Он не договорил – его прервал приступ кашля. То есть не кашель даже, а тихое подобие вопля о помощи со дна каньона. Краска схлынула с лица, и оно сделалось совершенно бесцветным – как водяные капли.
– И когда едешь? – спросила Отдохновение.
– Как только высплюсь, – ответил Хейз. Снял очки и выбросил их на улицу.
– Никуда ты не уйдешь.
Глава 12
Как ни старался Енох, он не мог избавиться от предвкушения награды со стороны нового Иисуса – в обмен на услуги. Такова была добродетель Надежды, состоящая в Енохе на две трети из подозрительности и на треть – из вожделения. И она не покидала парня весь следующий день, после того, как он ушел из дома Отдохновения Хоукс. Он не знал еще, какой благодарности следует ждать, но человек он был не без претензий, желал стать кем-то. Улучшить свое положение до степени совершенства. Стать Юношей будущего, вроде тех, которых показывают в рекламе страховых фирм. Чтобы в один прекрасный день к нему за рукопожатием выстроилась целая очередь.
До вечера он суетился или бездельничал, кусая ногти у себя в комнате и разрывая в клочья остатки шелкового купола зонта. Наконец он оторвал последние лоскуты и отломил от стержня спицы. Осталась черная палка с острым наконечником и собачьей головой на рукояти. Из нее можно было бы сделать особое орудие пыток, если бы мода на них не прошла. Зажав палку под мышкой и побродив по комнате, Енох решил: такая вот трость выделит его среди прочих пешеходов.
В семь часов вечера, надев плащ и взяв трость, Енох собрался в небольшой ресторан в двух кварталах от дома. Он чувствовал, будто идет получать положенные почести, однако нервничал. Боялся – вдруг почести придется не получать, а красть.
Енох прежде никуда не выходил, предварительно не поев. Ресторан, куда он пошел, назывался «Пэрис дайнер»; заведение представляло собой тоннель в шесть футов шириной, расположенный между лавкой по чистке обуви и химчисткой. Пройдя в дальний конец, Енох забрался на табурет у стойки и заказал себе гороховый суп и солодовый молочный коктейль с шоколадом.
Официантка – высокая женщина с зубным протезом на желтой пластине и волосами того же оттенка, собранными в черную сеточку, – выполняла заказы одной рукой. Вторую постоянно держала на поясе. И хотя Енох наведывался в это заведение каждый вечер, она так и не сумела проникнуться к нему симпатией.
Вот и сейчас официантка не спешила выполнять заказ; вместо этого она принялась жарить бекон. Кроме Еноха в ресторане был всего один посетитель – да и тот трапезу закончил и теперь читал газету. Бекон никто не заказывал, то есть жарила официантка его для себя. Перегнувшись через стойку, Енох ткнул ее тростью в бок.
– Эй, – позвал он. – Мне идти надо. Я спешу.
– Скатертью дорога, – ответила официантка. На скулах у нее зашевелились желваки; женщина неотрывно смотрела на сковородку.
– Тогда мне вон того пирога, пожалуйста, – попросил Енох, указывая на половинку розового с желтым лакомства на стеклянной подставке. – Мне вроде надо сделать что-то. И значит, пора идти. Отнесите мой заказ вон туда.
Он указал в угол, где читал газету другой посетитель. Переместившись со своего табурета поближе к мужчине, Енох стал читать, что написано на внешних страницах.
Посетитель опустил газету и взглянул на Еноха – тот улыбнулся, и посетитель вновь погрузился в чтение.
– Не могли бы вы одолжить мне страницы, которые не читаете? – попросил Енох.
Мужчина, опустив газету, опять уставился на Еноха мутными немигающими глазами. Потом не спеша пролистал выпуск, вытащил и отдал Еноху страницы с комиксами. Любимая часть Еноха! Он каждый вечер зачитывался ею, словно исполнял некую обязанность. Проглядывая комиксы и поедая пирог – официантка запустила десерт в сторону Еноха по стойке, – он чувствовал, как переполняется добротой, отвагой и силой.
Просмотрев и прочитав комиксы, он перешел к афише кинофильмов. Глазами Енох пробежался по трем колонкам не останавливаясь и наткнулся на афишу Гонги, гиганта и царя джунглей; в ней перечислялись кинотеатры, перед которыми в указанное время появится горилла. Через полчаса она должна была предстать перед публикой возле «Виктории» на Пятьдесят седьмой улице – последний раз в Толкингеме.
Если бы кто-нибудь в этот момент посмотрел на Еноха, он заметил бы, как переменился тот в лице. Оно по-прежнему светилось вдохновением, почерпнутым из чтения комикса, однако к нему примешалось еще кое-что: выражение пробудившегося человека.
В этот момент официантка обернулась посмотреть, не ушел ли Енох.
– Что это с тобой? – спросила она. – Семена проглотил?
– Я знаю, чего хочу, – пробормотал Енох.
– Ну так и я тоже, – мрачно ответила официантка.
Подобрав трость, Енох выложил на стойку мелочь.
– Мне пора.
– Не давай мне тебя задерживать.
– Вы меня, может, больше и не увидите. Таким, какой я есть сейчас.
– Все одно – лишь бы тебя не видеть вовсе.
Енох ушел.
Вечер выдался приятный; камни мостовой влажно поблескивали, в запотевших витринах лавок стояла ярко подсвеченная дребедень. Свернув на боковую улочку, Енох быстрым шагом пошел по темным проходам города, остановившись раз или два – стрельнуть по сторонам глазами и побежать дальше. «Виктория» был маленьким семейным кинотеатром, стоящим неподалеку. Енох нырнул в переплетение темных переулков и задних улочек и по ним выбрался в деловую часть города, окружающую кинотеатр. На подходе к нему Енох замедлил шаг. Кинотеатр сверкал огнями примерно в квартале впереди, на другой стороне улицы. Енох не стал переходить дорогу, он пошел дальше, не отрывая косого взгляда от яркой точки. Напротив здания Енох остановился и спрятался в нише для лестницы, делящей дом надвое.
Грузовик, на котором привезли гориллу, стоял припаркованный через дорогу. Сам зверь уже был под козырьком кинотеатра – пожимал руку пожилой даме. Дама отошла в сторону, и на ее место встал господин в рубашке поло – он энергично, будто спортсмен какой, пожал лапу горилле. После него к обезьяне подошел мальчик лет трех, в высокой ковбойской шляпе – мальчик из-под нее практически ничего не видел, и пришлось следующему в очереди подтолкнуть его.
Какое-то время Енох с перекошенным от зависти лицом наблюдал за процессом рукопожатий. Вслед за мальцом к обезьяне приблизилась дама в шортах, а с ней – старичок. Пытаясь привлечь к себе внимание, он вместо того, чтобы шагать чинно, с достоинством, приплясывал на ходу. Енох бесшумно пересек улицу и проскользнул внутрь фургона.
Рукопожатия продолжались почти до самого начала сеанса, и после гориллу отвели назад в кузов машины. Водитель и ведущий забрались в кабину, и грузовик, зарычав, тронулся с места. Он быстро пересек город и понесся прочь по шоссе.
На ходу машина издавала глухие звуки, но производила их отнюдь не горилла – то гудел мотор и терлись об асфальт шины. Ночь была светла и тиха, ничто не тревожило ее покоя, кроме редких жалоб совы да отдаленного стука колес товарного поезда. У перекрестка шоссе и рельсов грузовик притормозил, и уже когда он стал переезжать железную дорогу, через заднюю дверь, едва не упав, выскользнула фигура. Оказавшись на земле, она, хромая, поспешила в сторону леса.
Под сенью сосновой чащи фигура остановилась и, отложив в сторону остроконечную палку и объемный бесформенный предмет, принялась раздеваться. Предметы одежды она складывала в аккуратную стопку и, наконец оставшись совсем голой, начала копать заостренной палкой яму.
Время от времени темнота сосновой чащи нарушалась бледными лучами лунного света. И когда он падал на фигуру, то становилось видно, что это Енох. Его привычную внешность портили кровоточащая ссадина в уголке рта и фингал под глазом. Благодаря синяку лицо Еноха приняло иступленный, сосредоточенный вид. Однако не стоило обманываться видом ран и увечий, поскольку сам Енох пылал и светился от чистейшего счастья.
Он быстро выкопал канаву в фут длиной и в фут глубиной. Опустил в нее одежду и встал чуть в сторону – отдохнуть. Закапывая одежду, Енох не хоронил себя прошлого, он лишь избавлялся от ненужных вещей. Отдышавшись, Енох забросал яму землей и притоптал ее ногами. В ту же секунду заметил, что забыл снять туфли – разувшись, он зашвырнул их в чащу. Подобрал с земли объемный предмет и яростно потряс им в воздухе.
В неверном свете пропала сначала одна тонкая и бледная нога Еноха, затем вторая. Пропали поочередно и его руки; на месте Еноха появилась гора черного меха. Какое-то время у нее было две головы – светлая и темная, однако через мгновение фигура натянула темную голову на светлую и, посадив ее поудобнее, занялась некими скрытыми креплениями.
Оправив на себе шкуру, Енох какое-то время стоял тихо и неподвижно. Потом начал рычать и бить себя в грудь; подпрыгивать на месте, выпрастывая лапы, и тянуться вперед головой. Рычание поначалу было слабым и неуверенным, однако с каждой секундой становилось все громче, ниже и злобней. Сделавшись совсем громким, низким и ядовитым, оно прекратилось. Енох протянул лапу, сжал в пальцах воздух, энергично потряс ею и опустил. Снова протянул и, схватив пустоту, опять потряс. Повторив свой ритуал раза четыре или пять, он подобрал с земли остроконечную палку и, щеголевато зажав ее под мышкой, отправился в сторону шоссе. Ни одна горилла в мире – будь то в джунглях Африки, в Калифорнии или самых роскошных апартаментах Нью-Йорка – не чувствовала себя в тот момент счастливее, чем эта, получившая наконец награду от Бога.
На камне у самой дороги сидела парочка: мужчина и женщина. Обнимаясь, они смотрели на полоску долины и вид города вдалеке, а потому не заметили, как к ним приблизилась мохнатая фигура. Столбы дыма и квадратные крыши зданий образовывали неровную черную стену на фоне неба; тут и там какой-нибудь шпиль срезал краешек облака. Обернувшись, молодой человек увидел всего в паре футов у себя за спиной гориллу – черная, страшная, она протягивала ему лапу. Убрав руку со спины барышни, юноша молча рванул в сторону леса. Девушка, обернувшись, закричала и помчалась к шоссе. Горилла, с виду удивленная, осталась стоять на месте, уронив свободную лапу. Присев на камень, она устремила взгляд на изрезанную линию городских крыш.