Эвадина стояла рядом с Леанорой справа от трона, а собравшиеся светящие расположились слева, и это ясно и недвусмысленно показывало изменения влияния духовенства. Я спорил, что нужно вести себя осмотрительнее, но Эвадина с самой Долины пребывала в неуступчивом настроении.
— Элвин, время интриг и жалких виляний закончилось, — сказала мне она. — Чтобы исполнить нашу миссию, мне нужно брать власть везде, где только смогу.
— Клянусь, — сказал я, опустившись на одно колено и опустив голову. Весь собор гудел от тех же слов, которые собравшиеся повторяли с разной степенью благоговения. Они представляли собой всю знать, кого только можно было собрать за столь короткое время. Здесь была и Лорайн, и герцог Эйрик Талсиер Кордвайнский — высокий, бледный, как покойник, мужчина с вечно подозрительным взглядом. Вызвали и послов Дульсиана и Рианвеля для присяги на верность от имени их герцогов, а также небольшое количество торговцев-беженцев из Фьордгельда, несмотря на его недавнюю утрату в пользу сестёр-королев Аскарлии. Разумеется, не присутствовали аристократы из Алундии, а из Альтьены присутствовала лишь одна капля крови в лице леди Дюсинды. В отличие от суженого, девочка всю церемонию безо всякого раскаяния ёрзала и вертелась. Она довольно охотно держала сэра Элберта за руку, но часто закатывала глаза и надувала щёки, скучающе вздыхая, и это отсутствие манер вызывало на моих губах скрытую улыбку.
— И вот, — объявил Дюрейл, и по его тону все с радостью понимали, что дело идёт к концу, — наступил первый день долгого и славного правления. Слава королю Артину!
— Слава королю Артину!
Когда хор славословий утих, Леанора вышла вперёд, а светящий отступил. Поведение принцессы показалось мне обескураживающим в своей бесхитростности. Она сегодня надела почти полностью чёрное платье с несколькими вышитыми серебром узорами, а на её лице не было никакой краски, кроме тонкого слоя пудры. Однако выражение её лица было самым тревожным, поскольку она осматривала собравшихся аристократов мрачным взглядом исподлобья. В этом взгляде сквозило обвинение и предостережение, от которых, не сомневаюсь, зачесалось немало благородных задниц. И всё же ей удалось заговорить ровным тоном, хотя и с лёгкой властной резкостью.
— По праву закона и материнства, — начала она, — груз регентства возложен на мои плечи. Пока мой сын не достигнет совершеннолетия, управление этим королевством будет в моих руках. Не сомневайтесь, что сострадание и справедливость, которыми славился мой возлюбленный брат, всегда пребудут и в моём сердце. Подлые зачинщики восстания теперь мертвы или отправлены в нашу темницу в ожидании суда. Перед нами открываются мир и процветание, если только мы сможем их удержать. Пускай забудутся все прошлые обиды, пусть простятся все неверные слова или неуместные чувства. Так говорю я, принцесса-регент Леанора Алгатинет, от имени короля.
Она помолчала, переводя взгляд на первый ряд скамеек, где сидели главные военачальники королевского войска вместе с наиболее видными придворными.
— А теперь, — продолжала Леанора, — мы должны обратить внимание на признание самоотверженной храбрости и заслуг наших солдат. Капитаны Суэйн, Дорнмал и Писарь, прошу вас, подойдите.
Я заметил, как лицо Леаноры на этих словах чуть дёрнулось — всего лишь мимолётное движение глаз в сторону Эвадины, но оно сказало мне о том, кто на самом деле автор этого неожиданного поворота. Суэйн, Уилхем и я, поднимаясь, обменялись озадаченными взглядами и направились к подножию возвышения, откуда Леанора одарила нас весьма натянутой улыбкой.
— Опуститесь на колени, сэры, — сказала она, — и получите свою награду.
С трудом держа меч, который мать вложила ему в руки, Артин осторожно спустился по ступенькам помоста. К счастью клинок был просто украшением с затупленным лезвием, и потому не пролилась кровь, когда он царапнул мне ухо, прежде чем опуститься на плечо.
— Нарекаю тебя сэром Элвином Писарем, — сказал мальчик, тщательно выговаривая слова, как делают дети, читая заученную речь. Он повторил этот же неуклюжий ритуал в отношении Суэйна и Уилхема, немного запутавшись с последним, поскольку там требовалось несколько дополнительных слов.
— Честь твоя… — начал мальчик-король, затем нахмурился и замолк, пока мать не прошептала ему подсказку: — …сим восстановлена. Знайте, что я… монарх, который прощает все преступления, при условии должного… покаяния и искупления вины.
Новоназванный Артин, явно довольный собой, решил добавить театральной импровизации:
— Встаньте, мои рыцари! — выкрикнул он, подняв меч над головой. — И поразите моих врагов! Пусть знают все, кто видит это, что король Артин уничтожит всех бунтовщиков, точно как Самозванца и Герцога-Предателя!
— Хорошо сказано, ваше величество, — Леанора быстро подошла и избавила мальчика от меча. Подозвав придворного, чтобы тот сопроводил миниатюрного монарха к его огромному трону, она повернулась к троим стоявшим перед ней нововозведённым дворянам. — По обычаю в этот миг принято даровать земли и деньги, — сказала она, — но я уверена, что единственная награда, которой потребуете вы, джентльмены, это продолжать службу Ковенанту и следовать за Помазанной Леди.
— Так и есть, ваше величество, — произнёс Суэйн с натянутым поклоном, который нам с Уилхемом пришлось повторить, к моей досаде. Будь у меня возможность, я, может, выторговал бы пару сундуков королевской монеты, чтобы пополнить ротную казну.
— Однако щедрое сердце моего сына не так-то просто остановить. — Леанора, подняв руку, призвала трио придворных из тёмной ниши за реликварием. Они двигались тяжеловесно, несгибаемо, и каждый нёс по мечу. — Владейте достойно этими клинками, сэры, — произнесла Леанора, а придворные опустились перед нами на колени, протягивая мечи. — Во имя короля и во славу Ковенанта.
Я сразу же взял свой меч, а Суэйн и Уилхем чуть замешкались. Я решил, что дело в украшениях — несколько вычурных для тех, кто поклялся преданно служить. Посмотрев на свой меч, я увидел, что медальон и оковка ножен выполнены из чеканного серебра, а узор изображал меч с двумя писчими перьями по бокам. Тот же узор был выполнен на серебряной рукояти и навершии, которое так же украшал большой блестящий гранат.
Подняв глаза, я увидел, как Леанора смотрит на меня, изогнув бровь и с лёгкой улыбкой — первый признак веселья, что я у неё увидел с самой Долины.
— Это прекрасно, ваше величество, — сказал я с низким поклоном. — Мои искренние благодарности королю за его щедрое сердце.
— Спасибо, сэр Элвин, — ответила она, а потом улыбка слетела с её губ и в голос закралась более суровая нотка. — И всегда помните, что королевские дары требуют преданности рыцаря.
Она отвернулась, подобрала юбки и снова поднялась на помост, где приняла свиток от очередного кланяющегося придворного.
— А теперь, — громким голосом, заполнившим весь собор, продолжила она, разворачивая свиток. — Мы должны вернуться к вопросам правосудия. Те, кто будут названы далее, объявляются предателями королевства и подлежат немедленному аресту. Сим аннулируются все действующие права и титулы этих вероломных и недостойных злодеев, а все земли и собственность, принадлежащие им, переходят в собственность Короны. — Сказав это, она стала зачитывать список имён. Это был длинный список, но к счастью, никто из присутствующих в него включён не был, так что, по крайней мере, не пришлось смотреть на бегущих к выходу перепуганных дворян.
Я прищурился, вглядываясь в щель в двери камеры. За ней стоял мрак, и одинокая свеча, трепещущая на сквозняке, отбрасывала мерцающий свет на широкую спину хорошо сложенного мужчины, сидящего за столом. Слева от него лежала стопка пергамента, а справа — чернильница. Этот человек склонился и писал, а скрип его пера на мой писарский слух казался медленным и тяжёлым.
— Он правда попросил меня? — проговорил я, обернувшись к главному тюремщику.
— Вас и никого иного, милорд, — сказал он. — За последние недели приходили разные священники и даже пара восходящих. Он всех послал нахрен, и даже королевских камергеров. Сказал: «Приведите мне писаря или оставьте меня в покое». По правде говоря, больше ничего толкового и не сказал. Только сидит и весь день что-то карябает, хотя почерк у него довольно плохой. — Он пренебрежительно фыркнул. — У меня и то лучше выходит, а я едва своё имя могу написать.
По моему опыту те, кто стоят во главе мест заключения преступников, часто хуже узников — злобный темперамент и подозрительность, граничащая с манией, необходимы для их профессии. Но пускай в этом человеке и присутствовала грубость, какую можно было ожидать, он также обладал удивительной приветливостью, хоть я бы ни на мгновение усомнился в его готовности использовать дубинку с медными шипами, висевшую у него на поясе.
Меня вызвал в дворцовые подземелья королевский вестник — человек, ещё более склонный к высокомерным манерам и презрительным взглядам, чем тот суровый парень, который приезжал в Оплот Мученицы. Войску Ковенанта отдали под бараки вереницу складов у реки, пустующих благодаря военным бедам и спешным закупкам всего подряд. За пять дней с коронации короля Артина войско сильно разрослось. Потери в битве Долины с лихвой восполнили добровольцы из священного похода. Из этих нищих, истощённых людей в битве выжило удивительно много, и на их вкус война оказалась не настолько отталкивающей, как можно было бы ожидать. И потому количество солдат, марширующих теперь под знаменем Помазанной Леди, выросло настолько, что их уже нельзя было разместить во дворце или в любом здании Ковенанта.
Всё свободное время я занимался отсеиванием неподходящих рекрутов и тайно отправлял в город самых осмотрительных разведчиков, чтобы собрать как можно больше информации о настроениях населения. И потому на этот вызов я смотрел как на неприятный отвлекающий фактор, но королевский вызов нельзя игнорировать. Он был написан собственной рукой Леаноры и к тому же в довольно жёстком тоне: «Проследовать в Королевские Темницы и записать Завещание Самозванца. По всей видимости, он отказывается говорить с кем-либо ещё. Подписано принцессой-регентом Леанорой Алгатинет».