Привстав и опершись на спинку переднего сиденья, Хейз ударил по кнопке клаксона. Раздался гудок, похожий на козлиное блеяние, перебиваемое циркулярной пилой. Гувер Шотс отскочил от «эссекса», будто его садануло током.
– Ну хорошо, друг, – сказал он, отойдя футов на пятнадцать и трясясь. – Погоди, погоди, ты обо мне еще узнаешь.
Развернувшись, он пошел вниз по тихой улочке.
В машине Хейз провел час – не самый приятный в своей жизни. Ему приснилось, будто его заживо погребли в могиле и он ждет не Высшего суда – потому что на свете нет Высшего суда. Он ждал ничего. Сквозь овальное окошко на него успело поглазеть множество пар глаз: какие-то – со значительным уважением (например, мальчик из зоопарка), какие-то – просто так, из праздного любопытства. Посмотрели на Хейза три женщины, нагруженные бумажными пакетами, – посмотрели оценивающе, словно на филе рыбы, которое собирались купить. Впрочем, через минуту и они пошли прочь. Мужчина в парусиновой шляпе наклонился к окну и подразнил Хейза, показав ему на пальцах «нос». Женщина с двумя мальчиками поглядела, широко улыбаясь, на Хейза, а потом, уведя детей из виду, знаками дала понять, будто желает забраться в салон и составить ему на время компанию. Ей не удалось пролезть через окно, и потому она вскоре тоже удалилась.
Все это время Хейз думал вылезти наружу, но поскольку смысла в том не было, он даже не пошевелился. Все ждал, когда появится Хоукс с разводным ключом – слепой проповедник так и не пришел.
Наконец сон завершился. Хейз думал, что на улице уже утро, однако была еще только полночь. Хейз перелез на переднее сиденье, включил стартер, и машина завелась как ни в чем не бывало. Хейз повел «эссекс» к дому и когда доехал, вошел в прихожую. К себе он подниматься не стал – посмотрел на дверь в комнату слепого, подошел к ней. Приложив ухо к замочной скважине, услышал храп. Легонько покрутил ручку – дверь оказалась заперта.
Хейзу впервые пришла мысль вскрыть замок. Порывшись в карманах, он нашел кусочек проволоки, которой иногда пользовался вместо зубочистки. В коридоре горел тусклый свет, однако и его хватило. Хейз опустился на колени перед замочной скважиной и аккуратно, стараясь не произвести ни звука, вставил в нее проволоку.
Сделав пять или шесть попыток, Хейз наконец услышал слабый щелчок. Он встал, дрожа, и открыл дверь. Вошел. Сердце в груди колотилось так, словно Хейз пробежал до комнаты Хоукса немалую дистанцию. Подождав, пока глаза привыкнут к темноте, он приблизился к кровати проповедника – тот лежал, свесив голову через край матраса. Хейз присел рядом на корточки и зажег спичку, поднес ее практически вплотную к лицу Хоукса, и тут проповедник очнулся. Две пары глаз смотрели друг на друга, пока горела спичка. Перед Хейзом будто бы раскрылась темная бездна – отпечаток которой нашел себя в выражении у него на лице – и закрылась вновь.
– Теперь можешь уходить, – коротко, густым голосом произнес Хоукс. – Оставь меня.
Он замахнулся на Хейза, и тот безо всякого выражения на лице отстранился и через секунду исчез в темноте.
Глава 10
Следующим вечером Хейз припарковался напротив театра «Одеон», залез на капот «эссекса» и начал проповедь.
– Позвольте же рассказать, на чем стоим я и моя церковь. Остановитесь на минуту и прислушайтесь к истине, больше вы ее не услышите.
Хейз говорил, вытянув вперед шею и размахивая рукой. Остановились две женщины и парень.
– Есть много истин: ваша истина и чья-то еще, однако за всеми истинами стоит другая, единственная – та, что истины нет. Нет истины ни за одной из истин – вот о чем проповедую! Откуда вы пришли, того места уже нет. Куда вы шли – и того места не было, и то место, где вы сейчас, не сулит добра, пока вы не сниметесь с него. Так куда вам пойти? Никуда.
Ничто извне не подарит пристанища, – говорил Хейз. – Нет смысла смотреть на небо, ибо не покажет оно вам ничего. Нет смысла ковыряться в земле, заглядывая в норы, ибо ничего сквозь них не увидите. Нельзя пойти ни вперед, ни назад – ни во времена папочки, ни во времена детей ваших, если вы их родили. Единственное, куда обратиться можете, – вовнутрь себя. Если было Грехопадение – загляните в себя, если было Спасение – загляните в себя, и если будет Судный день – загляните в себя. Ибо всем троим место есть лишь внутри ваших тел, в ваше время, но где в ваше время и в ваших телах им быть?
Где в ваше время и в вашем теле Иисус спас вас?! – вскричал Хейз. – Покажите – где, ибо не вижу я того места! Если есть то место, в котором Иисус спас вас, то там вам и быть, но кто из вас может найти то место?
На улицу из «Одеона» устремился небольшой поток людей; двое остановились послушать Хейза.
– Кто говорит, что оно – в вашей совести? – Хейз обвел толпу взглядом, наморщившись, словно бы чуял того, кто так думал. – Совесть – это обман. Ее нет, а если вы считаете, будто есть, то лучше вам вынуть ее из себя, поймать и убить, поелику совесть – не более чем отражение ваше в зеркале, тень, идущая по пятам.
Хейз увлекся проповедью и не заметил высокой, крысиного цвета, машины, которая трижды объехала вокруг квартала, – двое мужчин в салоне пытались отыскать место для парковки. Хейз не заметил, как эта машина припарковалась через два места от него – в нише, откуда только что выехал другой автомобиль. Из салона выбрались Гувер Шотс и его партнер в ярко-синем костюме и в белой шляпе. Вот Хейз обернулся и заметил, как партнер Шотса забирается на капот машины крысиного цвета. Хейз поразился тому, каким худым и костлявым его представили, и даже умолк. Неужели он, Хейз, так и выглядит со стороны? Впалая грудь, вытянутая вперед шея, руки опущены по швам. Двойник словно дожидался некоего сигнала, боясь его пропустить.
– Други! – взывал Гувер Шотс, пощипывая струны гитары. – Хочу представить Истинного Пророка. Прислушайтесь к нему, его слова могут осчастливить вас, как осчастливили меня.
Если бы Хейз видел Гувера Шотса, он впечатлился бы его счастливым видом. Однако взгляд Хейза оставался прикован к человеку на капоте машины. Хейз спустился на мостовую и подошел ближе к другой машине, не сводя глаз со щуплой фигуры. Гувер Шотс указал на нее двумя пальцами, и мужчина вдруг заговорил – громко, монотонно, высоким и гнусавым голосом:
– Неспасенные спасают себя, и новый Иисус им в помощь! Узрите чудо! Примите спасение в Святой Церкви Христовой Без Христа!
Тем же тоном он повторил призыв, уже быстрее. Затем закашлялся – кашель у него был громкий, страшный, начинался он где-то в утробе и заканчивался долгим присвистом. При этом мужчина отхаркивал белесую слизь.
Хейз остановился возле полной женщины. Спустя минуту она посмотрела на Хейза, затем – на Истинного Пророка. Толкнула Хейза локтем в плечо и, усмехнувшись, спросила:
– Вы с ним – не близнецы?
– Если не нагоните его, не убьете, оно нагонит вас и убьет, – ответил Хейз.
– А? Кто? Кого? – переспросила женщина.
Хейз развернулся и пошел к своему автомобилю.
Посмотрев, как он уезжает, дамочка толкнула в локоть мужчину по другую руку от себя.
– Вот же псих. Ни разу не видала, чтобы близнецы друг на друга охотились.
Вернувшись домой, Хейз застал Отдохновение Хоукс у себя в постели. Забившись в угол, одной рукой она обхватила колени. Другой держалась за краешек простыни, словно утопающий – за соломинку. Лицо ее было угрюмо и полно тревоги. Почти не обращая внимания на девушку, Хейз присел на кровать.
– Можешь ударить меня столом, – сказала Отдохновение. – Все равно не уйду. Некуда. Отец бежал и бросил меня. Это ты его прогнал. Прошлой ночью я не спала и видела, как ты светил спичкой ему в лицо. Я думала, любой раскусит отца, не зажигая спички. Он – жулик. Просто мелкий жулик, уставший от своего ремесла и ушедший попрошайничать.
Нагнувшись, Хейз принялся расшнуровывать ботинки – свои старые армейские ботинки, которые он покрыл черным лаком, желая забыть о службе. Под осторожным взглядом Отдохновения Хейз стянул обувку с ног и уставился в пол.
– Бить будешь или нет? – спросила Отдохновение. – Если будешь – начинай, потому что никуда я не уйду. Мне некуда податься.
Судя по позе Хейза, никого он бить не собирался. Он словно бы вознамерился просидеть в таком положении до самой смерти.
– Послушай, – быстро изменившимся тоном заговорила Отдохновение. – Я, как увидела тебя, сразу поняла: вот его мне и надо, хотя бы кусочек. Я сказала себе: ну и глазки у него, детка, очуметь! Отец только с виду невинный, внутри он прогнил до потрохов, как и я. Разница в том, что мне нравится быть такой, а ему – нет. Точно-точно! Мне нравится быть плохой, и я могу научить тебя, как полюбить меня такую. Давай научу?
Слегка обернувшись, Хейз над самым плечом у себя увидел узкое лицо: простецкий вид, ярко-зеленые глаза, широкая улыбка.
– Давай, – сказал он, не изменяя каменного выражения на лице. – Учи.
Он встал и, сняв пиджак, брюки и кальсоны, положил их на стул. Затем погасил свет, вернулся на кровать и стянул носки, опустив на пол запревшие ноги. Посмотрел на них – на большие белесые силуэты в темноте.
– Ну же! Поспеши, – поторопила его Отдохновение, пихнув коленом в спину.
Хейз снял рубашку, вытер ею лицо и бросил на пол. Залез под одеяло и сел рядом с Отдохновением, словно пытаясь что-то припомнить.
Девушка задышала очень часто.
– Сними шляпу, царь зверей, – сказала она грубым тоном. Просунула руку ему за голову, сняла шляпу и зашвырнула в темноту комнаты.
Глава 11
Следующим утром, ближе к полудню, мужчина в длинном черном дождевике и низко надвинутой на лоб светловатой шляпе быстрым шагом шел по задним улочкам, держась ближе к стенам домов. В руках он нес сверток из газет – размером с грудного ребенка – и зонт, поскольку небо – серое, словно спина старого козла, – было угрюмо и непредсказуемо. Глаза мужчины закрывали черные очки, на лице – борода, в которой внимательный человек разглядел бы накладную – пришпиленную к полям шляпы. На ходу зонт под мышкой у человека то и дело соскальзывал вниз, так и норовя запутаться в ногах и остановить своего владельца.