Солдаты Разведроты, справедливо опасаясь моей реакции на любое неуважение, относились к ней по большей части с почтительным и в основном невысказанным любопытством. Эйн предсказуемо составляла исключение, терзая Лилат постоянным шквалом вопросов, и записывала все ответы, добавляя всё больше слов в растущие стопки пергамента, сложенного в седельных сумках.
— Где ты это взяла? — спросил я, кивнув на фальшион, приставленный к ближайшей бочке с водой.
— Эймонд, — сказала Лилат, и в этом ответе не было ничего удивительного. Он тоже уделял Лилат значительное внимание, при этом краснея и заикаясь. — Он сказал, что завтра мне это понадобится. А ещё он дал мне вот что поносить. — Она отложила щётку и приподняла клёпаную железом бригантину. — Тяжёлая, — добавила она, поморщившись от неприязни. — Мне ведь не обязательно её надевать?
— Не обязательно, — сказал я и взял у неё доспех. — Она тебе не понадобится, как и оружие.
Я положил бригантину, взамен взяв её седло.
— Пора, — сказал я, поднимая его на спину Каэлира.
— Пора? — озадаченно прищурилась Лилат.
— Пришло время выполнить поставленную перед тобой задачу. — Я положил седло на место и взялся за подпругу. — Пора отыскать Доэнлишь.
— Но битва…
— Это не твоя битва. — Я застегнул ремень и туго его затянул, а потом выпрямился и посмотрел ей в глаза. — И не твоя война. Сейчас мне надо идти, и я не стану слушать никаких возражений.
— Эйтлишь сказал мне защищать тебя…
— И ты защищала, в горах. Там было твоё место. А здесь — моё, и я не смогу защитить тебя, ни завтра, ни в последующие дни. Здесь всё по-другому, и ты это уже видела. Ты видела, как мы поступаем друг с другом, видела убитых детей, сожжённые деревни. Видела, как люди голодают ради возможности умереть за дело, которое они понимают лишь немногим лучше, чем ты. Видела, каков мой народ, и я от них не отличаюсь.
Услышав в своём голосе всё больше грубых и неровных ноток, я замолчал. Снова посмотрев на Лилат, я увидел боль и нежелание в её открытом взгляде. Закашлявшись, я приторочил данный ей Эймондом фальшион к седлу сзади и заговорил, стараясь не встречаться с ней взглядом:
— Однажды я уже вынудил друга вступить в битву, — сказал я. — И она ненавидела меня за это. Так всегда с битвами: они нас меняют, переделывают во что-то новое, и это редко улучшение. Я бы хотел, чтобы на твоём лице не было ненависти, когда увижу тебя в следующий раз. Поиски Доэнлишь — в любом случае более важная задача. И к тому же, Улла была права. Я вижу это, если не видишь ты. Ты не таолишь, ты вейлишь, охотник, и, безусловно, охотником быть намного лучше.
Она продолжала возражать, и наш спор становился всё жарче, пока я не пригрозил связать её, бросить в телегу и отвезти на двадцать миль отсюда и отпустить. И это была не пустая угроза. Я хотел, чтобы она не видела того, что случится тут утром, и не только потому что хотел избавить её от ужасов генерального сражения. Нет, всё было подлее и эгоистичнее. Я не хотел, чтобы она увидела моё преступление. Даже если она никогда не поймёт его природу, я всё равно решил, что не стану навлекать проклятие на свою душу под взглядом Лилат.
— Где? — пробормотала она, согласившись наконец взобраться на коня. — Где мне искать? Земли тут обширные.
— Ты же охотник, — напомнил я и улыбнулся, не дождавшись улыбки в ответ. — И к тому же, у меня есть чувство, что Доэнлишь отыщет тебя, когда придёт время. — Я отступил назад, продолжая улыбаться и чувствуя, как у меня перехватило горло. — Осторожнее с теми, кого встретишь на дороге. Никому не доверяй и каждое слово принимай за ложь.
Лилат отвернулась, всё сильнее сжимая поводья, и я подумал, что она собирается безо всякого прощания умчаться в темноту. Но всё же она помедлила — на её лице сохранялось укоризненное выражение, но взгляд смягчился.
— Эйтлишь то же самое говорил о тебе, — сказала она. — «Весь его народ лжецы, и он один из худших». Вот что он мне сказал.
— Не скажу, что и мне на него не плевать, — натянуто усмехнулся я. — Но и не стану оспаривать его мудрость.
Лилат кивнула, её гнев стих, и она выпрямилась.
— Не умри завтра, — сказала она, и ударила пятками, пустив Каэлира быстрой рысью. Ночное небо потемнело из-за туч, и я видел её совсем недолго, пока конь и всадница не пропали в темноте.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Самозванец в тот день тщательно расставил свою орду, поместив опытных альтьенцев герцога Галтона на правый фланг, а в центре — компанию наёмников и остатки своих верных последователей. Эта аккуратно выстроенная шеренга к западу переходила в раздутую вытянутую толпу керлов, формировавших левый фланг армии бунтовщиков. Несмотря на недостаток сплочённости, простолюдины, вставшие под знамя Самозванца, по-прежнему производили грозное впечатление. Эйн своим намётанным на числа глазом оценила, что их больше десяти тысяч, и эта цифра соответствовала размерам остального войска. Напротив, силы принцессы Леаноры можно было оценить примерно между пятнадцатью и восемнадцатью тысячами, и подкрепления прибывали даже пока барабаны и горны выстраивали солдат в шеренги. Эвадина подошла с войском Ковенанта прямо перед рассветом, а позади неё шло около шести тысяч участников священного похода. Остальные из Жертвенного Марша растянулись неуклюжей, оборванной змеёй по дороге до южного Альбериса, и всё утро усталые, но увлечённые керлы подпитывали королевское войско.
Часы до переговоров я провёл помогая Суэйну выстраивать керлов в нечто, похожее на строй, ставя в передние ряды самых наименее оголодавших и хорошо вооружённых. Им полегчало после нескольких часов отдыха и нормальной еды, но усталость и опустошение от Жертвенного Марша ясно читались на каждом лице. На многих лицах я увидел характерное отстранённое выражение, которое говорило о недавней тяжкой утрате. «Скорбят о семьях и друзьях, пропавших по дороге», заключил я. И тем не менее, несмотря на всё, что они пережили, я с виноватым удовольствием видел, что за скорбью и усталостью нет никаких сомнений. Их вера в Леди сияла так же ярко, как и всегда, подпитываемая ежедневными проповедями, которые, как я понял, не уступали по тайной силе всему, что я видел от Ведьмы в Мешке или Эйтлиша.
Впрочем, если сработает мой план, то сегодня не будет никакой проповеди, никакого последнего красноречия от Воскресшей мученицы, чтобы зажечь их перед боем против Малицитской Орды. Я считал, что её проповедь перед Полем Предателей обеспечила в тот день победу роте Ковенанта, или, по крайней мере, выживание. А теперь же мне приходилось положиться на то, что, когда придёт время, набожность участников священного похода заставит их действовать быстро.
Решив, что не помешает их немного взбодрить, я влез на Черностопа и немного поездил перед нестройными рядами. Когда удалось привлечь их внимание, я остановил жеребца, встал и выкрикнул как можно громче:
— За кого вы бьётесь?
Резкий и слаженный ответ раздался немедленно и яростно:
— За Леди!
— За кого вы живёте?
— За Леди!
— За кого вы умрёте?
— ЗА ЛЕДИ!
И без спросу они стали топать ногами и стучать древками своего разнообразного оружия по земле, ритмично скандируя:
— Бьёмся за Леди! Живём за Леди! Умрём за Леди!
Я думал, что хор ограничится только участниками священного похода, но вскоре его подхватили и выстроенные аккуратными шеренгами перед ними войска Ковенанта. Но и на них всё не кончилось — лозунг распространился на герцогских рекрутов слева и справа от нас, поскольку войска Ковенанта вместе с ротами Короны поставили в центре построения. Вскоре уже вся королевская армия выкрикивала этот лозунг, который эхом разносился по узкой долине до орды Самозванца.
— ЛЕДИ! ЛЕДИ! ЛЕДИ!
Сама Эвадина сидела на Улстане в переднем ряду, расположившись на периферии от членов королевской семьи и дворян под знаменем Алгатинетов. Я видел, как Леанора пошевелилась от продолжавшихся криков, но с такого расстояния выражения её лица было не разобрать. Я раздумывал, оставит ли ей беспокойство за брата место для ревности, но решил, что сердце принцессы вполне способно разом вместить и страх, и завистливую обиду. Эвадина же со своей стороны никак не реагировала на лозунги, и по-прежнему сидела, стоически разглядывая войско напротив. Разумеется, её кажущееся равнодушие только добавляло впечатления самоотверженной решимости и прямоты.
— Этих лучше бы переставить в тыл роты, — сказал я Суэйну. Он оставался пешим, как и всегда в битве, и потому мне пришлось низко наклониться в седле и перекрикивать нарастающий шум. — И поставить сержантов так, чтобы быстро передавали приказы, если возникнет необходимость.
Суэйн покосился на меня, и на его лице промелькнуло эхо его старой привычной подозрительности.
— Значит, ты думаешь, что переговоры закончатся провалом? — Как самый опытный солдат на службе Помазанной Леди, он знал, что переговоры перед битвой — всегда дело неопределённое. Нередко достигалось соглашение, если одна или обе стороны понимали, что твёрдости их убеждений бросает вызов неиллюзорная перспектива скверной насильственной смерти. Из уроков Сильды я знал о нескольких войнах, которые так закончились, но решил не просвещать Суэйна о том, что этой точно среди них не будет.
— Несмотря на все притязания на королевский трон, — чуть тише сказал я, наклоняясь ниже, — Самозванец в душе вор, и ему нельзя доверять. Кому как не мне это знать? Внимательно следите за происходящим и будьте готовы действовать со всей поспешностью, капитан.
Я видел, как усилилась его подозрительность, когда я отъехал и направил голову Черностопа к королевскому знамени. Однако он без лишних слов серьёзно кивнул мне, и я уехал прочь. Вскоре меня окликнул знакомый голос — я уж и не думал, что уже когда-нибудь его услышу.
— Не знала, что ты такой оратор.
Лорайн Блоуссет, герцогиня Шейвинской Марки, смотрела на меня с высокой белой кобылы. С обеих сторон от неё были вооружённые воины в герцогских ливреях. В прошлый раз костёр цепаря наполовину освещал её лицо, забрызганное кровью, когда она вытащила кинжал из его спины. Я обнаружил, что теперь оно приобрело благородну