поле пепла — он появился голым по пояс, его плоть в полной мере свидетельствовала о пытках, перенесённых на эшафоте. Оказалось, что в отличие от Томаса, его слова я понять могу.
— Ну и бестолковый же ублюдок, а? — заметил он, кивнув в сторону ковыляющего короля со сломанной шеей. — Писарь, ты ведь не станешь отрицать, что я был бы лучше? Не в последнюю очередь потому, что в моих венах течёт немного крови Алгатинетов, в отличие от этой напыщенной кучи дерьма.
Зарычав от гнева, он бросился вперёд и сбил Томаса с ног. Король стал возиться на земле, поднимая чёрную пыль, напомнив мне уродливого краба, выпавшего из рыбацкого котелка.
— Взгляни на него! — насмехался Локлайн, показывая пальцем, и с его обнажённых красных мышц сочилась кровь, а голос был жалкой пародией на человека, с которым я провёл так много часов. — Взгляни на Кривошеего Короля, Говномонарха Альбермайна!
— Оставь его! — рявкнул я, шагая к Локлайну, но не оттолкнул его, поскольку его раны выглядели слишком отвратительно.
— Или что? — прорычал Локлайн, обернувшись ко мне. — Напишешь обо мне очередное лживое завещание?
— Я написал правду! — настаивал я.
— Нет никакой правды, ёбаный болван. Ты написал то, что я тебе сказал, вот и всё, а я такой же лжец, как и любой ублюдок, когда-либо ходивший по этой земле.
Он снова рассмеялся, но это был пронзительный, отчаянный смех, который скоро перешёл в прерывистые рыдания.
— Зачем ты это сделал, Писарь? — спросил он со смесью обречённости и осуждения на лице. — Зачем не дал взять то, что по праву принадлежит мне? Зачем ты сражался за этих никчёмных лордов? Готов поспорить, если бы не случайность, то твоя жизнь закончилась бы в грязной сточной канаве много лет назад. И что Корона тебе предлагала, кроме голода и несправедливости?
— Я не сражался за Корону или лордов, — ответил я. — Я сражался за что-то лучшее. — Эти слова тихо слетели с моих губ, даже на мой слух прозвучав пресно и неубедительно.
— Нет, — заявил Локлайн. — Ты хотел этого, вот почему. Ты хотел расчистить дорогу для той чокнутой бабы с безумными видениями. Думаешь, она выебет тебя в награду? В этом дело? — С каждым словом он кричал всё громче, а ярость и бредовая гордость раздули его освежёванную, кровоточащую грудь до абсурдных размеров. — Я был Истинным королём! — ярился он, ударяя себя в грудь по хлюпавшей плоти без кожи. — И моё правление стало бы золотым веком. Для меня нет керлов, лордов или продажного Ковенанта. Только достойные и никчёмные, и достойные высоко поднялись бы в моём королевстве. Ты, Писарь, был бы моим камергером. Уилхем командовал бы моей гвардией. Суэйн стал бы рыцарем-маршалом. Я даже нашёл бы местечко для той девицы-оскопительницы, которая так тебе нравится. А теперь благодаря тебе все они в течение года станут трупами.
— Это сон. — Я закрыл глаза, желая успокоиться. — Сон, который я создал из своих страхов. Ты знаешь только то, что знаю я. И я не могу видеть будущее.
— Возможно. — На этот раз смех Локлайна прозвучал жестоко. — Но ты можешь увидеть прошлое. Открой глаза. Взгляни хорошенько.
И, как часто бывает во снах, я утратил контроль над своими действиями, и оказалось, что я смотрю на многочисленные ужасы, усеивавшие теперь чёрный пепел вокруг нас. Одни шатались, капая кровью из зияющих ран. Другие ползали по земле, и многие были без рук и ног и извивались, как черви. Сотни стали тысячами, когда я поднял глаза и всмотрелся вдаль, узрев целую армию шатавшихся и ползавших. Каждое лицо, что я узрел, было лицом трупа, свежего и сочащегося или старого и высохшего.
— Ты так усердно работал, — заметил Локлайн. — Намного усерднее, чем когда-либо работал Декин.
— Я убивал, — пробормотал я в ответ, переводя взгляд трупа на труп. — Но не так много…
— Перед тобой моя армия, — парировал он. — И все мертвецы из замка Уолверн. Падение Хайсала, Жертвенный Марш, все стычки между ними. Это долгая дорога смерти, Писарь. Когда придёт время писать твоё завещание, не забудь написать его красным цветом.
— Войны, которых я не начинал. — Безжизненная орда приблизилась, и я почувствовал прилив паники. Они не издавали звуков, помимо скрежетания и шарканья мёртвой плоти по пеплу, но я ощущал тяжесть их обвинений, как крик тысячи глоток. — Битвы, которых не хотел. — Теперь мой тон окрасило отчаяние, паника раздулась до ужаса от уверенности, что мне не убежать от мести моих жертв. Я снова зажмурился, а они приближались, протягивая требовательные руки с капающими или гниющими пальцами. — Простите… — Мольба сорвалась с моих губ стоном, превратившимся во вздох при первом ледяном прикосновении мертвеца.
— Зачем ты это делаешь?
От звуков нового голоса холодное прикосновение к моей щеке исчезло. В основном он прозвучал спокойно, но в нём слышалась резкая укоризненная нотка. А ещё он был знако́м по слабому каэритскому акценту.
Когда я открыл глаза, все мертвецы исчезли. Локлайн и бормочущий Томас со сломанной шеей также пропали с чёрной долины. Вместо них стояла женщина юного вида со светлыми развевающимися на ветру волосами, осуждающе нахмурившая лоб, отмеченный единственным красным родимым пятном.
— Зачем ты так себя мучаешь? — спросила Ведьма в Мешке, Доэнлишь. Раздражение в её голосе приобрело сердитый, осуждающий оттенок. Очевидно, для неё стало досадной неожиданностью то, что я оказался в таком затруднительном положении. Я вмиг понял, что она — не плод моей памяти. Она попала сюда по собственной магической воле — незваная, но очень желанная гостья.
— Я не выбираю свои сны, — сказал я ей.
— Вот как? — Эта мысль, видимо, вызвала у неё искреннее замешательство, а потом на её лице мелькнуло выражение раздражённого осознания. — Ах, да. Иногда я забываю, насколько ты юн.
От лёгкости её тона во мне начал закипать гнев. Она нашла меня накануне пыток и говорила так, будто мы случайно встретились в базарный день.
— На самом деле, — продолжил я, — сны мне в последнее время выбирал Арнабус. И они не были приятными.
— Не сомневаюсь. Мой братец всегда предпочитал делать кошмары.
— Могла бы и сказать, что вы с ним знакомы.
— Зачем? Ты бы поменял своё мнение о нём?
— Может быть. Полезно было бы знать, что он выполняет твои пожелания.
— Он не занимался этим уже давно, что бы он там ни утверждал. — Её лицо помрачнело, губы сжались в суровую линию. — Нелегко видеть свои ошибки, Элвин. И не всегда у меня хватало воли их исправить. Извращённый, склонный к жестокости человек, которым он стал, сильно отличается от того испуганного, озорного, но милого мальчика, что я растила. Когда моя ошибка стала очевидной, я ночь за ночью смешивала травы, которые вывели бы его из этой жизни во время мирного сна, но так и не смогла заставить себя вручить ему чашу.
— Он творил ужасные вещи, только чтобы добиться твоего внимания. И я не сомневаюсь, сотворит ещё.
— Тогда я уговорю тебя сделать то, что сама не смогла. — Она напряжённо улыбнулась, подходя ближе, подняла руку, коснулась моей щеки и поморщилась, когда я вздрогнул. — Я понимаю твой гнев, — продолжила она. — Но всё, что я делала, не было направлено на то, чтобы причинить тебе вред.
— Завтра с меня сдерут кожу до смерти, — сказал я. — И это ты легко могла предотвратить. Ты же знаешь, где я нахожусь?
— Знаю. — Она слегка удивлённо подняла бровь. — А ты знаешь, где я?
Внезапно окружающая нас равнина чёрного пепла закрутилась в пыль, на короткое время окутав нас обоих вихрем, цвет которого изменился с чёрного и серого на сине-белый. Вскоре он успокоился, превратившись в горный хребет. Раньше я думал, что высокие пики, окружающие владения каэритов, будут самым впечатляющим пейзажем, который я когда-либо видел, но их затмевал огромный масштаб того, что развернулось передо мной сейчас. Высоко над головой возвышались утёсы испещрённого снегом гранита, вершины многочисленных гор по большей части скрывали облака. Склоны внизу толстым одеялом покрывали леса, которые так же заполняли узкие долины, где извилистые реки тут и там прерывали тёмно-зелёные заросли.
— Из-за моей задачи мне приходится ходить далеко, — сказала Ведьма в Мешке. — Эти горы стоят на землях, которые мало кто из твоего народа видел. Я ходила по опалённым на солнце пустыням, плавала по раздираемым штормами морям. Видела острова огня и льда. Меня благословляло наслаждение и проклинала опасность. Всё это на службе моей задачи, Элвин, и ты тоже.
— Желаю я того или нет?
— Почему ты решил, что хоть у кого-то из нас есть выбор? Не забывай, ты же написал книгу.
— Так значит ты знаешь, что я встречался с Эйтлишем.
— Конечно. Историк записал отчёт о вашей встрече много веков назад, потому что ты ему об этом рассказал.
— А значит, ты также знаешь, что Эйтлишь очень хочет, чтобы ты вернулась в каэритские земли. Он отправил вейлишь тебя выслеживать.
— Да. Она очаровательна, не правда ли? Но, думаю, лучше её таланты использовать тебе, ведь тебе ещё столько нужно сделать.