кванно фа нотте…
На предельной громкости.
О соле мио!..
И каждый раз, когда я пытаюсь уменьшить громкость, снова увеличивает ее. Я не могу думать.
— Нельзя ли чуть-чуть потише? — спросила я Эмбер. — Чуть-чуть.
— Нет! Это можно прочувствовать только на полной громкости.
Эмбер проводила терапию — заболел Педро. В это время года он впадает в уныние. Эмбер говорит, у него зимняя аномальная депрессия. Сокращенно ЗАД. Он не вылетает из клетки, понуро вешает голову и молчит как рыба. Более того, он выдирает перья на груди — верный признак тоски у попугаев. Единственное лекарство от нее — неаполитанские серенады. Хотя Педро любит не всех исполнителей. Например, Марио Ланца помогает лучше, чем Тито Гобби. Карузо действеннее Каррераса. И в особенный восторг попугая приводят нежные неаполитанские напевы Тони Марчи. В точности, как бабушку. Паваротти на него совсем не действует. Уж мы проверяли.
Ке белла коза, на иурната э соле, Наръя серена доппа на темпеста!
— Очень сентиментальная птица, — произнесла Эмбер, передвигая мой журнальный столик красного дерева в другой конец гостиной. — Любит музыку, которая идет от сердца. Надо связать ему теплый полосатый свитер, — со смехом добавила она. Потом уперла длинные, изящные руки в стройные бедра, оглядела гостиную и распорядилась:
— Помоги‑ка мне, Минт!
— Ты чего?
Она решительно взялась за подлокотник маленького дивана:
— Передвинем его к окну.
— Зачем?
— Так будет лучше. Вот зачем.
— Ну, вообще-то, я… не хочу, чтобы он там стоял, — промямлила я.
Эмбер вперила в меня недоуменный взгляд. Я поежилась. Сердце бешено колотилось, ладони вспотели, накатило знакомое ощущение паники. Я попыталась вспомнить, что нам говорили на занятиях. Что же это было? Ага: страх оказаться отвергнутыми заставляет вас говорить «да», когда вам хочется ответить «нет».
— Ты не хочешь двигать диван?
— Н-нет, — произнесла я, заикаясь. — Нет, не хочу.
— Да хватит тебе, Минти! — отмахнулась Эмбер, пренебрежительно фыркнув.
— Оставим все как есть, — не отступала я. Она сводила меня с ума этой манерой все время командовать. Наверное, Чарли готов был убить ее. После всего, что говорили на семинаре, она обходилась со мной по-прежнему. Я чувствовала, как растет кровяное давление. Хотелось затеять уборку. Потом я вспомнила еще кое-что, чему научилась на семинаре: излишняя доброта может быть опасна. Если все время себя сдерживать, раздражение накапливается и может выплеснуться в самый неподходящий момент, на ни в чем неповинного человека. А меня не устраивало, чтобы кто-то попал под горячую руку. Мне просто хотелось научиться отстаивать свои права и говорить «нет».
— Послушай, Эмбер, — Ну же, смелей! — Я не…
— Прекрати эту чушь, Минти! — окрысилась она. Через полчаса мою гостиную было не узнать. Два дивана поменялись местами, торшер переместился к камину, стол из красного дерева покинул свой уютный уголок, и персидский ковер тоже сменил место жительства. Перестановка мне совершенно не понравилась.
— Теперь, — провозгласила Эмбер, — избавимся от этих кошмарных занавесок!
«Ничего себе!» — прокричал Педро.
— Прекрасно, он выздоравливает! — порадовалась кузина.
Пока она сюсюкала с Педро, я украдкой уменьшила громкость, и сквозь пение Марио Ланцы, проступили другие звуки — треск фейерверков, заразительный детский смех. Сегодня вечером на Примроуз-Хилл устраивали большое представление. Я не собиралась идти: зачем, если можно посмотреть из сада? Эмбер пыталась скормить Педро кусочек яблока. Попугай схватил его чешуйчатой лапкой, поднес к клюву и поклевал. «Силы небесные, когда же она, наконец, съедет? — подумала я, доставая пылесос. — Она ведь даже не вносит за себя арендную плату».
— Мне не хватает места, — вдруг изрекла Эмбер. Ур-р-ра! Наконец-то… Неужели прочитала мысли?
— У меня очень маленькая спальня, — продолжала она. Действительно, маленькая.
— Да, — признала я. — И там полно барахла. — В основном ее собственных книг. Эмбер скупала их сотнями, безуспешно пытаясь вывести свои творения в списки бестселлеров. В комнате валялось не меньше двухсот томов.
— Там ничего не помещается, — жаловалась она.
— Что ж, проблему можно решить.
— Да, но это будет нелегко.
— Ничего страшного, привыкну, — успокоила я.
— Надеюсь.
— Не переживай. Все хорошее когда-нибудь кончается.
— Значит, ты не против, если я перееду в твою спальню?
— Что?!
— Понимаешь, ты весь день на работе, приходишь только переночевать. А я работаю дома. Думаю. Творю. Поэтому мне кажется, нам нужно поменяться.
— Что?
— Мне к январю сдавать рукопись…
— Да, но…
— …и, откровенно говоря, недостаток свободного места мешает творческому процессу.
— Подожди-ка…
— А твоя спальня в два раза больше.
— Эмбер! — рявкнула я. Ну, все. С меня хватит! Сейчас взорвусь, как вулкан Этна.
Но не тут-то было: Эмбер подскочила ко мне и чмокнула в щеку:
— О, Минти, спасибо! Спасибо огромное! Я так и знала, дорогая, что ты согласишься. Ты такая милая!
Педро к тому моменту уже окончательно оклемался и даже заскучал. «У-а-а, у-а-а, у-а-а! — затянул он. — у-а-а-а-а!»
— Смотри, Минти, ему уже лучше, — щебетала Эмбер. — Чудесно, правда? Он кричит. Посмотрим, станет ли петь. — Она вывернула ручку громкости до отказа, и Педро заголосил, подтягивая Марио.
О соле мио…
— Бог мой…
… ста нфронте те!..
— Вкусное мороженое… — завела Эмбер. «Итальянское мороженое», — подхватил Педро. Откуда-то издалека, перекрывая нестройное трио итальянского тенора, женщины и попугая, донесся телефонный звонок. Я шмыгнула в прихожую:
— Да?
— Ты — мусорная куча!
— Что?..
— Ты — пустое место!
— Кто это?
— Какой из тебя радиорепортер!
— Послушайте…
— Давай, Минти! Теперь твоя очередь.
— Джо?!
— Угадала. Хочешь пропустить стаканчик? Хочу ли я пропустить стаканчик? Пожалуй, нет.
Точно, нет. В любом случае, какой смысл мне идти куда-то с Джо? Он — парень Хелен. Я это точно знаю.
— Так ты хочешь сходить куда-нибудь?
— Хм…
— Всего один рожок…
— Решай.
–.. дай мне!
— Ну…
Кванно фа нотте…
— Давай, Минти. О соле мио…
— Ты хочешь меня увидеть…
— О, Минти, он совсем поправился! — драла глотку Эмбер.
–.. или нет? — спросил Джо.
— Да, — вдруг решилась я. — Хочу.
Через полчаса мы с Джо сидели в баре «Инженер» неподалеку от моего дома. Оказалось, Джо живет совсем рядом, в Камдене. Всего одна остановка на метро по Северной линии или пятнадцать минут пешком.
— Откуда у тебя мой телефон? — спросила я. — Хелен дала?
— Нет, он был в контакт-листе семинара.
— О!
— Что ж, надеюсь, в последнее время ты не позволяла никому собой манипулировать, — сказал он, сменив тему и избежав разговора о Хелен. Джо потягивал пиво и смотрел на меня очень серьезно.
— Позволяла, и очень жалею, — призналась я. — Только что продемонстрировала прямо-таки чудеса доброты по отношению к Эмбер.
— О боже, — расстроился он. — Я разочарован.
— Но кое-что радикальное сделано, — утешила я, дотрагиваясь до волос.
Джо кивнул:
— Потрясающе!
— А ты? Готовишься к боям с киностудиями?
— Работаю изо всех сил, — отрапортовал он. — Я решительно настроен продать сценарий.
— Что ж, книга замечательная, — сказала я вполне искренне. — Прочитала уже половину. Ты очень талантлив.
Он улыбнулся. Эмбер бы сейчас принялась разбирать по косточкам своих персонажей, их мотивы, рассказывать, как долго и трудно она писала роман, излагать, что сказал тот или иной критик, выкладывать, каким тиражом издана книга, Джо просто ответил: «Спасибо», — и перевел разговор на другое. Вдруг мы заметили, что заведение пустеет. Часы показывали семь тридцать пять. Через десять минут ожидался грандиозный фейерверк.
— Пойдем посмотрим? — предложил Джо.
— Если ты хочешь, пойдем.
— Я хочу. Но только, если ты не против, — произнес он с преувеличенной вежливостью.
Я приняла игру: Я… — Звучит заманчиво. Но ты точно уверен, что хочешь пойти?
— Точно.
— Ни за что не стала бы заставлять тебя делать то, чего тебе не хочется, — пояснила я.
— Как мило с твоей стороны, — веселился он.
— О, благодарю вас.
— Позволь заверить, мне до смерти хочется посмотреть фейерверк, Минти. Но только с твоего разрешения.
— Я разрешаю.
— Точно?
— Точно. А ты уверен?
— Да.
— Пожалуйста, если передумаешь, не стесняйся, скажи.
— Ну, все, хватит распинаться! — не выдержал он. — Идем смотреть фейерверк, и дело с концом. Пошли! — Я рассмеялась. Джо — такой забавный. С ним невероятно весело.
Риджентс-Парк-роуд заполонили тысячи людей в шарфах и куртках. Все двигались по направлению к холму. На плечах у взрослых сидели дети, цепляя воздушными шарами листья деревьев. Хлопушки шипели и взрывались, и во мраке расцветали желтые одуванчики вспышек.
«Десять, девять, восемь… — ревела толпа. — Семь, шесть, пять…» Мы вошли в ворота. «…Четыре, три, два, один…»
Бум! П-ш-ш-ш! Бу-у-м! На ночном небе распускались огромные огненные хризантемы. Задрав голову, мы наблюдали, как их длинные серебряные лепестки оставляют в воздухе след, словно потеки краски. Гремели хлопушки, визжали ракеты. С оглушительным треском посыпался сверкающий метеоритный дождь. «А-а-а!..» — пронеслось над толпой, и на небе раскрылась, задрожала и растаяла гигантская пурпурная актиния. Я посмотрела на Джо. Над нашими головами бил огненный фонтан, и его повернутое к небу лицо осветил сноп пурпурных отблесков. От земли вздымалось пламя огромного, высотой с дом, костра.
«Светящиеся обручи! Штука — фунт!» — выкрикивал торговец. Шоу закончилось, все свистели и хлопали в ладоши.
— Хочешь обруч? — спросил Джо.
Я кивнула. Положив деньги в ведерко, он выбрал разноцветный фосфоресцирующий обруч, похожий в его руках на маленькую радугу.