На последних словах он взглянул на меня, и я подумал, точно ли утверждение, которое я бросил сэру Алтусу, выкрикнутое в горячке и суматохе поединка один на один, осталось незамеченным многочисленными зрителями. «Томас Алгатинет — бастард, у которого прав на трон не больше, чем у меня». Похоже, тайна восходящей Сильды, записанная в её завещании и доверенная мне, вылетела наружу. Мне стало интересно, как далеко она разлетелась, и сколько человек, услышав её, поверили этим словам, включая самого короля. С учётом того, что он по-прежнему сидел на троне, становилось ясно, что он либо не принял историю о своём незаконном рождении всерьёз, либо ему было плевать, что он сын не короля Матиса, а его прославленного защитника.
Я смотрел, как Эвадина молча переваривала слова отца, в мрачной задумчивости опустив лицо. Перед тем, как её захватили в Фаринсале, Эвадину переполняло рвение к предстоящему священному походу, распалённое виде́нием избавления Серафилем во плоти. А божественное, по её мнению, исцеление стало лишь первым шагом к возврату народа этих земель к незапятнанной истине Ковенанта Мучеников, божественным подтверждением правильности задачи всей её жизни по предотвращению возрождения Малицитов и наступления Второго Бича. Но за недели в лесу после резни в замке Амбрис я увидел более вдумчивую Эвадину. Она нынче редко читала проповеди, несмотря на постоянный приток новобранцев под её знамёна, целыми днями прогуливалась по окраинам лагеря и лишь рассеянно отвечала благоговеющим людям, которые её приветствовали. То небольшое время, что я провёл в её присутствии, вселило в меня беспокойство из-за усталости на её лице, и из-за сомнений, от которых её взгляд блуждал, а голос звучал тихо.
Сэр Альтерик некоторое время смотрел на неё, а потом подошёл ближе, заставив меня напрячься. Свой меч я тоже оставил на попечение Уилхема, но, не доверяя запретам обычаев, спрятал в сапоге нож. Впрочем, в облике рыцаря, шагнувшего к дочери, не проявлялось никакой агрессии, он просто сжал её руку. Когда он заговорил, его голос звучал тихо, но в нём слышалась искренняя просьба:
— Эвадина, тебе предоставили путь к спасению. Прошу тебя, воспользуйся им.
Тогда она закрыла глаза, стиснула зубы и сжала губы. Я понял, что она очень долго не чувствовала прикосновения отцовской руки, ни нежного, ни сердитого. Я кое-что знал о том, как сэр Альтерик заботился о своём единственном ребёнке, из переписки, которую вёл от лица её потенциального ухажёра, почившего тупицы сэра Элдурма Гулатта. Его горькие отступления касательно отца Эвадины передавали ощущение крайне оберегающего человека, склонного лишать свою дочь любого шанса на любовь, несмотря на достоинства потенциального мужа. А ещё я знал, что занятия Эвадиной рыцарскими искусствами и её решение принять духовный сан в Ковенанте привели к изгнанию её из его дома, лишив тем самым любых шансов на наследство. Для такого почитаемого человека со столь благородной родословной позор и неуважение, наверное, тяжело было вынести, и всё же он приехал, хотя я не понимал для чего — чтобы спасти дочь, или же королевство. Король Томас — бастард он или нет — удерживает трон. Самозванец потерпел поражение — или во всяком случае отброшен — и теперь у короля Томаса не оставалось врагов, помимо неудобной Воскресшей мученицы, которую от его имени несправедливо судили и приговорили.
Я раздумывал, не высказать ли предостережение, пока просьба отца не растопила сердце Эвадины. В этом предложении многое стоило рассмотреть, о многом стоило поторговаться. Если Томас хотел вот так осудить герцога Эльбина и убитого сэра Алтуса, то это говорило о глубокой необходимости разрешения кризиса. Подобная нужда даёт определённые возможности, которые тут же пришли на ум мне, но не Эвадине. А ещё я очень тщательно слушал слова сэра Альтерика и в некоторых вежливых фразах нашёл немало смысла. Однако, предостережений не потребовалось, поскольку, когда Эвадина открыла глаза, в них блестела сердитая оживлённость, а не полная сомнений усталость последних недель.
— Скажи, отец, — проговорила она, — ты до сих пор считаешь меня лгуньей? Или как там это было? Поражённой безумием, обычным для её пола в период, когда расцветает женственность?
Лицо сэра Альтерика потемнело, он убрал руку и отступил, а она продолжала:
— Помнишь, как я впервые рассказала тебе о своих видениях? Как плакала и умоляла тебя сделать так, чтобы они прекратились?
Лицо рыцаря густо покраснело, в глазах мелькнул проблеск стыда.
— Я не утверждаю, что безупречен, в отцовстве или в чём угодно ещё. Но я и правда пытался тебе помочь.
— Да. — С её губ слетел невесёлый смех. — Всевозможные лекари так и норовили влить мне в горло грязные настои, от которых я блевала или кричала от боли. А потом явилась каэритская лицедейка, размахивала амулетами над моим телом и впихивала в меня вонючие снадобья, а я умоляла мучеников, чтобы они оберегли мою душу от её языческой чепухи. А когда ничто не сработало, пришёл извращенец-просящий, который хотел выбить из меня безумие кнутом. Вот уж кто наслаждался своей работой. И всё это причиняли тринадцатилетней девочке, виновной в одном преступлении: она сказала правду своему отцу.
Она замолчала, и её гнев стих так же быстро, как и начался. Отец с дочерью смотрели друг на друга, и, спустя один удар сердца, сэр Альтерик опустил глаза, а Эвадина — нет.
— Мастер Элвин, — сказала она, не глядя на меня. — Какой ответ на столь щедрое предложение короля вы считаете уместным?
Неожиданность столь прямо заданного вопроса могла отразиться на моём лице лишь тем, что в голове снова жарко запульсировала боль, от которой я вместо того, чтобы удивлённо нахмуриться, сильно наморщил лоб и чуть сгорбился.
— Милорд, не будет ли нескромностью с моей стороны, — начал я, потирая лоб, отчего пульсация никак не утихала, — если я позволю себе высказать несколько кратких предположений?
Сэр Альтерик по всей видимости принял растерянный вид за признак обычных полномочий, предоставленных мне Помазанной Леди, поскольку в ответ он нейтрально пробормотал, совсем без ожидаемого мной презрения:
— Позволяйте себе, что хотите, мастер Писарь.
— Король утверждает, что высоко ценит меч леди Эвадины, — сказал я. — А также ссылается на государственную измену, как словом, так и делом. Буду ли я неправ, предположив, что беды королевства не закончились на Поле Предателей?
Аристократ сдержанно кивнул в знак согласия и снова посмотрел на дочь.
— Королю Томасу нужны все верные подданные, — сказал он. — Особенно доказавшие свои навыки в битве.
— Значит, очередная война, — ответила Эвадина, помрачнев ещё сильнее. — Такова цена моего помилования?
— Я не утверждаю, будто знаю, что у короля на уме. Мне лишь дозволено сказать, что на юге нарастают волнения. Условия твоей службы — это вопрос между тобой и Короной.
— Замечу, что вы немало упоминали короля, милорд, — сказал я, заключив, что на тему новой войны ему больше поделиться нечем. — Но ничего не сказали о Ковенанте. А каково, позвольте спросить, мнение высшего духовенства на этот счёт?
— Король, — сказал сэр Альтерик, холодно посмотрев на меня, — волен издавать свои законы и предлагать свои блага так, как это ему угодно, без советов духовенства.
— Леди Эвадина рукоположена в сан стремящейся Ковенанта Мучеников, — заметил я. — И к тому же сама — Воскресшая мученица. И тем не менее, представитель Ковенанта, некий восходящий Арнабус руководил преступным фарсом, называемым судебным процессом над ней. Уверяю вас, мы весьма признательны королю Томасу за его щедрость и мудрость. Однако безопасность леди Эвадины — а это основная забота всех её последователей — может быть в полной мере гарантирована только согласованностью между Короной и Ковенантом касательно будущего этого королевства.
Рыцарь покачал головой от лёгкого раздражения.
— Я не могу говорить за Ковенант.
— Не можете. — Я склонил голову в знак согласия. — Им придётся самим говорить за себя. — Я замолчал и повернулся к Эвадине, увидев, что она перестала, наконец, сердито смотреть на своего отца. Приподняв бровь в невысказанном вопросе, я получил в ответ краткий кивок. С самого её исцеления от рук Ведьмы в Мешке в наше взаимодействие добавилась способность бессловесного понимания. И только что она дала мне разрешение вести переговоры от её лица.
— Вот почему, — сказал я, снова поворачиваясь к сэру Альтерику, — принятие условий короля Томаса произойдёт не здесь, и не в Куравеле, а в Атильторе, священнейшем городе, где Совет светящих также подпишет эти договорённости и признает Помазанную Леди в качестве Воскресшей мученицы. А чтобы удостовериться в понимании советом того почитания, которым пользуется леди Эвадина среди простолюдинов, она отправится туда со всей своей ротой и со всеми, кто пожелает присоединиться по пути.
— Вы собираетесь пойти на Атильтор с армией керлов? — тон сэра Альтерика выдавал нотку ошеломлённого испуга, но я отметил в нём и толику уважения. Этот человек ценил работу тактического разума.
— Мы собираемся поддержать стремление короля к мирному завершению этого печального дела, — ответил я. — Когда Воскресшая мученица под крики тысяч людей войдёт в самый священный город Альбермайна, и её поприветствует сам король, все узнают, как сильно он ей благоволит. И после этого только глупец станет утверждать, что он когда-либо мог пожелать ей зла.
Сэр Альтерик вздохнул и наклонился, чтобы поднять свой меч с покрытой инеем травы.
— Этот человек говорит от твоего лица? — спросил он Эвадину, застёгивая пояс.
— Отец, он пользуется моим доверием, — ответила она, — потому что заслужил его. Ты передал нам королевские условия, и ты слышал мои. Завтра ты уедешь из этого леса и передашь их королю и Совету светящих. Через месяц они найдут меня в Атильторе, со всей моей ротой.
Она кивнула мне, что пора уходить, и уже развернулась, но замерла, когда отец крикнул нам вслед:
— Знаешь, как рыдала бы из-за этого твоя мать?