— Убила ли я своего мужа?
Я допил виски. Почувствовал, как оно дошло до глаз. После чего спросил:
— Убили ли вы своего мужа?
Она с искренним удовольствием рассмеялась:
— Это был бы тот еще рассказ. Держите это в штанах, Джек.
И исчезла.
Я крикнул, стоя посредине комнаты:
— Вы это о чем?!
На комоде стояла на три четверти полная бутылка. Еще не полностью оставивший меня разум подсказал: «Ладно, ты выпил две порции, ничего плохого не случилось. Надо остановиться. Лечь в постель. Утром можно будет начать снова».
Я серьезно обдумывал эту идею целую минуту, потом произнес вслух:
— А пошло оно все!
И вспомнил тогда слова Реймонда Чандлера.
Как погрубее сказать, чтобы он ушел? Пошел вон, иди к черту, вали отсюда, уматывай, убирайся и так далее. Все годится. Но приведите мне классическое выражение, которое употребил Спайк О'Доннелл (один из братьев О'Доннелл из Чикаго, владельцев маленького заведения, позволивший себе посоветовать ребяткам Каноне катиться ко всем чертям и оставшийся в живых). Вот что он сказал: «Потеряйся».
Об остатке ночи могу только сказать, что я сочинил поэму.
Да простит меня Господь.
Виски затаскивало меня на многие темные улицы, заставляло попадать в ужасные ситуации и мучиться потом от жуткого похмелья. Но за долгие годы нашего тесного общения я ни разу не опустился до написания стихов.
Помнил ли я, что я записал поэму?
Конечно нет.
Строчки оказались на клочках рваной бумаги. К счастью, часть их невозможно было разобрать — просто каракули. Но основное все же осталось. Я был в состоянии припомнить, как сидел на кровати и вспоминал свою лондонскую свадьбу. Мы расписались в конторе в Ватерлоо. Очень подходяще.
Наша первая брачная ночь закончилась дикой руганью. Я встретил следующее утро совершенно один в номере дешевого отеля недалеко от церкви на арках.[5]
Так вернемся к поэме. Вот она. Во всей своей поганой красе.
Пропавший впустую в Ватерлоо
И гладкий как шелк
Самый дешевый и резкий
Я весьма довольный
Пил его по утрам
Пока позже
Не начинал ползать по кровати
В поисках банки пива
И под разбросанными носками
Мятым костюмом гонялся
За таблеткой аспирина
И среди этой разрухи нашел
Твои путаные слова
оставленные тобою
Я свалился с постели
До вечера
Это оказался… тяжелый Ватерлоо
После открытия может быть
После одной рюмки джина
или четырех
Я поспею снова
Легко
Протанцевать по твоим
брачным клятвам.
Я спросил себя: «Что это такое, черт побери?»
Но я не выкинул листки в помойку. Аккуратно сложил и сунул в предисловие к книге Фрэнсиса Томпсона «Небесная гончая».
А куда еще их девать?
Только тут я обратил внимание на костяшки своих пальцев. Содранные и кровоточащие. Я же не выходил из комнаты. Господи, сделай так, чтобы я не выходил. В животе жгло, как будто я напился аккумуляторной жидкости. Голова разламывалась, пот заливал глаза, и жутко хотелось пить. Я пошел в ванную комнату, чтобы напиться, и разрешил одну загадку. Зеркало было разбито, причем засадили по нему явно от всей души.
Я услышал жалобные стоны и сообразил, что издаю их сам. Разумеется, я отключился, не успев раздеться. Бог ты мой, как же от меня воняло. Я сорвал с себя одежду и осторожно встал под душ. Сделал воду обжигающе горячей в искупление своих грехов. Терпел, сколько мог. Мозг работать отказывался.
«Больше не пью», — сказал я себе.
А сам уже мысленно видел перед собой запотевшую снаружи кружку холодного пива. Я услышал, как открылась дверь и кто-то вошел. И без того взбесившееся сердце забилось еще сильнее. Я обернулся полотенцем и высунулся. Джанет, горничная, выглядела старше миссис Бейли, но отказывалась уйти на покой. Теперь она стояла посреди разрухи и качала головой.
— Джанет, все в порядке… — подал я голос. — Я сам уберу.
— Но, мистер Тейлор, что случилось? Обычно вы такой аккуратный.
Мне хотелось закричать: «Пошла вон из моей гребаной комнаты, слышишь! Объяснения она ждет. Господи… да ты же горничная… Помилосердствуй».
Разве мог я позволить себе оскорбить лучшие чувства еще одного существа, тем более что старушка была милой и доброй? Однажды даже подарила мне четки. Теперь мне хотелось удавить ее ими. Но я сказал:
— Отпраздновал слегка. «Арсенал» выиграл у «Спартака».
Она взглянула мне прямо в глаза и заметила:
— Ах, мистер Тейлор, вы опять вернулись к пиву.
Я еле сдерживал закипавшую ярость.
— Друзья зашли, ничего особенного.
— Кто бы говорил! Вы поглядите вокруг.
Это было так на нее не похоже. В любой другой день она не обратила бы внимания и на землетрясение. Но когда человек умирает от похмелья, у всего мира эрекция. Я с нажимом произнес:
— ДЖАНЕТ… ОСТАВЬТЕ ВСЕ В ПОКОЕ.
— Не обязательно повышать голос, мистер Тейлор, я не глухая.
Женщина начала пятиться, потом помедлила и объявила:
— Я помолюсь за вас мистеру Талботу.
Я исхитрился выпить полчашки кофе, причем вырвало меня всего один раз. Надев чистые джинсы и свежую белую рубашку, я продолжал страдать от похмелья в новой одежде. Сидевшая за конторкой миссис Бейли сообщила:
— Для вас письмо, мистер Тейлор.
Я протянул левую руку, чтобы она не заметила разбитые костяшки.
— От Кэти, — кивнул я.
— Очень милая девушка.
— Правильно.
Миссис Бейли помолчала, явно сравнивая ее с Кирстен, которую видела накануне, потом заметила:
— Мистер Тейлор, у меня создалось впечатление, что Кэти на вас сердита.
Ну что я мог сказать… Становитесь в очередь?
Я снова кивнул, теперь стараясь изобразить огорчение. Это оказалось не слишком трудно, поскольку я и так помирал. Выйдя на улицу, я сунул письмо в карман и прислушался к своему организму — желудок намеревался снова вывернуться наизнанку.
МОНАСТЫРЬ СВЯТОЙ МАГДАЛИНЫ
Девушки прижимались друг к другу под одеялами, стараясь согреться и хоть немного согреть своих соседок. Тут они услышали стук каблуков, и сильная рука одним движением сорвала с них одеяла. Женщина, которую они прозвали Люцифером, завопила:
— Каким извращениям вы там предаетесь, шлюхи?
Она схватила ближайшую девушку за волосы и ударила ее кулаком в зубы. Затем потянулась к следующей девушке, протащила ее за волосы до туалета, засунула ей в рот кусок мыла и сказала:
— Жуй, жуй, если не хочешь, чтобы тебе задали трепку, какой свет не видывал.
Ослепленная слезами и ужасом, девушка принялась жевать.
Я направился к «Грейт Сазерн», где знал одного портье. Когда я вошел, он окликнул меня:
— Тяжелая ночка выдалась, Джек?
— Угу.
— Все мы стареем.
Я передал ему несколько банкнот и попросил:
— Добудь мне пинту и рюмку.
Разумеется, здесь так рано не подавали спиртное. Избави боже. Ни боже мой. Но у них было огромное фойе с укромными уголками. Если вам надо подлечиться в прохладном одиночестве, лучше места не найти.
Я только успел завалиться в огромное кресло, как ко мне подошел мужчина. Сначала я решил, что у меня видения от перепоя. Нет, в самом деле Брендан Флад. Он сказал:
— Я видел, как вы вошли.
— Только не сейчас хорошо?
— У меня есть информация, которая вас интересовала.
Я едва не похлопал по конверту в кармане и не сказал: «У меня тоже». Но он сел.
Больше всего мне не хотелось, чтобы Брендан видел, что я снова пью, причем с утра пораньше. Все пошло в помойку. Подошел портье и вроде бы удивился, заметив, что я не один. Взгляды всех присутствующих скрестились на подносе с напитками. Прежде чем я успел начать сочинять какое-то идиотское оправдание, Брендан попросил:
— Мне то же самое.
Портье смутился и спросил:
— Что-то празднуете, ребятки?
— Неси выпивку, понял? — рыкнул Брендан.
Портье отошел, и я спросил Брендана:
— Это вы всерьез?
Он кивнул, и я попытался еще раз:
— Вы пьете?
Он уставился на меня и проговорил:
— Не думаю, что вы имеете право читать мне мораль.
— Да нет… Я просто удивился.
Вернулся портье. Брендан положил на поднос пару мятых банкнот, при этом сказав:
— Сдачу оставьте себе.
Если портье и почувствовал благодарность, то он это ловко скрыл. Брендан схватил рюмку, осушил ее и залпом выпил почти всю кружку пива. Затем откинулся в кресле, закрыл глаза и произнес:
— Очень даже неплохо.
Кто я такой, чтобы спорить? Я обошелся со своей выпивкой аналогичным образом, но глаза закрывать не стал. Мне нравится наблюдать, как это происходит. Возникает дикая тяга к никотину. Вы открываете дверь одному пороку, и все остальные галопом следуют за ним. Брендан сунул руку в карман куртки и достал пачку «Мейджер». Мои любимые гвозди в гроб. Им сделал отличную рекламу в фильме «Крэкер» Робби Колтрейн.
Флад вытряхнул одну сигарету, достал коробку спичек и закурил.
— Не угостите? — подал я голос.
Брендан, окутанный дымом, согласно кивнул. Сигарета показалась мне какой-то странной, и первые несколько затяжек были ужасными. Я затушил ее. Флад ехидно ухмыльнулся.
— Нормально для начала. Первая кажется дерьмом, но вы и оглянуться не успеете, как закурите.
Я спорить не стал. Доказательством служило мое жалкое существование. Я немного выждал и спросил:
— Что случилось, Брендан?
Он глубоко вздохнул:
— Монастырь Магдалины — вот что случилось.
Я не стал его торопить, расспрашивать, и в конечном итоге он пригладил волосы пальцами и начал: