Эйтлишь снова замолчал, а когда заговорил снова, весёлая задумчивость, прежде окрашивавшая его голос, сменилась искренней печалью.
— Как ужасно было видеть такое великолепное существо в таком жалком состоянии. Бурые медведи вырастают крупными, но этот был гигантом среди своего вида, вдвое выше меня, когда вставал на задние лапы. Однако от пыток, которым его подвергали, он выглядел чудовищно, мех облез и спутался, а на морде остались шрамы от кнута. Я видел, что он хотел только умереть, и тогда решил принести смерть ему в дар, вот только не его смерть. — Он тихо усмехнулся. — Для собирателя интересных существ монументальная ошибка — не понимать в полной мере природу своих пленников. В случае с медведем мой благородный хозяин видел всего лишь запуганного зверя, которого можно поднять ради кровавого зрелища. А во мне он видел недочеловека, который может продержаться чуть дольше обычного разбойника или неудачливого керла. Обычно я не радуюсь актам насилия или разрушения, но должен признаться, в тот день я с большой радостью доказал, что он неправ.
Эйтлишь подошёл ко мне, остановился в нескольких шагах, сжав руки в кулаки. Я смотрел, как он снова раздулся, его и без того впечатляющее тело расширилось, мышцы и вены разбухли до таких размеров, что я удивлялся, как они не порвали его кожу.
— Ваэрит — хорошее название, — сказал Эйтлишь. В его голосе теперь слышался более глубокий и властный резонанс. — Поскольку это слово — эхо того, что мы называем рекой. Но она, подобно рекам, по-разному течёт в каждом из нас. Они находят свой путь, который ничем не остановить, ни сталью, ни стрелами, ни огнём. — Его кости и мышцы издали отвратительный скрежещущий звук, он вырос ещё больше, и наконец я узрел настоящего гиганта. — Или, — добавил он, и на его губах мелькнула призрачная улыбка, больше похожая на оскал, — мольбами жестоких лордов, которые мочатся в штаны и заклинают, как любые трусы, когда смерть приходит к ним в замок.
До этого момента я смотрел в ужасе и изумлении, онемев и замерев от невозможности того, что предстало перед моими глазами. На севере я видел удивительные вещи, и всё, что испытал от рук Ведьмы в Мешке не оставило мне другого выбора, кроме как принять существование магических сил, но никогда я не ожидал, что увижу столь явную и ужасную их демонстрацию.
— Ваэрит струится через ткань этого мира, — сказал мне Эйтлишь, — так же как кровь течёт по венам твоего тела. Прикоснувшись к ней, её можно высвободить и контролировать. — Его улыбка стала определённо жестокой, он подвинулся ближе, нависая надо мной, как нечеловеческой силы монолит. — Хочешь попробовать её, Элвин Писарь? Медведь в тот день определённо испытывал признательность. Как только я разбил его цепи, он с большим энтузиазмом принялся нести опустошение среди гостей лорда.
— Н-нет. — Резко слетело слово с моих губ, и они тут же застыли от ужаса, который охватил меня с головы до пят, и я почувствовал, что мне нужно заставлять свои ноги отступить, когда он шагнул ещё ближе. — От… отвяжись от меня! — затараторил я, съёжившись, как ребёнок, испугавшийся гнева родителя.
— Стой смирно, дурак! — Раздражённо пробормотал он, и, двигаясь с невообразимой скоростью, зажал руками мою голову. Ощущением от этого стало яркое и куда более болезненное эхо того, что случилось во время излечения Эвадины Ведьмой в Мешке. Тогда я почувствовал внутри себя смещение напряжённостей, переход силы из одного тела в другое. На этот раз поток силы двигался в обратном направлении. Моё зрение залил свет, и глубокое, пульсирующее тепло затопило тело, сильнее всего обжигая виски, где меня держали руки Эйтлиша, словно щипцы, вытащенные из недр горнила. В панике я заколотил по его рукам, плечам, голове, и эти усилия были сродни ударам кулаками по несокрушимой скале.
— Хватит! — нетерпеливо скомандовал Эйтлишь и так сильно меня встряхнул, что из моих молотящих рук ушла вся сила. — Неужели ты не знаешь, что умираешь, глупый человечек? Трещина в твоём черепе плохо зажила, и то грязное снадобье, которое ты пил, чтобы облегчить боль, гноит твои внутренности. Если это тебя не прикончит, то кости твоего черепа срастутся и образуют нарост, который убьёт тебя в течение года. И, как ты говоришь, ей это не понравится.
Жжение вдруг преобразовалось во всепоглощающее пламя, заполняя мою голову и выжигая все мысли. Сквозь страх и панику я чувствовал, как шлифуется мой череп, слышал шипящий, волокнистый звук перестраиваемой кости. Вернулась пульсирующая боль, всего на миг, как последнее жуткое извержение агонии, настолько абсолютной, что я не сомневался: она возвещает о моём уходе из этого мира. Когда боль стихла, я, обрывочно всхлипывая, оказался на четвереньках, и слюна густым каскадом лилась из моего рта.
— Медведь убил не всех, — уже снова дружелюбно заговорил Эйтлишь. Затуманенными глазами я различил его размытую фигуру, отступающую от меня. — Он оставил большинство слуг и миловидную дочку лорда. Должен сказать, за все мои долгие годы я ни разу не видел, чтобы дитя настолько радовалось кончине родителя. В тот день они с медведем крепко подружились, и по моему предложению она решила отправиться ко мне на родину. Здесь она жила замечательно и нашла своё счастье, которое бы наверняка миновало её в вашем королевстве ужасов. Мне кажется, отголосок её лица до сих пор заметен в чертах лица Уллы. Видишь ли, она была её прабабкой. В этом смысле знание альбермайнского у них нечто вроде семейной традиции.
Пока он говорил, дрожь и слюноотделение у меня прекратились, а боль от его прикосновения стихла, оставив потрясающее ощущение хорошего самочувствия. А ещё пропали все следы пульсирующей боли в голове.
— Ты… — выдохнул я, изгибая шею, чтобы взглянуть на него, — …ты меня вылечил.
В ответ он кисло пробормотал:
— Да. У тебя впереди много лет, Элвин Писарь. Или нет, в зависимости от твоих решений. Только время покажет… — Он умолк, стрельнув глазами в дальнюю сторону пещеры, а потом долго смотрел во мрак, и с его губ слетало медленное шипение. Я не понимал, это выражение разочарования или удивления. — Похоже, тебе всё-таки предоставлена возможность задать вопрос.
Проследив за его взглядом, я сначала увидел только пустой отблеск на костях, но потом что-то почувствовал. В ощущении содержалось эхо разъярённого карканья вороньего черепа, но намного более радушного. Казалось, будто меня позвали откуда-то издалека.
Поднявшись на ноги, я неуклюже направился по голому камню и остановился, смутно глядя на кости, сложенные там. Поначалу сама мысль о том, что там можно отыскать нужную, казалась невероятной, но потом зов снова прозвучал в моей голове, и, клянусь, я услышал, как другой голос произносит моё имя: «Элвин… Старый призрак. Так значит, ты снова пришёл».
Глубоко в куче лежал череп, из-за которого мне пришлось копаться в ней, пока я его не нашёл. Из остатков частично расколотой грудной клетки на меня смотрели пустые глазницы, и когда я наклонился, чтобы поднять череп, мою голову заполнил звук.
— Твой вопрос, — настойчиво приказал Эйтлишь. — Задавай сейчас. Вряд ли ты получишь другой шанс.
Глядя в чёрные провалы глаз черепа, я обнаружил, что вопрос так и просится слететь с губ, словно он один этого достоин.
— Кто написал книгу?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
На некоторое время я ослеп, и содрогнулся, когда череп взорвался цветком света, который захватил мои глаза и просочился внутрь, затопив всю мою сущность. Прохлада громадной пещеры исчезла и появилось ощущение, будто меня бросили на произвол судьбы в бесконечное белое море. В слепом страхе я пытался что-нибудь нащупать, не чувствуя ничего. Я не сомневался, что отсутствие ощущений лишит меня разума, если только продлится достаточно долго — настолько это исключительная, но сильная форма мучения, когда понимаешь, что ты, по сути, ничто.
Поэтому, когда зрение вернулось, от неожиданности я ошеломлённо развернулся. На меня разом налетел поток картинок: светлое чистое небо, далёкая россыпь высоких зданий под горой, и вдобавок жёсткий, резкий ветер, который лишь немного смягчала тёплая ласка полуденного солнца. Ветер приносил ощутимый привкус дыма и за его порывистым свистом я слышал огромное количество громких обеспокоенных голосов. Пошатнувшись от этого напора, я сильно ударился грудью о какой-то твёрдый барьер.
— Так значит, ты снова пришёл, старый призрак.
Голос раздался сзади, незнакомый и с удивительным акцентом. Развернувшись, я увидел смутную фигуру, стоявшую в тени арки. Взгляд в другую сторону подтвердил, что я стою на балконе, а дальнейшее исследование открыло, что он расположен у вершины башни.
— В этот раз настолько моложе, — проговорила фигура, выходя на свет. Я удивлённо моргнул, смущённо глядя на высокого темнокожего мужчину, волосы которого поредели на макушке, но сильный подбородок покрывала аккуратная седая борода. На нём был отличный халат из бледно-голубого шёлка и тёмно-красного бархата, вышитый элегантными абстрактными золотыми стежками.
— Ты — король этих земель? — спросил я его. Он не носил короны, но, как я подумал, сложно предположить, что настолько явно богатый человек, который живёт не где-нибудь, а в башне, может быть кем-то менее, чем каким-либо принцем.
Бородатый мужчина нахмурил лоб, разглядывая моё лицо, в его ищущих глазах ясно светилось узнавание.
— Так значит, она, наконец, началась, — протянул он, и на его лице мелькнула улыбка. Теперь я видел, какое оно морщинистое, насколько отмечено печалью. Грусть впиталась в его черты, глубокие морщины окружали впалые глаза — это было лицо человека, долгое время не знавшего радости.
Я потряс головой от прокатившейся по мне волны замешательства. Ещё не прошло потрясение от исцеления Эйтлиша, а теперь я оказался в невозможном месте, разговаривая с человеком, который говорил одними загадками.
— Что началось? — спросил я, переводя взгляд на мир под башней. Она стояла на холме примерно в миле от картины одновременно знакомой и чужой. Гора была той же самой, хотя и без трещины в основании. Окружающий её город тянулся на многие мили во всех направлениях, и был намного больше и приятнее на вид, чем любой из тех, что я видел раньше или ожидал увидеть. Повсюду поднимались башни даже выше этой, отбрасывая тонкие тени на огромные замки и площади. Рисунок улиц выглядел смешанным: аккуратные прямые сетки граничили с более хаотичными извивис