Все остальные согласно зашептались, свет костра заблестел на мечах и топорах в их руках, и начали раздаваться призывы к насилию.
— Нет, — сказал голос с другой стороны костра, — Это он, точняк.
Сначала я решил, что на человеке, который вышел вперёд, надета какая-то маска, настолько неправильными выглядели черты его лица. Его нос был таким приплюснутым, что, казалось, он вплавлен в его лицо, а на верхней губе виднелось пятно кожи от шрама, получившегося от плохо сшитой серьёзной раны. При разговоре он сверкал неровными зубами, как у рыбы, а слова скрежетали гнусаво и вылетали вместе с брызгами слюны.
— Имел честь служить под его началом при Хайсале, — сказал он, растягивая изуродованные губы в ужасную пародию на улыбку. — Иль не припоминаете, капитан?
Так значит, тут у нас потенциальный мятежник с неосторожным ртом, тот самый, с которым Эймонд мучил покалеченного алундийца. Он, как и грубиян с топориком, носил бригантину из клёпаной стёганки, густо перепачканную вином и кровью. Удар латной перчаткой по лицу явно не умерил жестокие наклонности этого человека. А ещё он выглядел значительно менее пьяным, чем его товарищи, и потому я направился к нему.
— Помню, — сказал я, бросая короткий взгляд на остальных. — А ещё помню, как уволил тебя со службы Ковенанту. Отсюда вопрос: кому вы служите теперь?
— Помазанной Леди, конечно. — Плосконосый растянул улыбку, открыв ещё больше неровных зубов, потом поднял кулак и обернулся к спутникам: — Так ведь, парни?
Все ответили с пылкой, хоть и пьяной готовностью, скрипуче выкрикнув хорошо известный мне клич:
— Бьёмся за Леди! Живём за Леди! Умрём за Леди!
— И всё же, я не вижу флага, — заметил я, остановившись на тщательно рассчитанном расстоянии от плосконосого.
— Тем, кто идёт за дело Леди, не нужен никакой флаг, — ответил он, и улыбка соскочила с изуродованных губ, а в его взгляд закралась определённая осторожность. — Я сам это слышал от неё. Вы, капитан, может меня и уволили, только вот она — нет. На её проповедях всем рады, и нельзя отрицать истинность её миссии.
— Её миссии? — Я развернулся, переводя взгляд с одного разграбленного дома на другой. — Так значит, это она вас направила?
— Да! — в гнусавом подтверждении этого парня чувствовалась ярость, сказавшая мне, что на убийства и грабёж он пошёл не только по низменным мотивам. — По правде её! По слову её!
— Правда её! Слово её! — нестройно, но восторженно-громко повторили остальные. Этого я прежде не слышал, но с удручающей ясностью понял, что слышу не в последний раз. Догматичные призывы, как чума — легко распространяются и тяжело искореняются.
— Где в последний раз вы её слышали? — спросил я, начиная осторожно готовиться, надеясь, что Плосконосый не заметит. Справа на ремне у него висел кинжал, а на левом — ножны с мечом. Ярко блестело медное навершие меча, а значит, это рыцарское оружие, наверное, награбленное в Хайсале.
— Помазанная Леди путешествует во все уголки этих земель, — сказал Плосконосый. Его голос теперь звучал намного тише, а осторожность в его прищуренных глазах сменилась открытой подозрительностью. Я нередко видел, что у жестоких от природы острое чувство опасности. — Несёт слово своё в уши еретикам в надежде, что они услышат его правду. Некоторые слышат, а большинство — нет. — Он взмахнул рукой в сторону разграбленных домов, где несомненно лежали и другие трупы. — Кто отрицает её слово, пускай и не ждёт ничего иного, ибо так они помогают Малицитам и ещё сильнее приближают Второй Бич.
— Его каждое злодеяние приближает. — Я кратко окинул банду в последний раз, запомнив положение каждого, а потом снова сосредоточился на Плосконосом. Думал было спросить, как его зовут, но решил, что не хочу помнить его имя.
— Неплохой клинок, — сказал я, кивая на меч у него на поясе и добавил голосу командирских ноток: — Как видишь, у меня сейчас меча нет. Так что отдай мне свой.
Если бы Плосконосый был разбойником, то он бы понял, что настало время насилия. На прямой вызов с требованием подчиниться нужен жестокий и немедленный ответ. Но, несмотря на всё веселье недавних грабежей и убийств, этот человек не очень давно был злодеем и потому реагировал в точности как я и ожидал: он не вытащил меч, а поднёс левую к навершию, защищая собственность. Разбойники, чтобы получить преимущество, перекидываются словами перед тем, как начать махать клинками, и он дал мне такое преимущество, позволив подойти так близко.
Он открыл рот, чтобы высказать какое-то возражение, которое уже навсегда утрачено для потомства, поскольку я с детства учился сокращать дистанцию до человека, которого мне надо убить. А ещё долгие часы побоев от опытных рук Рулгарта сделали меня быстрее прежнего. Поэтому я так и не услышал последнее и конечно же невежливое высказывание. Его глаза потрясённо расширились и, надо отдать ему должное, он умудрился положить правую руку на меч, прежде чем мой нож рубанул ему по кадыку. Я схватил его за плечо и держал, отводя дёргавшиеся руки, пока не вытащил меч из его ножен. И, разворачиваясь к остальным, услышал, как в воздухе просвистели две стрелы.
Лилат с умом выбирала мишени, вонзив одну стрелу в глаз грубияна с топором, а вторую — в высокую фигуру на другой стороне костра. Высокий упал тут же, а вот человек с топором остался на ногах и ковылял, кривя залитые слюной губы и всё пытаясь что-то сказать. Его спутники стояли и таращились, одинаково выпучив глаза от потрясения. Странная уродливость его кончины явно настолько их завораживала, что они глазели на него, вместо того, чтобы поднять оружие на смертоносного капитана, который только что завладел мечом.
Следующим я срубил остролицего с секачом. На нём не было бригантины или другой защиты, и меч легко вонзился ему в плечо. Я вогнал его достаточно глубоко для смертельного удара, а потом пинком отбросил тело прочь. Остальные злодеи наконец-то начали реагировать, и опьянение заставило их сопротивляться, вместо более разумного выхода — просто убежать в ночь.
Коренастый мужик с румяным лицом, потемневшим от ярости, бросился на меня с фальшионом. Я одним движением шагнул в сторону и парировал выпад, а потом хлестнул мечом ему по ногам. Он, задёргавшись, упал, а другой парняга с парой длинных ножей в руках в исступлении метнулся вперёд. Я качнулся в сторону от мелькающих клинков и сдвинулся влево, вынудив его — рычащего и колющего воздух — следовать за мной. Он сместился, высветив себя на фоне пылающего костра, и сделался отличной мишенью для следующей стрелы Лилат, которая попала ему в левую ягодицу, резко оборвав исступлённую атаку. Он остановился, бросив ножи, и схватился за стрелу — бесполезное занятие, поскольку добился этим только второй стрелы в рот. Его голова дёрнулась назад, потом вперёд, и он рухнул в костёр, взметнув в ночное небо облако искр.
Возле грубияна, который по-прежнему шатался и что-то мычал, на ногах остались только двое — самые молодые, судя по безбородым перепуганным лицам. Я бы пожалел их, если бы не знал наверняка, что уж они-то никого не жалели, когда грабили эту деревню. Один из разинувших рот юнцов явно был умнее другого, поскольку он побежал, хоть и не очень далеко, пока во мраке не пронеслась стрела Лилат и не проткнула его со спины. Второй бросил своё оружие — ржавый топор дровосека с лезвием в зазубринах, — и упал на колени, таращась на меня с неприкрытой мольбой.
— Малодушный… долбоёб! — прохрипел красномордый на земле, безуспешно пытаясь подняться на покалеченных и кровоточащих ногах. — Эта сволочь всё равно тебя убьёт! — Он крутанулся и смог дотянуться до своего упавшего фальшиона. — Так бы хоть умер в бою…
Я встал ему на спину и прикончил его ударом в основание черепа. Услышав свистящий голос, я поднял глаза и увидел человека с топором, который со стрелой в глазу ковылял в мою сторону.
— Порталы… — пробулькал он. В слюне, капавшей с его подбородка, уже виднелась кровь. — Леди обещала…
— Уж конечно, обещала, — сказал я и подошёл, чтобы нанести удар милосердия ему в шею. Однако, прежде чем я успел ударить, он рухнул ничком на землю, стрела при падении пробила череп насквозь, и он к счастью умолк.
— Капитан, прошу, — сказал коленопреклонённый парень с умоляющим выражением на лице и слезами на глазах. — Я ничего не делал. Пришёл на маяк Леди. Как и все мы. Когда война на севере закончилась, мы пошли за ней, но оказалось ей больше не нужны солдаты…
— Захлопни пасть, — сказал я ему, и он тут же послушался, и продолжал умоляюще таращиться на меня, пока не появилась Лилат, и при виде её он перепуганно всхлипнул. Она вышла из тени с другой стороны костра и двигалась от трупа к трупу. Все сомнения, какие только у меня оставались в отношении её пригодности к жизни воина, развеялись при виде того, как она без малейших колебаний погружает нож в каждое тело.
— Помазанная Леди, — сказал я парню. — Где она?
— В последний раз я видел, как она ехала на север, капитан. В свой замок, как мы слышали.
— То есть в замок Уолверн?
Он закивал.
— Теперь его называют Оплот Мученицы. Король отдал его ей в награду вместе с землями вокруг.
Я кивнул. Это имело смысл, и я не видел лжи на его губах.
— Она правда отправила вас на это? — спросил я, и он содрогнулся. Он бы, наверное, убежал, если бы сзади не появилась Лилат с окровавленным ножом в руке.
— Вот конкретно таких приказов она не отдавала, — промямлил парень. — Но её проповеди… они стали такими сердитыми. Кабы вы её слышали, то знали бы, как распаляют они народ на что-то ужасное. А что она сделала с другими мятежниками…
— Что за другие мятежники?
— Был там городок на юге, у побережья. Вроде как Мёрсвел назывался. Когда Леди привела роту к его воротам, они заперлись и выставили на стены головы истинно верующих. Говорят, Леди сожгла всё то место. Никого не осталось.
Я подошёл ближе, уставившись в его залитые слезами глаза.
— Ты сам это видел?
— Нет… — зашептал он, тряся головой. — Но потом видел пепел. Больше ничего не осталось. Вот почему, понимаете? Вот почему они думали, что всё это позволено…