– Ну и где оно? – спросил Хейзел Моутс, когда Енох провел его внутрь заведения. Там, в полумраке, в дальнем конце имелась стойка, перед ней – коричневые, похожие на поганки табуреты. Напротив двери висел плакат с рекламой мороженого: корова, одетая как домохозяйка.
– Оно в другом месте, – ответил Енох. – Просто по пути надо купить перекусить. Что будешь?
– Ничего, – сказал Хейз, неловко стоя посреди зала и спрятав руки в карманы.
– Ну тогда присядь, а я пока выпью.
За стойкой шевельнулась неясная фигура, которая оказалась женщиной с короткой стрижкой. Встав со стула и отложив газету, официантка подошла к стойке и кисло глянула на Еноха. На ней был некогда белый, а ныне покрытый бурыми пятнами фартук.
– Тебе чего? – громко спросила официантка, близко наклонившись к уху Еноха. Лицо у нее было мужского типа; руки – сильные, мускулистые.
– Солодовый молочный коктейль с шоколадом, детка, – тихо произнес Енох. – И чтобы мороженого побольше.
Яростно отвернувшись от него, официантка посмотрела на Хейза.
– Этот малый ничего не будет, только посидит и полюбуется на тебя, – объяснил Енох. – Он не голоден, разве что до твоей красоты.
Хейз невыразительно посмотрел на официантку, и та, развернувшись, ушла готовить коктейль. Хейз присел на крайний в ряду табурет и принялся хрустеть костяшками пальцев.
Енох осторожно посмотрел на него.
– Ты, никак, изменился? – спросил он через некоторое время.
Хейз встал.
– Давай адрес. Немедленно.
И тут до Еноха дошло: полиция! На лице его отразилось довольство от обладания новым секретом.
– Ты уже не такой зазноба, как вчера, – заметил Енох. – Не с чего больше задаваться?
Скорее всего, думал Енох, Хейзел Моутс угнал тачку.
Хейзел Моутс сел обратно.
– И что это ты так быстро вскочил там, у пруда? – спросил Енох.
Вернулась официантка – с готовым напитком.
– Не, понятное дело, – ровным голосом продолжал Енох, – я бы и сам не стал заигрывать с той уродиной.
Бухнув перед ним на стойку бокал с коктейлем, официантка проревела:
– Пятнадцать центов.
– Ты стоишь большего, детка. – Хихикнув, Енох стал потягивать коктейль через соломинку.
Женщина приблизилась к Хейзу.
– Ты зачем пришел сюда с этим сукиным сыном? – прокричала она. – Такой милый, тихий мальчик и пришел сюда с сукинсыном. Следи, с кем якшаешься. – Официантку звали Моди, и она целый день лакала виски из бутылки, спрятанной под стойкой. – Иисусе, – сказала она, утирая верхнюю губу. Потом села, скрестив руки на груди (напротив Хейза, но лицом к Еноху). – Каждый день этот сукин сын приходит сюда.
Енох думал о животных. Сейчас надо пойти к ним; правда, Енох ненавидел зверей в питомнике. От одной мысли о них его лицо наливалось шоколадным пурпуром, словно в башку ударял выпитый коктейль.
– Ты хороший мальчик, – сказала официантка. – Рыльце у тебя свежее. Смотри не изваляй в пушку, якшаясь с тем вон сукинсыном. Я чистых мальчиков сразу вижу.
Она говорила, крича и обращаясь в сторону Еноха, но тот следил за Хейзелом Моутсом. Внешне Хейзел Моутс оставался тих и спокоен, однако внутри его словно бы взводилась некая пружина. Невозмутимый, одетый в синий костюм, он лишь выглядел слегка пришибленным; пружина внутри его взводилась все туже и туже.
Кровь подсказала Еноху поторопиться, и он спешно всосал через соломинку остатки коктейля.
– Да, сэр, – продолжала Моди, – нет ничего милее чистого мальчика. Бог свидетель. Я сразу узнаю чистого или сукина сына, между ними огромадная разница, а вон тот гноящийся ублюдыш, что хрюкает за стойкой, настоящий сукин сын, черт его задери, и тебе надо быть с ним поосторожнее. Чистых мальчиков я сразу вижу.
Енох вынул из кармана пятнадцать центов и положил их на стойку, поднялся и обернулся к Хейзелу Моутсу. Оказалось, тот уже стоит, наклонившись к Моди. Официантка, впрочем, его не видела, потому что смотрела на Еноха. Когда лица Хейза и Моди разделял всего один фут, официантка обернулась.
– Идем уже, – позвал Енох, – некогда нам с ней заигрывать. Надо показать тебе ту штуку.
– Я чист, – произнес Хейз.
Ему пришлось повторить дважды, прежде чем Енох уловил смысл слов.
– Я чист, – повторил Хейз безо всякого выражения что на лице, что в голосе и глядя на женщину, словно на стену. – Будь Иисус правдой, я не был бы чист.
Уставившись на него, официантка проорала:
– Да какое мне дело! Плевать мне, кто ты!
– Идем, – заныл Енох. – Идем, а не то не расскажу, где живут эти люди.
Схватив Хейза за руку, он потащил его к двери.
– Ублюдок! – визжала официантка. – Будто есть мне дело до вас, паскудыши!
Толкнув дверь, Хейзел Моутс поспешил выйти. Сел в машину, и следом за ним в салон забрался Енох.
– Ладушки, – сказал он, – езжай прямо по этой дороге.
– Что еще ты хочешь за адрес? – спросил Хейз. – Я больше здесь не могу. Надо уехать. Не могу больше тут оставаться.
Вздрогнув, Енох принялся облизывать губы.
– Но мне надо показать тебе ту штуку, – хрипло напомнил он. – Никому другому, только тебе. Когда я увидел, как ты едешь мимо бассейна, то сразу понял: это знак. С самого утра чуял, что придет кто-то нужный.
– Плевал я на твои знаки.
– Я каждый день хожу смотреть на эту штуку. Каждый день хожу и никого не могу взять с собой. Жду знака. Вот погоди, глянешь на нее, и сразу назову адрес той парочки. Тебе надо увидеть мою тайну. И тогда сразу что-то произойдет.
– Не обманывайся.
Хейз завел мотор, и Енох подался вперед.
– Животные… сначала посетим их. Много времени это не займет. Меньше минуты.
Он представил животных, как они смотрят на него, готовые наброситься. Потом Енох мысленно увидел, как за Хейзелом Моутсом гонится полиция, с сиренами, как патрульные арестовывают Хейзела и Енох не успевает показать ему тайну.
– Мне нужно увидеться с теми людьми, – напомнил Хейзел.
– Здесь! Останови здесь!!! – завопил Енох.
Слева стоял ряд сверкающих клеток, в которых за металлическими прутьями виднелись неподвижные и мечущиеся тени.
– Выходи из машины, – велел Хейзу Енох. – Мы быстро, и секунды не пройдет.
Хейз выбрался из салона и тут же встал.
– Мне нужно к тем людям, – повторил он.
– Ладно, ладно, а пока идем, – проныл Енох.
– Не знаешь ты адреса.
– Нет, знаю, знаю! Начинается с тройки. Идем же! – Енох подвел Хейза к первой клетке, в которой, чинные, погруженные в себя, мордами друг к другу, сидели два черных медведя, словно матроны за чаем. – Целыми днями сидят себе и сидят. Каждое утро сюда приходит уборщик и поливает клетки из шланга, но смердит из нее так, будто клетки вовсе не чистят.
Енох провел Хейза мимо еще двух пар медведей, даже не взглянув на питомцев, и остановился у клетки, за прутьями которой обнюхивали края бетона желтоглазые волки.
– Гиены. Никак не привыкну к гиенам.
Енох наклонился ближе к прутьям и харкнул, попав одному волку в лапу. Животное метнулось в сторону, бросив на человека косой злобный взгляд.
Енох на какое-то время позабыл о Хейзеле Моутсе, потом обернулся и увидел, что Хейзел стоит прямо позади него. Стоит, не глядя на животных. Думает, наверное, о полиции.
– Идем, – позвал Енох. – Дальше макаки. Нет у нас времени смотреть их.
Обычно Енох останавливался у каждой клетки, исправно бормоча себе под нос обидные слова в адрес питомцев. Однако сегодня обход зоопарка стал проформой, частью обязательного ритуала. Енох поспешил мимо клеток с обезьянами, обернувшись на ходу всего лишь раза два или три – проверить, не отстает ли Хейзел Моутс. У последней клетки Енох все же остановился, как будто бы против воли.
– Ты посмотри на обезьяну, – велел он, пристально глядя в клетку. Животное – серое, за исключением розового зада, – сидело к посетителям спиной. – Будь у меня такая задница, – горделиво произнес Енох, – я бы сидел на ней не вставая, лишь бы гости не пялились. Ладно, идем. Дальше птички, а на них времени нет.
Пробежав мимо клеток с пернатыми, Енох оказался на краю зоопарка.
– Машина нам больше не понадобится, – сказал он. – Пойдем под гору, к роще и через нее.
У последней клетки с птицами Хейз остановился.
– Господи Иисусе! – простонал Енох и принялся дико размахивать руками. – Идем же!
Хейз не сдвинулся с места, продолжая смотреть в клетку.
Енох подбежал к нему, схватил за руку, но Хейз оттолкнул его.
Клетка была пуста.
– В ней же никого! – завелся Енох. – Чего ты вылупился на эту пустую развалину? Быстрей, идем!
Енох покрылся испариной, побагровел.
– Пустая! – кричал он.
Однако потом заметил, что клетка вовсе не пуста. В самом углу ее светился глаз, а сам глаз помещался в середине чего-то похожего на обрывок мочалки, посаженной на старый коврик. Подойдя ближе и присмотревшись, Енох понял: мочалка – это сова, глядящая на посетителей. Точнее, на одного посетителя, на Хейзела Моутса.
– С виду точно сова, – простонал Енох. – Ты их раньше видел?
– Я чист, – произнес Хейз, обращаясь к глазу, тем же тоном, что и к женщине-официантке. Лениво зажмурившись, сова отвернулась к стенке.
Парень кого-то убил, подумал Енох.
– О Иисусе, ну идем же! – завыл он. – Надо показать тебе эту вещь прямо сейчас.
Он потянул Хейза за собой, но сдвинуть сумел всего на несколько футов. Хейз опять остановился, глядя куда-то вдаль. Краем глаза Енох видел слабо; прищурившись, он разглядел на дороге позади них некую фигуру, по обеим сторонам от которой скакали фигурки поменьше.
Неожиданно Хейзел Моутс обернулся к Еноху и произнес:
– Ну, где твоя штуковина? Давай показывай ее, и покончим с этим делом. Веди.
– Разве ж я не веду?! – Енох чувствовал, как на нем высыхает пот, чувствовал покалывание словно бы от мелких иголочек, даже на голове, под волосами. – Надо перейти дорогу и спуститься с холма. Пойдем пешком.
– Почему? – пробормотал Хейз.