Мученик — страница 50 из 104

Я рассчитывал, что наш единственный алундийский пленный проведёт нас к башне, но один взгляд на эту тощую перепуганную тень человека показал мне, что его невозможно заставить сделать ничего. После нескольких укрепляющих глотков бренди он смог пробормотать, куда нам идти, и тогда я приказал Офиле отпустить его, если представится спокойная минутка. Поэтому путешествие по задымлённым беспорядочным улицам Хайсала оказалось утомительным и неприятным занятием. Поначалу извилистые улочки и переулки были по большей части пусты, и стали заполняться перепуганными убегающими людьми, когда над крышами показались высокие мачты кораблей в гавани. Горожане собирались семьями, с разнообразными ценностями в тюках или сундуках, у всех были бледные от потрясения лица и широко раскрытые глаза людей, оказавшихся посреди абсолютного бедствия. По большей части те, кто замечали нас сквозь свою панику, принимали нас за алундийских солдат и игнорировали, но некоторые считали нужным проклинать за трусость или, как выразилась одна хорошо одетая женщина, за «безумную верность герцогине, которая обрекла всех на гибель. Да, бегите, трусы!». Она трясла своей пухлой рукой, сжатой в кулак, пока мы не завернули за угол. «Бегите, и пускай нас перережут эти гады-ортодоксы, да?».

— А она дело говорит, — заметил Флетчман, который двигался с луком и стрелой наготове, а его глаза постоянно осматривали переулки и крыши в поисках опасностей. — Могу поспорить, большинство этих людей совершенно не хотело войны.

— Тогда, наверное, им надо было открыть ворота? — отозвалась Вдова. В её голосе прозвучала необычайно защитная нотка, и я заметил, что её лоб хмурился всё сильнее с каждым горящим домом или перепуганной группой, мимо которых мы проходили. Я-то думал, что её способность смотреть на ужасы неистощима, с учётом всей той жестокости, которую она видела, и в которой принимала участие до этого времени. Впрочем, что-то в разворачивавшемся бедствии явно её нервировало. «Даже у безумцев есть пределы», решил я.

За́мок Герцога возвышался на скалистом мысе, который выдавался в воды гавани в северной оконечности залива, формировавшей доки Хайсала. Здание производило намного более сильное впечатление по части размеров и прочности, чем замок Уолверн, и могло похвастаться высокими башнями и крутыми стенами, на которые не взобраться ни по какой лестнице. С портом его соединяла дамба шириной около двенадцати шагов и сотню шагов в длину — исключительно неприятная перспектива для любого атакующего войска. И всё же, когда мы добрались до караулки, охраняющей въезд на эту дорогу, она оказалась пустой.

— Скорее всего, они всех солдат отправили на стены, — предположил Дровосек.

— Один здесь, — доложил Флетчман, пнув по паре сапог, торчавших из тёмного дверного проёма. — Вставай, бедолага, — скомандовал он, нацелив стрелу на их владельца. Потом опустил лук, и его лоб озадаченно нахмурился. — Ебать, да этот хер уже помер, капитан.

При ближайшем рассмотрении оказалось, что он прав. Воин, упавший в дверях, был в чистых, неповреждённых доспехах. Алебарда с незапятнанным лезвием лежала поперёк его груди. На лице тоже крови не наблюдалось, но оно обмякло, рот открылся, и был залит рвотой.

— Яд, — сказал я, выпрямляясь. — Быстродействующий, наверное. — Я посмотрел на за́мок, и внутри у меня всё сжалось. На бастионах мерцали факелы, и за многочисленными бойницами сиял свет, но я не увидел часовых на стенах. Огромные двери замковых ворот были открыты, а решётка — поднята.

— Капитан, — встревожился Флетчман, когда я направился по дамбе. Он присел в тени караулки и, щурясь, смотрел на зубчатые стены замка. — С такого расстояния в вас попадёт и слепой.

— Не волнуйся, — ответил я, шагая дальше. — Чувствую, там нет никого, ни слепых, ни зрячих.

Моя верная ватага ожидала, пока я не прошёл невредимым половину дамбы, и только тогда согласилась идти за мной. Конические башни-близнецы, составлявшие привратную башню, мы нашли пустыми, если не считать новых трупов: два солдата, тоже жертвы яда. Они лежали в алькове, соединив руки, касаясь лбами, и оттого я подумал, что это любовники, застывшие в свой последний миг. Флетчман и Лайам явно занервничали от такого открытия, и осматривали пустые турели, лестницы и проходы, нависавшие сверху, с гораздо большим страхом, чем если бы те были заполнены решительными защитниками.

— Что-то здесь не так, капитан, — обрывочно прошептал Дровосек. И он и Флетчман остановились на краю внешнего двора за́мка, твёрдо расставив ноги на булыжной мостовой и не желая больше делать ни шагу. Я распознал на их лицах особый вид страха, холодное касание которого заставляет даже неверующие души шёпотом молить мучеников о защите. Ощущение неправильности — невидимое, но густое, как туман — пронизывало этот за́мок. Эти мужчины видели сегодня ужасные вещи, и всё же инстинкт говорил им, что внутри нечто намного хуже.

— Оставайтесь здесь, — сказал я, чувствуя скорее усталое раздражение, чем гнев. Иногда удар по лицу — самый верный способ подбодрить людей, но я чувствовал, что сейчас это бы не помогло. — Охраняйте вход. Даю разрешение утыкать задницу стрелами любому, кто придёт за добычей. Госпожа Джалайна? — я приподнял бровь, глядя на Вдову. — Не желаете прикрыть спину капитану, который направляется в логово врага?

Она безмолвно ответила коротким кивком. В её выражении я различил больше, чем просто страх — мышцы челюсти под грязью напряглись, лоб сурово нахмурился. По непонятным мне причинам она заставила себя пойти вперёд, твёрдо решив увидеть то, что внутри.

На нашем пути по За́мку Герцога я насчитал ещё двенадцать трупов. Сначала это были воины, лежавшие у дверей или лестничных пролётов, и я решил, что там располагались их посты. Потом мы нашли слуг. Эти собирались в группы по трое-четверо и лежали в садах или маленьких двориках. Причины их смерти стали очевидными, когда я заметил кубки, лежавшие посреди трио горничных. Я поднял один и обнаружил в нём несколько капель вина, запах был странным и незнакомым.

— Такого я не знаю, — пробормотал я, передавая кубок Вдове. — Вдруг у тебя есть нюх на яды?

Она посмотрела на протянутый сосуд и покачала головой, отказавшись взять его. Стало ясно, что страх уже берёт верх над её решимостью, и, когда мы пересекали внутренний двор и поднимались по самой крутой до сей поры лестнице, я почти ожидал, что она развернётся и убежит. Впрочем, она осталась со мной, когда мы взобрались по ступеням в просторную овальную комнату, в которой я тут же опознал герцогский зал для приёмов благодаря тому факту, что в нём стоял всего один стул — высокое приспособление из дуба с затейливой резьбой и украшениями в центре помещения, облицованного мрамором, а не элегантно украшенного голым камнем, как всё остальное в здании. Шёлковые портьеры с вышитым чёрным медведем на задних лапах — гербом семейства Колсар — каскадом ниспадали из-под сводчатого потолка впечатляющей высоты. Однако всякое впечатление грандиозности сводили на нет тела, лежавшие по всему полу, и никто иная как сама герцогиня, обмякшая и неподвижная у подножия стула. Неохотно подойдя на пару шагов ближе, я замер от пронзившего меня ужаса, увидев, что ближайшие к ней тела значительно меньше остальных.

— Сука, — приглушённо прохрипела Вдова. Повернувшись, я увидел, как она повлажневшими глазами уставилась на уродливое зрелище, и — редкий случай — даже её напряжённое лицо приобрело красноватый оттенок. — Надо же было и их забрать с собой. Эгоистичная сука! — Задыхаясь, она замолчала, закрыла глаза, опустила голову и не пошла за мной, когда я шагнул в беспорядочный круг трупов.

По пышным одеждам я понял, что это самые приближённые придворные Селины и главные чиновники. Плитки пола между покойниками усеивали кубки и чаши, а в воздухе стоял густой аромат яда. Герцогиня Селина в смерти выглядела предсказуемо далеко не столь красивой, как в жизни. Она лежала, глядя незрячими глазами вверх, на соединяющиеся арки, а вялые губы отогнулись далеко от зубов, которые, как мне показалось, блестели неестественно ярко. Сыновья лежали рядом с ней, их лица были милосердно скрыты за складками материнского платья. Я попытался вызвать эхо гнева Вдовы, но не смог. Вместо этого чувствовал только замешательство. Я мог угадать большую часть того, что происходило в этом зале, прежде чем подняли кубки с ядом: клятвы в неизбывной верности, пожелания отдать жизнь в служении истинной форме веры Ковенанта. И всё же, я не мог понять, как мать, или любая другая душа с претензиями на разумность или сострадательность, могла действительно совершить такое.

— Вы им помогли? — спросил я мёртвое, незрячее лицо Селины. — Так подсластили вино, чтобы им легче было выпить? Сказали, что они встретятся с отцом?

— Она сказала, что он ждёт нас.

Я невольно вскрикнул от неожиданности и развернулся на звук, подняв меч в сторону маленькой фигуры, поднимавшейся из-под складок мантии герцогини. Маленькая девочка моргнула печальными, сонными глазами, на её гладком лбу появилась озадаченная морщинка.

— Я только глотнула. — Она уставилась на меня, и её хмурое лицо вызвало узнавание. «Девочка из шатра на берегу Кроухола», вспомнил я. «Дюсинда».

— На вкус было не очень, так что я притворилась. — Леди Дюсинда зевнула и, раздражённо пыхтя, толкнула маленькими ручками ногу матери. — А теперь они все спят и не проснутся.

Потом она кашлянула, и этот звук прозвучал настолько влажно и уродливо, что я опустился на одно колено и поднял её на руки.

— Только глоток? — спросил я, когда она начала клевать носом.

— М-м-м… — пробубнила она, положив головку мне на кирасу.

— Проснись! — сказал я, и, тряся её, развернулся и поспешил к лестнице. — Не засыпай.

— Ты такой крикливый, — простонала девочка. — Как мой дядя. Он всё время кричит. — Она смутно оглядывалась на стены, а я спустился по лестнице, а потом пробежал по внутреннему двору. Вдова бежала сразу за мной. — Мы его повидаем?

— Может, позже. Сначала нужно повидать моего друга. Он сделает тебе лучше. — Дикое путешествие по всё более запутанному лабиринту за́мка вывело нас, наконец, к надвратной башне, где Лайам и Флетчман выпрямились при звуке выкрикнутой мной команды: