— Если чуть приукрасить, то история становится только лучше. — Видя на её лице настоятельные сомнения, я пожал плечами и добавил: — Сегодня в той комнате находилось много лжецов. И, несомненно, я был меньшим из них.
Она удивлённо моргнула и глянула на журнал, который я по-прежнему протягивал.
— Уверена, там всё в порядке, — с улыбкой сказала она. — Элвин, ты же понимаешь, я попросила тебя остаться не затем, чтобы мы копались в датах и цифрах.
Моё лицо напряглось от неуверенности, я положил журнал на колени и стал сочинять правильный ответ, постукивая пальцами по обложке. Так всегда происходило с моего пробуждения в лесу — наше общение наедине характеризовал резкий отказ от формальностей и желание честного совета.
— Просто выскажи свои мысли, — проговорила она, заметив мои колебания. — Без прикрас, какими бы неприятными они ни были.
— Это ловушка, — сказал я. — Точнее, королевская ловушка. Я могу придумать только одну причину, по которой король отправил бы вас охранять замок, который невозможно удержать. Он надеется, что Оберхарт, или какая-то ещё банда фанатичных еретиков, свирепствующих в этом герцогстве, сделает то, чего он не может. Ещё рискну предположить, что ему удалось убедить светящих оформить провозглашение, пообещав, что новая Воскресшая мученица не слишком долго останется воскресшей.
— Они меня ненавидят, — печально прошептала Эвадина. — Это я точно понимаю. Удручает, что те, кто жизнь отдаёт на службе Ковенанту, действуют с такой мелочностью, когда им демонстрируют неоспоримые доказательства их веры.
Я невольно горько усмехнулся.
— С каких это пор Ковенант — о вере?
В ответ на эти слова она укоризненно нахмурилась, и мне пришлось добавить:
— Вы просили высказать мои мысли без прикрас. Это они и есть, и направляет их несравненная проницательность восходящей Сильды Дойселль, быть может последней истинно верующей души, достойной высшего духовного звания. Сильда учила, что Ковенант, может, и начинал как сообщество верующих, которых преследования свели вместе, но сохраняется он как бастион богатства и власти. Вот это, — я поднял свёрнутую карту, которую она мне доверила, — всего лишь маленькая часть владений Ковенанта. Своими стриктурами, землями и богатством они контролируют жизни миллионов и добиваются почтения королей. Всё это построено на примере мучеников, и в этом слове заключается вся гениальность. Мученик по определению мёртв. Они — легенды, герои, мифические фигуры, которые не задерживаются, чтобы оспорить слова священников, проповедующих от их имени. Ковенант отлично знает, как управляться с мёртвым мучеником, но ничего не знает о том, что делать с живым. В этом заключается их страх, и их ненависть.
— Так что же, по-твоему, мне делать? Отказать королю? Отказаться от клятвы, несмотря на весь хаос, который последует?
— Нет. Эта ловушка слишком хитро расставлена, не выбраться. И я, как и вы, совсем не хочу, чтобы королевство погрязло в борьбе. Но до Алундии долгая дорога, и кто знает, что мы найдём, когда туда доберёмся. Я больше не разбойник, но разбойничья смётка осталась при мне. Если герцогство и впрямь погрузилось в хаос, то нас встретят опасности, но также и возможности. Вас отправили на смерть в Ольверсале, помните? И вы всех обставили. Не сомневаюсь, что обставите и на этот раз. А насчёт полуразрушенного замка — вы обещали удержать его во имя короля. Но кто сказал, как именно? Десяток солдат — это тоже королевский гарнизон, если они поднимут над стенами королевское знамя. А после этого рота сможет маршировать, куда прикажете.
— Если только мы сможем обеспечить их провизией.
— Королевское Предписание — всего лишь бумага, но и от неё польза найдётся. Если позволите, миледи, обеспечение продовольствием я предлагаю поручить мне.
Она чуть прищурилась. Несмотря на всё её уважение ко мне, неизбежная правда о моём прошлом довлела достаточно сильно, и потому возникали сомнения насчёт того, чтобы оказывать такое доверие человеку, обременённому множеством преступлений.
— Я жду, мастер Писарь, что ваш кошелёк не распухнет за время нашего похода.
Я склонил голову, покаянно ухмыльнувшись.
— Миледи, если бы вы знали меня лучше, то не стали бы переживать на этот счёт. У меня никогда не было кошелька, в котором монеты задерживались настолько долго, чтобы он распух.
— Хорошо. Но не забывайте должным образом записывать все операции, и не сомневайтесь, что я проверю все цифры.
— Ничего иного я и не ожидал. — Я поднялся и ударил костяшками в лоб, вызвав у неё раздражённую гримасу, поскольку ей не нравилась, когда я демонстрировал формальное уважение. — С вашего позволения, миледи, — сказал я, направляясь к двери.
— Это не ловушка, Элвин, — сказала она, и моя ладонь замерла на дверной ручке.
— Да? — спросил я и обернулся, увидев, что Эвадина смотрит на пламя в железной печи.
— Ты видишь ловушку, а я вижу дверь, — объяснила она. — Так сказать, портал. И через этот портал будут выдворены — добровольно или нет — те, кто отрицают истину Ковенанта. Король, сам не зная того, преподнёс мне подарок. Величайший подарок, на самом деле. — Голос Эвадины стих, и она закуталась в плащ. После её выздоровления я стал замечать, что жизненную энергию она демонстрировала только днём, а вечером и перед сном мёрзла сильнее прочих. — В Алундии, — пробормотала она. — Там всё начинается, Элвин. Поход, который всех нас спасёт.
Всё следующее утро я помогал Уилхему обучать новобранцев, назначенных служить в Верховой Гвардии Помазанной Леди — это грандиозное название плохо соответствовало нашим успехам. Рекрутов набралось два десятка — тринадцать мужчин и семь женщин. По большей части юных, не доживших ещё и до своего двадцатого лета, с двумя крепкими исключениями. Каменщик, которому подходило его имя, был странствующим ремесленником, и за годы путешествий научился обходиться с лошадьми. Хотя лучше у него получалось быть погонщиком, чем всадником, но и в седле он сидел без труда, и животных умел успокоить, что тоже было очень полезно.
Эстрик был примерно такого же сложения, как Каменщик: широкоплечий, толсторукий, но совершенно не такой спокойный. С детства он служил солдатом у какого-то мелкого лорда в Кордвайне, где и научился ездить верхом. Как и полагается человеку, прошедшему солдатскую жизнь, в нём имелась твёрдость, говорил он рублеными фразами, а его тяжёлое лицо сплошь и рядом покрывали шрамы. Смесь веры и жестокости в нём напоминали мне Брюера, но без способностей моего убитого друга складывать слова. На публике Брюер никогда не был хорошим оратором, но, по крайней мере, наедине мог изложить свои мысли с удивительной ясностью. Сомневаюсь, что Эстрику когда-либо хотелось вслух рассказывать о своей вере, даже самому себе, но это не означало, что его чувства неглубоки. Он одним из первых появился у нашего лагеря в Шейвинских лесах, и прошёл больше сотни миль, услышав историю Воскресшей мученицы. Эстрик упал перед Эвадиной на колени и напряжённым, сдавленным шёпотом предложил свои услуги. Когда она приняла их, он заплакал.
Моих способностей владения мечом вполне хватало, чтобы обучать основам менее опытных рекрутов, но мне казались более полезными мои другие, не рыцарские навыки.
— Есть несколько вен, из которых враг истечёт кровью всего за несколько секунд, — сказал я своим собравшимся ученикам, крепко держа за подбородок бывшего послушника Эймонда. Я приказал ему напасть на меня с кинжалом в ножнах, и эту задачу он выполнил с ожидаемой неловкостью, позволив мне быстро выхватить кинжал и опустить его на колени.
— Но в пылу и ярости сражения отыскать их сложно, поэтому всегда нужно действовать как можно проще. Сначала оглушающий удар, чтобы противник пару секунд не шумел. — Я ткнул навершием кинжала по виску Эймонда — не так сильно, как ткнул бы в настоящей драке, но всё же достаточно, чтобы его ошеломить. — Потом режьте. — Я приставил лезвие кинжала в ножнах к коже под левым ухом Эймонда. — Не ведите по коже, — сказал я, и невезучий послушник закашлялся, когда я крепче прижал кинжал. — Режьте глубоко. Едва почувствуете кровь на руках, ведите так: — Я провёл кинжалом по горлу Эймонда, и ножны оставили красную отметину на его коже. — Закиньте ему голову и убедитесь, что течёт густо. Медленно досчитайте до трёх, и ему конец.
Я ткнул Эймонда коленом в спину, он упал ничком и резко охнул, больно ударившись щекой об подмороженную землю. Я немного посмотрел, как он пыхтит, а потом потыкал его задницу носком сапога:
— Поднимайся, солдат, и за дело. Мне до обеда надо показать ещё шесть способов, как тебя убить.
Эймонд, к его чести, оказался не нытиком, и на уроках не уклонялся от синяков и нагрузок. Как и остальные новобранцы Верховой Гвардии, благодаря пылу своей набожности он считал боль той ценой, которую стоит заплатить за право служить Помазанной Леди. А ещё он быстро учился, и следовал моим инструкциям без необходимости повторения. С другой стороны, его жизнь до роты явно не изобиловала насилием и опасностями, которые, по моему опыту, лучшие учителя.
— Слишком медленно, — сказал я ему, уклонившись от выпада, и ударил плашмя деревянным клинком по верхней части бедра. После часа упражнений с кинжалами мы взяли мечи, после чего у этих людей ярко проявился недостаток военных навыков. — И не атакуй мой клинок, атакуй меня.
Как и с кинжалом, Эймонд быстро выучил, как правильно держать рукоять меча, да и основные удары и способы парирования он повторял неплохо. Однако, когда дело дошло до поединка, он двигался как ребёнок в танце — постоянно дёргался и медлил.
— В настоящем бою никогда не был? — спросил я, подставляя меч под вялый удар над головой, после чего отбил его.
— Честно говоря, мастер Писарь, — ответил он, стирая пот с глаз, — нет, не был.
— Человеку ещё до того, как опустятся яйца, стоит говорить о том, что его попытаются убить. — Я махнул деревянным мечом ему в голову, а потом рубанул по голеням. — Это готовит его к трудностям жизни, как думаешь?