Тогда машины охраняла рота кордвайнских воинов — недисциплинированных пьяниц, многие из которых заплатили за свою неаккуратность, когда проснулись с перерезанным горлом, если вообще проснулись. Тот день спасли керлы-работяги, многие из которых были участниками Похода Простецов, вызвавшиеся присоединиться к кампании после спасения Помазанной Леди. Подхватив разные инструменты, они набросились на алундийцев прежде, чем те сумели причинить машинам существенный урон. И тем не менее, когда всё закончилось, мёртвыми лежали дюжина кордвайнцев, несколько опытных рабочих, и горстка керлов. Мастер Вассиер был одной из основных мишеней налёта — кинжальщик взял одежду убитого кордвайнца чтобы отыскать его посреди хаоса. К счастью Вассиер управлялся с фальшионом не хуже, чем с отвесом, и отбивал атаки убийцы, пока не подоспела группа королевских воинов и не зарубила налётчика. После этого скверного инцидента принцесса Леанора приказала роте Ковенанта взять на себя обязанность охранять осадные машины. А ещё она приказала выпороть капитана кордвайнцев и с позором выгнала его с должности.
— Сколько ещё? — спросил я Вассиера, когда он перевёл свой проницательный взгляд на другую брешь.
— Три дня на брешь справа и четыре на левую, — ответил он после раздумий. — Но, — добавил Вассиер, многозначительно кивнув в сторону беспорядочной сетки закрытых траншей, изрезавших землю между машинами и стенами, — наши сапёры говорят, что им нужно по меньшей мере ещё три недели, чтобы провести подкопы.
— Двух брешей недостаточно?
— Город — это не за́мок, капитан. Одни только бреши не завоюют его для вашей принцессы. Чтобы взять Хайсал, нужно обрушить бастион надвратной башни, а этого не сделать, пока сапёры не закончат свою работу. — Он посмотрел на меня, осторожно, но настойчиво. — Скажите ей это.
— Сэр, вы преувеличиваете мою значимость.
Он фыркнул и дёрнул головой в сторону недавно принесённых верёвок, сложенных аккуратными кольцами вокруг машины:
— Это же вы нам достали?
Следовало признать, верёвки появились в результате моего представления, которое я устроил принцессе Леаноре вскоре после того, как приступил к охране осадных машин. До этого их команды использовали в качестве верёвок сильно потрёпанный такелаж с рыбацких лодок, который вонял накопленной за много лет солью и рыбьей требухой. Эти снасти часто рвались под напряжением работающих машин, приводя к переломанным конечностям и даже к нескольким смертям, когда булыжники не вовремя сваливались со строп. В походе роты Ковенанта до замка Уолверн я познакомился с торговцем, у которого склады были завалены верёвкой, не проданной из-за прошлогоднего кризиса, вызванного потерей Ольверсаля. Моё предложение Леаноре, что этот человек с радостью поделится своими запасами за сильно сниженную цену взамен на будущую королевскую благосклонность, оказалось услышано. Как и многие богатые души с некоторым опытом в мире за пределами привилегированного круга, в котором она выросла, принцесса была скупа до крайности и всегда открыта к торговле. Однако она приложила все силы, чтобы эту операцию провёл её служащий, несмотря на моё предложение провести переговоры.
— Ваш меч нужен здесь, капитан, — с улыбкой сказала она мне. — Каким бы генералом я была, если бы позволяла всем своим капитанам по первой прихоти уезжать поторговаться?
На самом деле это был один из её наименее язвительных комментариев последних дней — настроение принцессы ухудшалось с каждым днём, пока Хайсал оставался невзятым для короля. Рота Ковенанта ещё маршировала из замка Уолверн, когда армия Короны впервые окружила город. Поэтому я не стал свидетелем встречи принцессы Леаноры и леди Селины, но армия гудела о ней до сих пор.
Овдовевшая герцогиня встретила Леанору под аркой главных городских ворот и молча стояла со своими капитанами и главными светилами порта, пока паж Леаноры зачитывал королевское заявление. По всем свидетельствам, Селина во время провозглашения не сделала ни единого комментария, и её напряжённое лицо выражало только равнодушие, пока паж перечислял различные изменения в соглашениях, связывающих Алундию с королевством Альбермайн. Увеличение тарифов на ввозимые товары и вино, транспортируемое через границу, было встречено без комментариев, как и конфискация в пользу Короны половины земель алундийской знати. Лишь когда паж дошёл до эдикта касательно запрета всех видов неортодоксальной веры Ковенанта, в свите герцогини началось какое-то оживление. Присутствующие видели, как некоторые аристократы обнажили мечи, а краткий шквал возмущений обрубила резкая команда герцогини. Тишина висела, когда зачитывались оставшиеся условия, среди которых наиболее существенным было такое: «Король Томас в своём сострадании и несравненном великодушии сим дарует леди Селине Колсар право управления герцогством Алундским от имени её сына до тех пор, пока тот не достигнет совершеннолетия».
В ответ на столь примечательную щедрость герцогиня лишь приподняла бровь и, когда опустилась тишина, шагнула вперёд и взяла прокламацию из рук пажа. Быстро перечитав её, она жестом подозвала слугу с факелом и подожгла документ. Затем леди Селина развернулась и пошла обратно через ворота, не удостоив принцессу Леанору ни словом, ни поклоном. Первая попытка штурма стен случилась той же ночью.
Исходя из предположения, что у герцогини Селины в распоряжении мало солдат, лорд Элберт повёл целую роту королевских воинов на бастион надвратной башни. Они вернулись из битвы всего спустя четверть часа с половиной состава. Естественно сэр Элберт, несмотря на поражение, умудрился упрочить свою легенду, удерживая какое-то время парапет и зарубив дюжину или три дюжины алундийцев, в зависимости от того, кто рассказывал. По его докладу Леаноре стало ясно, что хотя у леди Селины есть гарнизон приличных размеров из придворных воинов, основные силы защитников состоят из самих горожан. Видимо, все алундийцы призывного возраста, и мужчины и женщины, теперь вооружились и встали на защиту Хайсала. И уже спустя месяц их желание сдаться явно не увеличилось по сравнению с началом осады, несмотря на прорехи в их стенах, пробитые машинами мастера Вассиера.
— Когда с этими брешами будет покончено, надо будет переставить машины, — продолжал инженер. — Пробьём ещё пару брешей в северной и южной стенах, пока сапёры занимаются своим делом.
— Вряд ли у нашей армии хватит численности штурмовать разом четыре бреши, — сказал я. Несомненно, войско Короны было большим, но постоянно уменьшалось, по мере того, как тянулись зимние месяцы. Сыпной тиф и дизентерия уносили по несколько жизней в неделю, а герцогские рекруты имели склонность дезертировать. Продолжающиеся вылазки герцога Рулгарта с бандами налётчиков, которых несколько напыщенно называли «Серые волки Алундии», также часто нарушали наше снабжение, иногда добавляя голод к многим бедствиям, обрушивавшихся на это войско.
— Герцогиня этого не знает, — заметил Вассиер. — Четыре бреши означают, что прикрывать их должны четыре подразделения из её сил. Так часто и выигрывают осады, капитан — обманом и отвлечением внимания, в не только грубой силой.
— Хотите поскорее закончить это дело, мастер Вассиер?
— Превыше всего я хочу поскорее вернуться к семье. А этого не случится, пока не падёт город. — Едкий привкус в его словах говорил о неприязни к нынешним обязанностям, которую он обычно старался скрывать. Видимо, по причинам, понятным только ему, этот мастер осадных машин, хотел приоткрывать свою маску в моём присутствии. Я в некотором роде сочувствовал его тяжёлому положению, которое стало ещё хуже, когда алундийцы в городе как-то узнали о его присутствии в армии Короны, потому и предприняли покушение на его жизнь в тот ранний налёт. С тех пор они утешались выкрикиванием бранных оскорблений и угроз со стен, обещая суровое возмездие «инженеру-предателю».
— Не очень-то легко, — начал я, — воевать со своим народом.
Он коротко усмехнулся и горечь в его голосе усилилась:
— Мой народ многие годы по большей части избегал меня и мою семью, разумеется, за исключением тех случаев, когда им требовались мои умения. Понимаете, моя жена обратилась в ортодоксальный Ковенант, а я никогда не держался ни за какую религию, если только правила приличия не требовали пробубнить что-то на публике. — На его лице появилась жалобная гримаса. — Но я всегда был плохим актёром. Принцесса сказала правду о том, что я отправил своего сына учиться в Куравель, но это было не ради его продвижения, а чтобы избавить его от предубеждений, от которых моя семья страдала долгие годы. Он умный парень и заслуживает достойного шанса в жизни. И всё же… — Он снова повернулся к городу на свист и шипение очередного падавшего снаряда, который нёс стене новые разрушения, — помимо плохих, там много и достойных людей. Сама герцогиня — не фанатичная ведьма, как хотела бы уверить нас принцесса, и я сомневаюсь, что каждая душа за этими стенами намерена умереть, защищая её. Я повидал, что случается, когда город падёт, капитан, и ничего хорошего там не бывает.
— И всё же, он падёт. Вы должны это понимать.
На его лице появилась определённая настороженность, и голос стал безучастным.
— Я знаю только задачу, поставленную передо мной моим королём.
Я внимательно смотрел на его неподвижное лицо, пока он не вздохнул и не указал на серую ширь моря, видимую за утёсами к югу от города.
— Взгляните туда, — сказал он. — Что вы видите?
— Просто пустую воду, — ответил я, пожав плечами.
— Да, там в этот час нет кораблей из-за отлива. Когда начнётся прилив, корабли там будут приходить и уходить, как и всегда бывает в этом порту. А когда начнётся отлив, море снова станет пустым.
Когда он повернулся посмотреть на меня, я увидел на его лице эхо выражения Сильды — как у человека, преподающего урок.
— Нет кораблей Короны, — сказал я, недолго поразмыслив. — Ничто не останавливает торговлю Хайсала.
— Именно. Король, по одному ему известным причинам, решил не блокировать этот порт, а значит люди здесь не будут голодать, пока у её герцогини есть деньги на припасы. Наверняка склады опустеют, как только истощится герцогская казна, но на это могут уйти месяцы.