— А вы знали, мастер Писарь, — начал он, когда мы вели своих лошадей по узкому участку тропы, — что мученик Ловантель — единственный в истории Ковенанта, кого убили каэриты.
На самом деле я этого не знал, но в ответ бы лишь резко незаинтересованно фыркнул, если бы не упоминание каэритов.
— Видимо, им не понравилось то, что он говорил, — сказал я. — Не все сердца открыты благодати Серафилей.
— В истории говорится, что они возражали не против его проповедей, — ответил Эймонд, немного запыхавшись, поскольку мы начали подниматься по восточному склону особенно глубокой впадины, — но против его воровства.
— Мученик-вор? — я усмехнулся, мне стало интереснее. — Расскажи подробнее.
— Ну, похоже, Ловантель действительно отправился в Пустоши, рассчитывая проповедовать о примере мучеников, но оказалось, что его все игнорируют. До своей печальной кончины он поделился частью этой истории, описав какой-то языческий ритуал, который включает в себя определённые артефакты, в том числе странную кость, и её он находил особенно интересной.
— Кость. Это её он украл?
— Так гласит история. Ловантель настаивал, что он взял кость — некую изуродованную часть какого-то забытого зверя — чтобы предотвратить дальнейшее проведение ритуалов, которые он видел. Он утверждал, что с их помощью призываются всевозможные неестественные мерзости. Это вполне возможно было правдой, поскольку он держал при себе эту штуку следующие десять лет. Однако, у каэритов, видимо, долгая память и они не склонны прощать. Те, кто нашли тело Левантеля, признавали, что он, наверное, умирал очень долго. А от кости, разумеется, не осталось и следов. У алундийцев до сих пор есть поговорка: «Убей каэрита, но никогда у него не кради».
Я снова усмехнулся, но осёкся, поскольку порыв ветра принёс к моему носу знакомый запах: дым. Взглянув вверх по склону, я увидел, как на гребне остановился Флетчман, скинув лук и глядя на что-то впереди. Бывший браконьер не был членом Верховой Гвардии, поскольку презирал верховую езду, но, благодаря навыкам разведки, стал бесценным дополнением к нашим патрулям. Впереди Уилхем передал рядовому свои поводья и поднял вверх кулак, давая знак остановиться, а потом посмотрел на меня.
— Наконец-то есть на что взглянуть, — сказал он и бросился вверх по склону.
Браконьер стоял и мрачно смотрел на далёкий столп дыма, поднимавшийся с невысокого гребня к северо-востоку.
— Лесной пожар? — спросил Уилхем, и тот в ответ покачал головой.
— Не зимой, милорд. — Как и многие в роте, Флетчман перестал осекаться, обращаясь к Уилхему. Некоторые привычки слишком сильно въедаются, и так просто их не сбросишь. — И я чую на ветру привкус масла, а это говорит о большом пламени, иначе так далеко его бы не дотянуло.
— Ферма? — раздумывал Уилхем. — Или даже деревня?
— Святилище, — сказал я, вытаскивая из-за пазухи сложенную карту. Это было произведение моего пера, скопированное с большой карты в библиотеке Ковенанта. — Думаю, оно как раз там, откуда поднимается дым. — Я указал на точку, обозначенную кругом. — Плюс-минус пять миль.
— Скорее четыре. Мастер Писарь, — сказал Флетчман, прижимая костяшки пальцев ко лбу. — Прошу прощения.
— Не делай так, — сказал я ему, и снова повернулся к Уилхему. — Святилища не горят просто так посреди зимы. Это проделки еретиков. И неизвестно, скольких мы там встретим.
— Одна из наших задач — определять силы врага. — Уилхем поднялся, осматривая землю между этим подъёмом и тем гребнем. — Не так уж тут всё и разбито, можем ехать довольно быстро. — Он улыбнулся Флетчману. — Похоже, сэр, вам сегодня доведётся поохотиться.
— Раньше еретиков выслеживать не доводилось, милорд. — Флетчман ухмыльнулся и поднял лук. — Но, наверное, следы они оставляют, как и любые звери.
Святилище по-прежнему яростно полыхало, когда мы остановились перед ним. Я заметил около дюжины трупов, лежавших среди разорванных и дымящихся палаток поблизости. Старое здание святилища, построенное из сухих брёвен, стремительно догорало. Его явно было не спасти — огонь уже охватил шпиль и большую часть нефа. Уилхем рявкнул несколько приказов, отправив половину отряда по периметру вокруг этого участка и дав задачу Флетчману искать на земле следы. Спешившись, я стал вместе с Уилхемом осматривать тела. Всего мы насчитали восемнадцать, по большей части людей средних лет с несколькими юными исключениями, все в одежде паломников.
— По крайней мере, рассказы о преследованиях не врали, — пробормотал я, глядя на тело мужчины с чёрной бородой с проседью. Его лысеющую макушку раскололи, как я понял, несколькими ударами топора. Крови было много, и она ещё не совсем засохла.
— Большинство зарубили быстро, — сказал Уилхем. Он говорил кратко, а его лицо потемнело не только из-за сажи в едкой пелене, окутывавшей всё вокруг. — Хотя с некоторыми они, похоже, не спешили. — Он кивнул на труп юной женщины. Её распластанное почти обнажённое тело было переломано и покрыто кровью и обрывками рясы. Я узнал выражение Уилхема из поездки в Фьордгельд — такое же мрачное желание возмездия охватило его, когда мы нашли того торговца шерстью, которого аскарлийцы замучили до смерти. А это означало, что в замок к ужину мы не вернёмся, но и разубеждать его мне не хотелось. Я не раз видел сцены смерти и грабежа, поскольку иногда одно сопутствует другому. В этом случае резня и боль были единственной целью того, кто совершил это преступление. Даже в населённых разбойниками лесах моей юности подобное требовало бы возмездия. Флетчмана мы нашли на южном склоне холма, где он исследовал участок истоптанной земли.
— Думаю, этих мразей примерно тридцать-сорок, милорд, — сообщил он Уилхему. — Разный народ. Кто верхом, кто пешком. И… — он чиркнул подошвой сапога по длинной полосе на земле, — …пара пленников, если не ошибаюсь. Вот здесь их тащили.
— Может, уносили своих раненых, — предположил я.
— У них не было раненых, — сказал Уилхем, дёрнув головой в сторону разрушенного лагеря. — Эти люди были не вооружены. — Он повернулся спиной к Флетчману. — Куда?
Браконьер указал кончиком лука в сторону череды холмов к юго-западу.
— Они не спешили, — добавил он, и голод в его глазах выдавал в нём охотника, которому хочется отправиться за добычей.
— В той стороне есть виноградник, — сказал я. — Там же единственное крупное поселение поблизости, но до него по меньшей мере пара дней марша. — Я натянуто и невесело улыбнулся Уилхему. — Им придётся разбить лагерь на ночь и, с учётом их неторопливости, они явно не ожидают неприятностей.
Пренебрежение нашей добычи опасностью ярко проявилось, когда мы нашли их лагерь возле ручья, змеившегося по небольшой долине в десяти милях от святилища. Посреди палаток ярко горело несколько костров, и не было ни линии пикетов, ни часовых на окружающих холмах. С нашей точки обзора на пригорке в нескольких сотнях шагов мы слышали голоса, нестройно певшие пьяную песню.
— Не солдаты, кем бы они ни были, — заметил я, и, приподняв бровь, посмотрел на Уилхема. Он выглядел напряжённо, и мне не понравилась жёсткость в его лице, наводившая на мысли о бойцовском псе, который рвётся с привязи. — Лучше дождаться полной темноты, — добавил я. — Я возьму тех, кто хорошо обращается с кинжалом, снимем людей по краям, подожжём палатки…
— Деликатность тут ни к чему, мастер Писарь, — оборвал он. — Ещё хватает света для атаки, и местность тут довольно ровная. Впрочем, полезно перерезать им пути отхода. Возьми мастера Флетчмана и ещё четверых, кто лучше обращается с арбалетом, и обойдите лагерь с севера. Скорее всего они побегут от ручья. — Он встал, чтобы спуститься с подветренной стороны холма, бросив через плечо: — Если сможете отличите их вожака, то сохраните ему жизнь. В остальном не вижу необходимости в милосердии.
Спустя час я вместе с Эймондом, Флетчманом и ещё тремя сидел в сотне шагов от северного фланга лагеря. Лошадей мы оставили на пригорке, по широкой дуге обошли поющих дураков и заняли позицию в низине. Эймонд нетвёрдыми руками сжимал арбалет, а его лицо с того времени, как мы нашли святилище, застыло бледной маской с широко раскрытыми глазами. Он неплохо стрелял из арбалета, но далеко не идеально, и я выбрал его, чтобы избавить от атаки на лагерь. Я не сомневался, он бы послушно помчался галопом вместе с остальными, но у меня возникали зловещие мысли при оценке перспективы его выживания в драке, которая, несомненно, последует. Как и многие души, которых на войну заманили грёзы о славе, Эймонд начинал понимать, что этот кусочек на самом деле весьма горький.
— Целься ниже, — напомнил я ему. — Арбалет дёрнется вверх, когда нажмёшь на спуск.
Его бледное лицо покрылось по́том, несмотря на вечернюю прохладу. Он кивнул и натянуто ухмыльнулся, когда я тихонько ударил его по плечу.
— Всё кончится мигом, — ободряюще сказал я ему. — Здесь нам встретится лишь кучка пьяных трусов.
Я взглянул на Флетчмана, который наставлял стрелу с широким наконечником на ложе своего лука. Ещё две он сунул под тесёмку на руке. Перед выездом из замка я смотрел, как он держал стальные наконечники над дымом свечи, чтобы скрыть их блеск. Я знал, что Флетчману не нужны советы, куда целиться.
— Под кем ты ходил? — шёпотом спросил я его.
— Никогда не нравилось ходить под кем-то, — ответил он. — Только если по необходимости, и когда хорошо платили. Иногда выполнял шабашки для Шильвы Сакен. — Я посмотрел, как он поджал губы, и понял, что он для неё не оленей выслеживал.
— Она ещё жива? — спросил я, благоразумно не став давить на неприятную тему.
— Насколько я слышал. Хотя нынче она не очень-то любит бродить по лесам. Зарабатывает монету на контрабанде, а те, кто раньше заправляли этим делом, несколько лет назад встретили несчастный конец. — Он говорил пренебрежительным, сплетническим тоном, каким разбойники обычно небрежно рассказывают о предательстве или убийстве.
— Я её не видел, и ничего о ней не слышал с Моховой Мельницы, — прокомментировал я, мысленно добавив: