ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
— Отец. — Эвадина произнесла приветствие без выражения, и не сочла нужным поклониться. А вот сэр Альтерик Курлайн со своей стороны повёл себя сравнительно более заботливо, натянуто улыбнувшись дочери.
— Эвадина, — сказал он, и его глаза осматривали её лицо далеко не с тем выражением осторожного неодобрения, какое я видел в Шейвинском лесу.
Разглядывая доспехи рыцаря, я увидел, что кираса, украшенная чёрно-белой розой фамильного герба Курлайнов, поцарапана и испачкана засохшей грязью и бурыми каплями недавно пролитой крови. А ещё я заметил, что шлем сбоку так же испачкан и погнут в нескольких местах. Взглянув на его людей, я увидел, что у многих перевязаны головы, а лица покрыты синяками и шрамами. И свита такого прославленного аристократа обычно составляла бы по меньшей мере сотню воинов, а я насчитал только около пятидесяти.
«Тяжёлая, а может и проигранная битва», заключил я, снова посмотрев на Альтерика. «Человек, переживший почти смертельную стычку, часто склонен размышлять над своими ошибками».
— Как я понимаю, милорд, недавно вам довелось повстречаться с ордой Самозванца, — заметил я, чувствуя, что сейчас не время для осторожности.
Он ответил быстро и без тени обиды:
— На самом деле, мастер Писарь, скверная стычка с личной гвардией герцога Альтьенского. По всей видимости, они называют себя Серебряные Копья. Два дня назад наткнулись на них дождливым вечером. Я оказался в нескольких шагах от самого герцога, но этот гад ускакал, избежав петли.
— Очень жаль, — сказала Эвадина. — Если б герцог Галтон был захвачен или убит, то всё могло бы решиться без кровопролития.
— К несчастью, я сомневаюсь, что это было бы возможно, — ответил ей отец. — Орда Самозванца удвоилась с тех пор, как он пересёк границу, так что контингент герцога составляет едва ли четверть его сил. Оказывается, множество недовольных керлов только и ждали дня, когда свинья-узурпатор снова поднимет своё знамя.
— Безнадёжных всегда искушает обещание надежды, — ответила Эвадина. — Даже если она очевидно ложная. За моей спиной идут больше десяти тысяч истинных ковенантеров, отец. Скажи, где узурпатор, и мы быстро всё закончим.
От страсти в её голосе Альтерик нахмурился, напомнив мне, как много лет отец и ребёнок были разобщены. Пускай он и жаждал прощения дочери, но мне пришло в голову, что по-настоящему он её не знал. Для него она оставалась заблудшей девочкой, которую он когда-то наказывал и избегал, к своему стыду, и я не сомневался, что этот стыд лишь усилился, когда он понял природу Воскресшей мученицы, которой она стала.
— Принцесса Леанора оказала мне честь, назначив меня маршалом королевского войска, — осторожным тоном проговорил сэр Альтерик. — Наши патрули докладывают, что Самозванец два дня назад остановил свой марш на Куравель. Он разбил лагерь всего в миле от города, в то время как принцесса Леанора собрала восемь тысяч пехоты и тысячу всадников к западу. Лояльные войска из Кордвайна и Шейвинской Марки спешат ей на помощь, но им понадобится несколько дней, чтобы прибыть. Однако… — он помедлил и поёрзал в седле, пристально глядя Эвадине в лицо, — … тут дело не только в продвижении армий. У этого кризиса есть ещё одно затруднение.
— Король, — сказал я.
Рыцарь-маршал склонил голову.
— Именно так, мастер Писарь.
— Капитан Писарь, — тихо, но настойчиво поправила Эвадина. — Прошу, отец, обращайтесь к моему самому доверенному спутнику согласно его званию.
Альтерик, прищурившись, по очереди посмотрел на нас, и в выражение его лица прокралось тёмное и неприятное понимание.
— Поздравляю, капитан, — сказал он мне спокойным тоном, который резко контрастировал с внезапным блеском гнева в примирительном прежде взгляде.
Эту натянутую вежливость я принял кивком и вернулся к более важным вопросам:
— Король в плену?
— Кажется, так. Вчера в королевский лагерь прибыл вестник под флагом перемирия и привёз приглашение к переговорам. Принцесса Леанора особо настаивала на вашем участии, капитан. Я должен сопроводить вас к ней как можно скорее. А вам, миледи, — добавил он, повернувшись к Эвадине, — приказано собрать все ваши силы под королевским знаменем. Мой человек проведёт вас к лагерю.
Мы с Эвадиной лишь обменялись кратким взглядом — снова расцвела наша способность к бессловесному общению. «Ступай», сказали её глаза, «и расскажи мне всё, что откроется».
Повернувшись в унисон, мы поклонились сэру Альтерику, и Эвадина серьёзно проговорила:
— Как прикажет принцесса, милорд.
— У неё снова было видение, да?
Большую часть пути к лагерю королевского войска сэр Альтерик сохранял молчание. И только когда мы проехали через линию пикетов к огромному скоплению палаток, телег и загонов, он соизволил ко мне обратиться. Во всём его виде сквозило неодобрение, но под благородным презрением я чувствовал более глубокое беспокойство.
— За то время, что я служу Помазанной Леди, — ответил я, — на неё снизошло несколько видений, милорд.
— И всё же, она не смогла предвидеть всего этого. — Он дёрнул головой на окружающих солдат и невесело усмехнулся. — Как всегда с её… особым прозрением. К тому времени, как она заговорит, уже слишком поздно.
— Время её видений — в руках Серафилей, — сказал я.
— Неужели? — В вопросе слышалась определённая, любопытная нотка, которая соответствовала глубине испытующего взгляда, когда он натянул поводья своего коня, заставив меня остановить Черностопа. — Вот во что вы верите?
— Я верю, что она — помазанный служитель Ковенанта Мучеников, воскресшая из мёртвых благодаря милости Серафилей, дабы спасти мир от опустошения Второго Бича. — Меня удивил жар, с которым я говорил, не в силах усмирить нарастающий необоснованный гнев. Кто этот человек, чтобы сомневаться в дочери, которую он подвёл? Человек, который даже не поверил в истинность её благословенного прозрения, обрекая её тем самым на годы мучений?
— Тогда вы глупец, — заявил он, и я понял, что мой гнев усиливается ещё больше оттого, что в его голосе я услышал больше жалости, чем насмешки. — Когда представится возможность, спросите её о первом видении. Спросите о том, как умерла её мать…
— Мастер Писарь! — Напряжение и тревога сделали голос настолько неузнаваемым, что только повернувшись и увидев спешащего к нам сэра Элберта, я понял, что этот крик слетел с его губ. Как и голос, его лицо разительно отличалось от лица того человека, которого я знал — бледное и небритое, а обычно коротко постриженные волосы торчали колючей копной. Он смотрел на меня тёмными глазами, впалыми от недосыпа, нетерпеливо подзывая меня рукой.
— Вы здесь, хорошо, — сказал он. — Идёмте, вы нужны.
С первого взгляда на вестницу в шатре принцессы Леаноры во мне невольно зародилось подозрение, что Самозванец выбрал её за внешний вид, противоположный Эвадине. Медово-светлые волосы, постриженные чуть ниже ушей, окаймляли овальное лицо несомненной привлекательности, хотя на нём и застыло враждебно-хмурое выражение, граничащее с откровенным презрением ко всему, что она видела. Её доспехи были отполированы до серебристого блеска, а кирасу и наплечники украшали завитки небесно-голубого цвета. Руку в латной перчатке она держала на богато украшенной рукояти меча и крепко сжала, когда Элберт провёл сэра Альтерика и меня в шатёр.
Она коротко глянула на лорда Курлайна, посмотрела на меня, и её враждебность немного ослабла, когда она по-волчьи улыбнулась, оскалив зубы.
— Писарь, но не мученица, да? — спросила она таким мягким голосом с настолько благородным акцентом, что рядом с ней сэр Элберт казался простолюдином.
— Миледи, я вас знаю? — спросил я, отчего её улыбка расплылась.
— Ещё нет, — сказала она, наклонив голову. — Но узнаете, очень скоро.
— Капитан, эта… личность, — сказала принцесса Леанора, поднимаясь из-за своего вездесущего стола, — не леди, а лишённая прав собственности предательница, которую презирают как семья, так и Корона.
— Истинный король назвал меня графиня Десмена Левилль, — сказала вестница, проигнорировав Леанору, и удивительно глубоко поклонилась мне. — Единственный титул, который я когда-либо приму — это дарованный единственным достойным монархом, способным править этим королевством…
— Хватит! — В кратком приказе сэра Элберта в немалой степени слышалась его прежняя властность, хотя в том, как он подходил к принцессе, сжав кулаки, явно сквозила задумчивость. Я отметил, как Леанора попыталась его успокоить мягким прикосновением к руке, но он явно этого почти не почувствовал. — Ваши известия, — сказал он, кивая на меня. — Повторите их капитану Писарю.
— Я уже изложила условия Истинного короля, — фыркнула графиня, презрительно приподняв голову. — Теперь же я терплю вашу компанию лишь столько времени, сколько потребуется вам на ответ…
— Повторите! — Прервал сэр Элберт, стиснув зубы и выговаривая так медленно и тщательно, что он явно едва сдерживал ярость. — Ваши. Известия.
К счастью для здоровья вестницы, её высокомерие позволяло хотя бы немного здравого смысла. Её лицо чуть порозовело, она стиснула зубы и уставилась на меня. Своё послание она произносила отрывистым тоном, который мало что выдавал, кроме капли гнева. В конце концов меня позвали сюда, чтобы выслушать эту женщину и оценить её правдивость. Слушая, как она говорит, я понял: вряд ли она понимает, что ей не выйти из этого шатра живой, если я объявлю её лгуньей.
— Да будет известно, — начала графиня Десмена, — что некий Томас Алгатинет, лжекороль Альбермайна, находится под защитой Истинного короля Магниса Локлайна, будучи захвачен в честном бою. Хотя и многочисленны преступления лжекороля, но король Магнис мудр и милосерден. Он считает, что это королевство уже претерпело слишком много раздоров, благодаря бесконечным распрям и жадности, порождённым многолетним незаконным правлением семейства Алгатинетов. Посему он готов избавить своего пленника от суда и казни, которых тот заслуживает. А потому леди Леаноре Алгатинет сим предписывается расформировать своё воинство и распустить свою свиту, коим приказано присягнуть и воздать должное королю Магнису. Время и место для этого он выберет по своему усмотрению. В свою очередь Томас Алгатинет будет возвращён семье при условии, что и он и его сестра покинут любые земли в пределах Альбермайна и принесут торжественную клятву, что они никогда не вернутся.