тыми лабиринтами. От этого мой благоговейный ужас не стих, а наоборот усилился, поскольку я осознал, какой он огромный. Это был очень древний город, который столетиями процветал и расширялся. И внушительность всего этого была бы ещё более сокрушительной, если бы не многочисленные столпы дыма, поднимавшиеся везде, куда бы я ни посмотрел, и если бы не растущие кучки людей, заполнявшие улицы и парки. Их голоса вместе звучали настолько нестройно, что лучше всего это было бы описать как коллективный вопль. Ясно было, что я прибыл в момент кризисной ситуации.
Появилось чувство, что я смотрю на нечто уже виденное, несмотря на отличия, и причина нахлынула на меня волной понимания. Переведя взгляд на саму башню, я увидел прекрасный ровный камень без лиан и веток, но, без всяких сомнений, это была та старая башня, в которую несколько дней назад меня отвела Лилат.
— Наша первая и последняя встреча, — сказал бородач. Взглянув на него, я увидел ту же мелькнувшую на его губах улыбку, прежде чем он отвернулся. — Пойдём, — он поманил меня, и тень арки поглотила его. — Времени мало.
В плену неизвестности я колебался, бросив очередной ошеломлённый взгляд на город, и тут вдалеке эхом разнёсся оглушительный грохот. Мои глаза метнулись к огромному столпу дыма, который поднимался от извержения пламени, поглотившего один из прекрасных за́мков. Здание исчезло за секунды, языки пламени прожигали камень легко, как дерево, и звуки разрушения смешивались с хором завывающих голосов. Удивительным образом они звучали, скорее, как крики радости, чем паники или страдания.
— Быстрее, старый призрак! — резкий голос бородача пробил моё нездоровое изумление, и я последовал за ним в арку. Сначала внутреннее убранство показалось мне скрытым во мраке, пока глаза не проморгались от яркого света снаружи. Комнату я узнал немедленно. Пол, теперь без пыли, с пиктограммами, символизирующими весну и зиму. И явно эта комната была владениями писаря — вдоль изогнутых стен стояли книги, а на трёх отдельных кафедрах поджидали прикреплённые листы пергамента, лишь частично покрытые текстом. Моё внимание немедленно приковал ближайший, и я уставился на страницу в надежде просветления, но зашипел от разочарования, поскольку узрел письмо, которое мог узнать, но не прочитать.
— Каэритский… — сказал я, двигаясь от кафедры к кафедре. — Ты каэритский писарь.
— Нет, — нетерпеливо сказал бородач, который копался в груде пергаментов на столе из розового дерева в центре комнаты. — Я историк, как и говорил тебе прежде… — Его голос стих, и он невесело усмехнулся. — Чего, разумеется, ты не можешь знать.
— На тебе нет отметин, — сказал я, и подошёл к столу, пристально глядя на его лицо. Его тёмная кожа была покрыта морщинами, но на ней не было ни следа изменения цвета, каким выделялись все люди его народа.
Ответил он тихо, охваченный плохо контролируемым страхом, его глаза, смотревшие в мои, ярко сияли:
— Нет. Но, могу поспорить, скоро будут. А теперь… — он спешно закончил рыться в сложенных на столе документах и потянулся за чистым листом пергамента, — я практически уверен, что всё привёл в порядок. Когда мы говорили в прошлый раз, ты закончил рассказ на том, как тебя схватили в замке Дабос. Декин был мёртв, и тебя почти повесили…
— Стой! — Я поднял руку и пошатнулся от очередной волны удивления. Мне пришлось даже схватиться за стол, чтобы не упасть. Когда мои руки вцепились в твёрдое отполированное дерево, мне в голову пришла мысль: — Если я здесь призрак, то как я могу трогать предметы?
— Мы уже всё это проходили… — Голос бородача стих, он вздохнул и закрыл глаза, пытаясь совладать с собой. — На самом деле ты ничего не трогаешь, — терпеливо проговорил он. — Это твой разум думает, что трогаешь. Твоё сознание сейчас здесь, но твоё тело — нет.
Его тон мне показался несколько снисходительным, а терпение уже подходило к концу от абсолютной неестественности всего этого, и я набросился на бумаги, намереваясь их разбросать. Я почувствовал грубую ткань пергамента, сначала слабо, потом отчётливо, и мои пальцы скользнули сквозь пачку, никак на неё не повлияв.
— Видишь? — спросил хозяин комнаты, взяв перо, и обмакнул его в чернила. Потом сел прямо, расправил пергамент рукой и в предвкушении посмотрел на меня. — Декин умер, а тебя схватили. У меня есть всё, что случилось потом, но не то, что привело тебя туда.
Я посмотрел, как из-за дрожания его руки с кончика пера упала капля чернил.
— Откуда ты это знаешь? — сказал я.
Очередная капля испачкала страницу.
— Потому что ты сам мне это рассказал, — проскрежетал историк. — Откуда же ещё?
— Я раньше никогда тебя не видел. И никогда здесь не был… — Я замолчал оттого, что в голову пришла странная и очень важная мысль. — Ты знаешь, что со мной случилось. Ты знаешь мою жизнь от этого момента до…
— У нас нет времени, старый призрак! — Его взгляд на миг метнулся к балкону, когда из города донёсся очередной гром. — Расскажи мне начало своей истории, чтобы я мог отсюда убраться. Так много от этого зависит.
Я посмотрел ему в глаза. Они светились огнём, который я много раз видел — отчаянным, почти лихорадочным блеском человека, который не знает, переживёт ли он этот день. И всё же, вместо того, чтобы убежать, он остался только для того, чтобы записать слова призрака.
— Если тебе нужна моя история, — сказал я, — тогда сначала мне нужны ответы. — Ноздри историка раздувались, и впадины под скулами углубились, когда он стиснул зубы.
— Ты всегда предупреждал меня, что с молодым тобой придётся нелегко, — пробормотал он. — Спрашивай, только быстро.
Я склонил голову в сторону балкона.
— Что происходит с городом?
— То, о чём ты рассказывал. То, что я не в силах предотвратить.
— Загадки мне ни к чему. Говори прямо.
Он снова вздохнул и вздрогнул, когда от очередного грома задрожал пол.
— Падение, — сказал он. — Ваш народ назовёт его Бичом. Оно, наконец, началось. Когда ты впервые явился, столько лет назад, ты рассказал мне, предупредил о Падении. Я не поверил… — Он замолчал, закрыв глаза и качая головой. — Это неизбежная судьба для тех, кто считает себя мудрым — видеть полнейшее доказательство своей глупости.
Я его едва слушал, мою голову переполнила жуткая важность того, что он мне сказал. Я понял, что вернулся на балкон посмотреть на далёкую сцену растущего хаоса. Ещё больше зданий уже лежало в развалинах, горели усеянные деревьями улицы, голоса — то ли от паники, то ли от безумия — звучали ещё громче. С такого расстояния было не различить отдельных людей в бурлящей массе, заполнившей улицы, но я видел, что именно эта растущая толпа и сеяла весь хаос, поскольку пламя и разрушение следовали за ней.
«Всё будет в огне!». Слова из далёкого прошлого, произнесённые человеком, которого я считал обманутым дурачком. «Сплошная боль! Как уже было прежде, так же будет и снова, когда благодать Серафилей снова нас покинет…»
— Он на самом деле произошёл, — прошептал я, и голова вдруг наполнилась множеством дискуссий с Сильдой в Рудниках. Она всегда считала Бич всего лишь полезной метафорой. «Скорее всего, это было не одно событие», говорила она мне. «Я склоняюсь к теории, по которой то, что свитки называют Бичом, было объединением ужасных событий из прошлых веков. Эра войны, мора, наводнений и голода, которые за десятилетия или даже столетия уничтожили забытые королевства. На самом деле неважно, что это было, юный Элвин. Важно лишь то, что это означает».
— Ты ошибалась, дорогая учительница, — пробормотал я. В городе стало темно, поскольку небо уже настолько затянуло дымом, что вся картина стала тенистым кошмаром из красных языков пламени и кричащих душ. — Как ты ошибалась.
— Пожалуйста. — Я повернулся и увидел возле себя историка с умоляюще расширенными глазами. — Твоё завещание. Нам оно нужно. Со временем ты узнаешь зачем, но сейчас ты должен завершить рассказ.
Я ошеломлённо посмотрел на него и снова перевёл взгляд на бойню.
— Кто написал книгу? — С моих губ слетел визгливый смешок, который перерос во что-то более гортанное, насыщенное и долгое.
— Да ты и сочинил свою книгу, Элвин Писарь! — Глаза историка ярко полыхали от гнева. Он бы ударил меня, если бы мог. — Я всего лишь записал историю, которую ты диктовал. Теперь мы должны её закончить. Поскольку истории, чтобы в ней был смысл, нужно начало.
— Зачем? — Я указал на бушующий внизу кошмар. — Разве она остановит хоть что-то из этого?
— Нет. Но она станет семенем, которое позволит однажды моему народу вернуть утраченное, и станет ключом, который не даст этому повториться. Такую сделку я заключил с призраком много лет назад. Я знаю, что ты не помнишь, как давал мне слово, но всё равно я требую, чтобы ты его сдержал.
Услышав усиление шума, я посмотрел вниз и увидел, как бурлящая масса людей выплеснулась в предместья города. Их коллективный вой звучал ещё громче, и даже с такого расстояния ранил мой слух. В нём слышалась ярость и жестокий голод, развеявшие моё потрясение. Пускай я в этой башне — всего лишь призрак, но всё это несомненно происходило по-настоящему. Мой хозяин был прав: времени мало.
— Я должен узнать, чем это вызвано, — сказал я. — У моего народа есть… поверье, вера…
— Ковенант. — Он кивнул. — Ты рассказывал. Она абсурдна во многих отношениях, презренна в других, но в ней есть зерно истины. То, что вы называете Серафилями и Малицитами — их нескончаемая война принесла нам это. Это — правда.
— Серафили и Малициты. Они на самом деле существуют?
— Они не такие, какими их представляет ваш Ковенант, но да, все они даже слишком реальны. Я не могу объяснить дальше. — Он поднял руку, останавливая мой поток вопросов. — Достаточно сказать, что мир, который ты видишь, это всего лишь один аспект чего-то более… сложного. А что касается конкретной цепи событий, приведших к этому… — Он помедлил, печально взглянув на умирающий город под горой, — … Не могу ничего сказать, кроме того, что разлад и страдания — это всё равно что мясо для Малицитов. Если бы у меня было время, я бы поделился тем, что приведёт людей вашего времени к той же участи, но его у меня нет.