— Джека Тейлора.
— Это должно что-то означать?
— Мне заплатили, чтобы я вас проверил.
Снова приподнятая бровь и вопрос:
— Зачем?
— Чтобы узнать, не убили ли вы своего мужа.
— Вы что, мать вашу, шутите?
Ругательство легко соскользнуло с ее языка, но тут она сообразила, в чем дело, и воскликнула:
— Терри, этот мерзкий педик!
Я кивнул, и она добавила:
— Бог мой, у вас явно слабовато насчет конфиденциальности.
Я встал и произнес:
— Так вы убили?
— Да вы что, в самом деле?
— Это означает «нет».
Я направился к двери, и хозяйка сказала:
— Каким же наглецом надо быть, чтобы прийти сюда и спросить, не убивала ли я своего мужа.
— Зато напрямую.
Она засмеялась:
— У вас есть номер телефона — вдруг я решу сознаться?
— Гостиница «Бейли».
— Вы там живете?
— Да.
— Ладно, Джек Тейлор, может, в своем деле вы никуда не годитесь, но в определенном стиле вам не откажешь.
Я уже дошел до двери, когда хозяйка прибавила:
— Решишь развязать — звони мне.
Я одарил миссис Бойл пустым взглядом, будто не понял, о чем та говорит. Она ехидно улыбнулась:
— Мне все эти симптомы знакомы, и можешь мне поверить, ты запьешь снова скорее, чем думаешь. Речь идет не о том, будешь ли ты пить, весь вопрос — когда.
— Имел я тебя дамочка.
— Размечтался.
И она захлопнула дверь перед моим носом. Противно признать, но она была права по обоим пунктам.
* * *
Мне так нравились мои друзья, что я был в них влюблен и хотел, чтобы они любили меня.
Но поскольку в жизни все по-другому, это препятствовало установлению хороших отношений значительно дольше, чем мне хотелось вспоминать.
В следующий понедельник студент второго курса купил чашку кофе в кафетерии. Стоял один из редких, замечательных, ясных дней, на небе не было ни облачка. Вы могли почти потрогать надежду в воздухе. У людей улучшилось настроение, и с вами начинали здороваться незнакомые люди и улыбаться.
Такой вот выдался денек
Студент сел на лавку на площади и отпил глоток кофе. Подошел забулдыга и попросил:
— На чашку чая не дадите, сэр?
Но он просил не всерьез, скорее, по привычке, чем по необходимости. Без всякой униженности. Два неевропейца спросили, где найти отдел социального обеспечения. В двенадцать колокола пропели славу Деве Марии. В дальнем конце площади двое рабочих прекратили работу и перекрестились. Что не часто увидишь. Не то чтобы им хотелось бросить работу, они лишь отдавали честь Богоматери. Где-то в четверть первого к лавке подошел мужчина, встал за спиной студента и спустил курок. Затем круто повернулся на каблуках, направился к центру площади и… исчез.
Уходя, он швырнул на землю обертку из-под фруктовой жвачки. Полицейским не приходилось упрашивать свидетелей. Их оказалось чересчур много.
И все давали противоречивые показания.
Одни говорили, что убийца высокий, другие — что низкий, одним он виделся толстым, другим — худым.
Волосы у него были соответственно длинные или черные. Некоторые утверждали, что он лысый.
Был он в костюме, кожаной куртке, пиджаке, плаще.
Но совершенно точно старый, молодой, средних лет.
Фоторобот походил бы на половину мужского населения и некоторую часть женского.
Кленси разорялся:
— Это ужасное, чудовищное преступление! Полиция не успокоится, пока преступник не будет пойман.
Он еще бормотал про беззаконие, кризис общества, наркотики и другие темы, имеющие ко всему прежде перечисленному смутное отношение.
В заключение инспектор заявил:
— Полиция проводит необходимые следственные действия.
В переводе это означало, что у них нет ни шиша.
Я ушел в подполье с книгой.
Как вам такое длинное название:
Киношная война: Голливуд и средства массовой информации сговорились ограничить список допустимых к показу фильмов.
Я уже прочел довольно много и почти забыл, как сильно мне хочется выпить. Зазвонил телефон. Я снял трубку:
— Слушаю.
— Джек, это Билл.
— Привет, Билл.
— Я хочу узнать, что ты успел сделать.
— Да?
— Есть успехи?
— Ведется расследование.
Он невесело рассмеялся, потом заметил:
— Ты говоришь, как полицейский.
— Старые привычки, верно?
— Только не надо мне вешать на уши это дерьмо.
— Нужно время, Билл.
— И кто надоумил тебя задействовать этого религиозного придурка, Флада?
— Никто. Если хочешь кого-то найти, лучше его нет.
— А я говорю тебе, держи этого гребаного урода подальше от моих дел, понял?
Я начал от всего этого уставать и сказал:
— Что ты собираешься делать, уволить меня?
Я расслышал, как Билл резко вдохнул воздух. Затем он проговорил:
— Не вздумай со мной шутки шутить, мать твою. Я тебе этого не советую, Джек
— Я плохо реагирую на угрозы, Билл.
— Пора научиться.
Клик
Я попытался продолжить чтение, но настроение пропало. Чего мне больше всего хотелось, так это пойти в паб «У Свини» и выколотить всю душу из Билла. Я схватил куртку и так хлопнул дверью, что та сорвалась с петель.
Есть на Сент-Августин-лейн небольшое кафе. Хозяин там баск Я все собирался спросить, каким ветром его прибило к берегам Голуэя, — так и не собрался. Кроме того, поговаривали, что баски не слишком жалуют любопытных. Как обычно, народу в кафе было много. Клерки из юридической конторы при зале суда, учителя из соседней школы милосердия, случайный студент и два рыбака-испанца. Хозяин кивнул:
— Жак!
Остроумный ответ не пришел мне в голову, к тому же я не вспомнил, как его зовут, поэтому ограничился вопросом:
— Как делишки?
Нескладно, верно?
Но баска это не смутило. Он провозгласил:
— Cafe con lecbe, grande.[2]
— Прекрасно, — заметил я.
Хозяин помолчал, потом вздохнул:
— Я скучаю по Glenroe.
Баск, тоскующий по Уэсли Барроуз: нет, мир определенно перевернулся.[3] Я был здесь несколько недель назад, и группа студентов пользовалась компакт-дисками в качестве пепельниц. Один из них сказал:
— Не переживайте, это Гарт Брукс.
На блокноте студента красовалось выгоревшее изображение Мэрилина Мэнсона. Я понимал, что одно с другим связано, но мне лень было думать каким образом. Принесли кофе, и хозяин спросил:
— Есть будете?
— Нет, спасибо.
Я помешал кофе, предвкушая глоток горечи. В такие моменты я бы все отдал за сигарету и глоток виски.
А потом полоску кокаина.
Затем забытье.
Я самым натуральным образом встряхнулся, чтобы отогнать гарпий.
Зазвучала запись Лорены МакКеннитт, и я весь отдался музыке. Когда я поднял глаза, то увидел проходившую мимо мать. Старожилы Голуэя всегда пользовались этой дорогой, чтобы попасть в аббатство.
Она висела на руке отца Малачи. Тот, разумеется, был окутан клубами сигаретного дыма. Как-то в книге Кэрол О'Коннор «Дитя Иуды» я наткнулся на такую фразу:
Ее ребенку требовался скрытый источник фактов, помощь грязного, тайного посягателя, профессионального разрушителя частных жизней, который хорошо понимал мерзкие деяния худших отбросов общества.
И это и есть материнство.
Я прошептал:
Аминь.
* * *
Жизнь давно научила меня оставлять в покое все, у чего больше зубов, чем у меня.
Я сидел в пабе «У Нестора» над вторым стаканом чистой водопроводной воды. Удивительно, что наступил день, когда ирландец платит за чистую воду, причем дорого. Джефф сказал:
— Ты молодец.
— В смысле?
— Ну, выпивка… сигареты… и все остальное.
Я покачал головой:
— Я плюю против ветра.
Он прекратил вытирать стакан и посмотрел на меня:
— Что ты имеешь в виду?
— Я глотаю пули, и мне омерзителен привкус металла во рту.
Джефф поставил стакан, оперся о стойку.
— Очень поэтично, хотя звучит зловеще, — заметил он.
— Прав был тот, кто сказал, что чистая жизнь продлит твое существование. Он только забыл добавить, что ты будешь ненавидеть каждую минуту.
— Потом будет легче, Джек.
— Хотелось бы верить.
Джефф не пил уже двадцать лет. Однако после рождения ребенка он сорвался. Но всего на один вечер. Я помог ему остановиться. И с той поры он снова стоял на верном пути. Я поинтересовался:
— Больше никогда не хочется сорваться?
— Еще как
— Ты это серьезно?
— Не стоит об этом, Джек Я не могу пить, конец обсуждению.
В этот момент я его почти ненавидел. Не яростно, нет, просто глухое раздражение, какое бывает у выздоравливающего больного. Я отодвинул воду и встал, собираясь уйти.
— Кэти уже раскинула сети, пытается добыть нужную тебе информацию. Пока ей не везет, — сообщил Джефф.
— Ладно, не бери в голову.
Я уже уходил, когда внезапно ко мне обратился часовой. Я едва не грохнулся от изумления, он ведь практически всегда молчал. Часовой сказал:
— Ты занимаешься монастырем Магдалины? Ну, я его отлично помню. Когда мы были детьми, то бегали мимо и видели, как девушки работают в саду. Да простит меня Господь, но мы их дразнили, обзывали. Монашки стояли над бедными сучками как часовые. Помню, у них были кожаные ремни, и мы развлекались, представляя себе, как они бьют девушек. Ты знаешь, что, когда разразился скандал, трупы девушек выкопали и увезли на кладбище, где и похоронили? Там есть общая могила, где лежат безымянные женщины. Один Бог знает, сколько их там.