Хейз смотрел в спину слепому проповеднику, теребя карман, словно не решаясь: опустить в него руку или нет. Наконец он вынул два доллара, бросил их на стол продавцу и, схватив коробочку с картофелечисткой, побежал вниз по улице. Через секунду его нагнал Енох Эмери.
– Ого, да у тебя куча денег, – запыхавшись, произнес он.
Девушка тем временем нагнала слепого священника и взяла его под локоть. Эти двое обогнали Хейза примерно на квартал. Хейз замедлил шаг и, обернувшись, заметил Еноха Эмери. На Енохе был желтоватый костюм, розовая рубашка и галстук цвета зеленого горошка. Парень улыбался и вообще походил на дружелюбного непоседливого пса.
– Ты здесь давно? – спросил Енох.
– Два дня, – пробормотал Хейз.
– А я два месяца. Работаю на город. А ты где?
– Я вообще не работаю.
– Плохо, – протянул Енох и прыгнул чуть вперед, чтобы поравняться с Хейзом. – Мне восемнадцать, я тут всего два месяца и уже работаю на город.
– Молодец, – ответил Хейз и, сдвинув шляпу на бок – в ту сторону, с которой шел Енох, – ускорил шаг. Слепец впереди принялся фальшиво кланяться направо и налево.
– Я что-то не расслышал твоего имени, – напомнил Енох, и Хейз представился.
– Ты, с виду, за теми деревенщинами топаешь, – заметил Енох. – Сильно веруешь?
– Нет.
– Ну и я нет, не особо. Я четыре недели ходил в Родмилльскую библейскую академию для мальчиков. Меня туда определила одна мадама. Забрала у папани и отправила в библейскую академию. Она из социальной службы была. Господи, четыре недели… думал, я стану блажным.
Хейз дошел до конца квартала, Енох не отставал. Когда Хейз уже собрался перейти через улицу, Енох завопил:
– Ты что, огней не видишь? Надо ждать!
Регулировщик засвистел в свисток, и рядом затормозила машина. Хейз пошел через дорогу, не сводя глаз со слепого, который достиг середины квартала. К Хейзу, не прекращая свистеть, приблизился регулировщик и остановил его. У полицейского было худое лицо и овальные желтые глаза.
– Ты знаешь, чего ради над дорогой повесили вон ту штуку? – спросил он, указывая на светофор.
– Я ее не заметил, – признался Хейз.
Полицейский молча посмотрел на него. Рядом остановилось несколько прохожих, и коп скосил на них взгляд.
– Может, ты думал, что красный свет – для белых, а зеленый – для черномазых?
– Да, так и подумал. Можно идти?
Полицейский отпустил Хейза, уперев затем руки в бока. Отступив на шаг, он посоветовал:
– Передай своим дружкам: светофор иначе устроен. Красный свет значит «стой», а зеленый – «иди». Для всех он работает одинаково: для мужчин, женщин, белых и черномазых. Так и передай дружкам-деревенщинам, чтобы в городе не терялись.
Прохожие захохотали.
– Я присмотрю за ним, – сказал Енох, приближаясь к копу. – Мой друг здесь всего два дня. Я присмотрю за ним.
– Ты сам давно в городе? – спросил полицейский.
– Я тут родился и вырос. Толкингем мой родной город. Я присмотрю за приятелем для вас… Эй, ты куда? Погоди! – Протолкавшись через толпу, он нагнал Хейза. – Я же спас тебя.
– Буду должен, – ответил Хейз.
– Да ладно, – отмахнулся Енох. – Может, заглянем в аптеку, возьмем по содовой? Пока рано, клубы закрыты.
– Не нравятся мне аптеки. Прощай.
– Будет тебе. Я все равно с тобой прогуляюсь, составлю компанию. – Он проследил за взглядом Хейза. – Я бы на твоем месте с деревенщинами не якшался. Особенно в такое время суток, да еще с фанатиками. С меня Иисуса хватит. Та мадама из социальной службы, забравшая меня у папани, целыми днями молилась. Мы с папаней жили при лесопилке, с ней переезжали. Когда приехали в Бунвилль, появилась та службистка. – Енох схватил Хейза за рукав пиджака. – Мне в Толкингеме не нравится, на улицах много народу, – признался он. – Так и норовят сбить тебя с ног… Ну да ладно, пришла, значит, эта мадама, и я ей, похоже, глянулся. Мне тогда всего двенадцать исполнилось, и я хорошо пел гимны, которым научился у одного черномазого. Глянулся я, значит, мадаме, и она забрала меня в Бунвилль, жить с ней. Дом у нее кирпичный был, но она целыми днями молилась.
Тут в Еноха врезался невысокий мужчина в выцветшем комбинезоне.
– Смотри, куда прешь! – прорычал Енох.
Коротышка угрожающе поднял руку и по-собачьи оскалился.
– Это кто здесь вякает? – огрызнулся он.
– Видал? – заметил Енох Хейзу. – Все только и хотят, что сбить тебя с ног. Никогда еще такого враждебного места не видел. Тот же дом кирпичный. Я в нем с мадамой два месяца прожил, потом пришла осень, и она отправила меня в Родмилль. Я подумал: ну вот, облегчение. С мадамой ужиться не получалось. Она не старая была, лет сорока, зато страшная.
В коричневых очках, волосы такие жиденькие, что твоя подливка из свинины, по голове размазанная. Я обрадовался, думал, в академии проще. Я ведь однажды сбежал от службистки, она меня вернула и сказала, будто бы имеет на меня бумаги, по которым запросто может отправить меня в колонию, если не буду послушным. Вот я и радовался, что в академию отбываю. Ты в академии не учился, ни разу?
Хейз как будто не слышал вопроса.
– Ну, скажу тебе, обманулся я, – продолжил Енох. – Боже правый, какое там облегчение! Прошло четыре недели, и я убег, и мадама вернула меня к себе. Я знал, черт возьми, что она так поступит, и все равно убег из академии. – Енох с минуту помолчал. – Знаешь, как мне удалось бежать от службистки?
Секунду спустя Енох сам ответил:
– Я ее напугал вусмерть. Стал учиться и учиться, даже молился, просил Иисуса, чтобы он показал, как уйти от мадамы, не убив ее и не загремев в колонию. Потом в одно утро я проснулся и при свете дня вошел без портков к ней в спальню. Сдернул с мадамы одеяло, и у нее случился сердечный приступ. Затем я вернулся к папане, и больше мы этой шкуры не видели. Ты только зубами скрипишь, – заметил Енох, приглядевшись к Хейзу. – Не смеешься. Поди, ты из бедных вышел?
Хейз свернул на боковую улочку. Слепец и девушка дошли до угла, на квартал впереди.
– Кажись, догоним их в конце концов, – произнес Енох. – Ты в городе много людей знаешь?
– Нет, – ответил Хейз.
– И не узнаешь. В этом городе друзей завести трудно. Я тут два месяца, а все ни с кем не сдружился. Все так и норовят затоптать меня. Смотрю, с деньжатами у тебя порядок? У меня вообще ни гроша. Были бы деньжата, уж я бы нашел, куда их потратить.
Слепец и девушка остановились на углу и свернули налево.
– Догоняем, – сказал Енох. – Если не будем осторожны, то угодим на встречу фанатиков и будем распевать гимны с этой девкой и ее папашей.
В конце следующего квартала располагалось крупное здание с колоннами и куполом. К нему-то слепец и шел. Повсюду вокруг здания, через дорогу от него и по всей улице вверх и вниз стояли припаркованные автомобили.
– Это не кинотеатр, – заметил Енох.
Слепец с девушкой поднялись по ступеням ко входу, по бокам от которого восседали на пьедесталах каменные львы.
– И не церковь, – сказал Енох.
Хейз замер у крыльца, пытаясь придать своему лицу некое выражение. Наконец он надвинул шляпу на лоб и шагнул навстречу двоим, присевшим у каменного льва. Остановился перед слепцом и попробовал заглянуть за темные стекла очков. Девушка вытаращилась на Хейза.
Проповедник слегка поджал губы.
– Твое дыхание смердит грехом, – произнес он.
Хейз отшатнулся.
– Зачем ты меня преследуешь?
– И вовсе я вас не преследую.
– А она сказала, что преследуешь, – возразил слепец, ткнув большим пальцем в сторону девушки.
– Не преследую, – гнул свое Хейз. Сжав в руках коробочку с картофелечисткой, он посмотрел на девушку, на ровные края вязаной шапочки. Девушка коротко улыбнулась и тут же постаралась придать лицу прежнее выражение, будто почуяв дурное.
– Я и не думал вас преследовать, – повторил Хейз. – Я шел за ней.
И Хейз протянул девушке картофелечистку. Спутница слепого проповедника хотела уже схватить подарок, но передумала.
– Не надо мне ее. На что она мне? Забирай. Не надо!
– Быстро возьми, – одернул девушку слепец. – Спрячь в сумку и заткнись, пока я тебе не врезал.
Хейз вновь протянул девушке подарок.
– Не возьму, – пробормотала она.
– Я сказал: возьмешь, – повторил слепец. – Он не шел за тобой.
Наконец девушка сдалась: приняла коробочку и, сунув ее в сумку, произнесла:
– Она не моя. Себе не возьму.
– Я шел за девушкой сказать: зря глазки строила и нисколько меня не очаровала, – заявил Хейз, глядя на проповедника.
– О чем ты?! – закричала девушка. – Не пялилась я на тебя. Я лишь смотрела, как ты рвешь брошюру. Он разорвал наши бумаги на мелкие кусочки, – сказала она, толкая проповедника в плечо. – Разорвал и просыпал на землю, как соль, и утер руки о штаны.
– Он шел за мной, – произнес слепец. – За тобой никто не пойдет. В голосе этого юноши я слышу тягу к Христу.
– Боже, – пробормотал Хейз. – Боже ж ты мой.
Он присел на ступеньку возле девушки и положил руку рядом с ее ногой. (Девушка была в кедах и черных хлопковых чулках.)
– Слышишь, как этот малый поминает Бога всуе, – сказала девушка. – Он не за тобой шел, папа.
Слепец резко рассмеялся.
– Послушай, юноша, – обратился он к Хейзу. – От Христа не сбежишь. Христос – Он есть.
– Я про Него кучу всего знаю, – вмешался Енох. – Меня службистка определила в Родмилльскую библейскую академию. Хотите узнать о Христе – спросите меня. – Он забрался на каменную зверюгу и сидел на ней, свесив скрещенные ноги по одну сторону статуи.
– Я много повидал, – произнес Хейз, – и могу поверить во что угодно. Я прошел полмира.
– Я тоже, – добавил Енох.
– Не так уж ты и далеко зашел, раз следуешь за мной, – ответил Хейзу слепец и внезапно накрыл ему ладонью лицо. Слегка растерявшись, Хейз отбил его руку.
– Прекратите, – слабым голосом велел он. – Вы обо мне ничего не знаете.
– Папаня мой выглядит Христос Христом, – заметил Енох со спины льва. – У него волосы до плеч, правда, шрам есть на подбородке… а маманю я не знаю.