Маля зажмурилась.
Блаженство подступило вдруг, скрутило тело сладостной судорогой – и медленно отпустило.
Она открыла глаза и увидела бледное, покрытое испариной лицо Ники. Он покачал головой, улыбнулся.
– Это не совсем то, но очень хорошо, очень сладко, – прошептал Ники. – А тебе?
Она слабо кивнула, все еще ловя эхо наслаждения, которое блуждало между ее раздвинутыми ногами.
– О боже! – вдруг воскликнул Ники негромко. – Сюда идет отец! Я слышу его голос! Он не должен меня видеть!
Он отодвинул шторы, распахнул окно и перескочил через подоконник на улицу.
Обернулся с выражением напроказившего мальчишки:
– Я хочу твою фотографическую карточку. У тебя есть? Передай мне с Волковым! Увидимся, когда вернусь! Слышишь? Я вернусь!
Маля растерянно кивнула. Почему он вдруг заговорил о карточке? А у нее совершенно нет ничего приличного! Она так ужасно выглядит на своей последней карточке! Ничего, она снимется быстро-быстро…
Вдруг воспоминание о только что испытанном блаженстве ударило, как солнце – прямо в глаза. Ощущение счастья было почти невыносимым.
Стук в дверь заставил ее испуганно подскочить.
– Мадемуазель К., здесь государь, он ищет наследника, – послышался встревоженный голос Волкова.
Маля торопливо повернула ключ:
– Его здесь нет.
– Его здесь уже нет, – хмыкнул Волков, цепким взглядом окидывая ее туалет. – И где он? В окошко выпрыгнул?
Маля кивнула, еле удерживаясь от хохота.
А Волков не собирался сдерживаться: он расхохотался во весь голос и тоже выскочил в окно, совершенно как Ники.
Побежал было по дорожке, но обернулся:
– Эй, приведите себя в порядок, вы совершенно растерзаны! И вот здесь, вот здесь прикройтесь! – Он ткнул пальцем в шею и исчез за поворотом дорожки.
Маля кинулась к зеркалу, с восторгом и ужасом находя на шее след пламенного поцелуя. Она едва успела застегнуться и завязать ленточки на корсаже, как дверь снова распахнулась.
На пороге стоял государь.
Маля нырнула в реверансе, с ужасом думая о том, что шею так и не прикрыла и алый след виден всякому глазу.
Нет, лучше не подниматься!
Она так и оставалась полусклоненной, чувствуя спиной тяжелый взгляд императора.
– Моего сына здесь нет? – спросил он, и Маля, не разгибаясь, покачала головой.
– Что ж вы делали? – спросил он вдруг насмешливо. – Небось вовсю кокетничали?
И хлопнул дверью.
Маля осмелилась разогнуться, только когда его тяжелые шаги совсем стихли.
Кокетничали! Ах, если бы он только знал!
Бургундия, Мулян, наши дни
Внезапно до Алены долетел какой-то странный звук. Похоже, внизу кто-то ходил.
Да господи, она же не заперла входную дверь, хотя собралась как следует исследовать чердак. Приходите, дорогие воры, берите что хотите!
Алена опрометью кинулась вниз по лестнице, но, к счастью, успела вовремя притормозить, чтобы не сбить с ног – кого бы вы думали? – ту самую старую даму из крайнего дома. Одиль!
На сей раз она выглядела совсем иначе: с тщательно подрумяненными щечками, напомаженными губками, в подвитых кудерьках, одетая в ярко-зеленые бриджи и бело-голубую маечку с надписью «Forever – toujours»[18] из магазина «Маркс и Спенсер». Алена точно знала, что именно оттуда, у нее тоже была такая же маечка. Ах да, еще на бабульке были сабо на каблучках.
Полный парад, а что флаг некоторым образом прибит к мачте гвоздями, так это уже детали.
– Ой! – сказала Алена и изумленно хлопнула глазами.
– Извините, мадам, – улыбнулась старушка. – Я пришла вас поблагодарить за то, что вы помогли мне утром. Давление поднялось и сбило с ног, вы понимаете, возраст… – Она слабо улыбнулась. – Я совершенно не понимала, что делаю, что говорю. Потом спохватилась, а письма, очень важного письма, которое мне прислали, нет. Смутно припоминаю, что я сунула его вам. Вы не могли бы его вернуть?
Алена снова хлопнула глазами.
– Ах, я совсем о нем забыла! – воскликнула она. – Конечно, конечно, я сейчас его принесу, минуточку подождите. Оно так и лежит в кармане шортов. Я сейчас, сейчас!
«Интересно, она в самом деле хочет освежить в памяти те приятные впечатления, которые получила при первом чтении этого письма, или просто забеспокоилась, как бы я не прочла его? Конечно, я промолчу, что именно так и поступила, но, господа, если вы заботитесь о сохранении своих тайн, в следующий раз придумывайте криптограммы покруче, а главное, следите, чтобы они не попали в руки ушлой дешифровщицы Алены Дмитриевой, которой совсем не впервой, нет, не впервой разгадывать самые изощренные цифровые и буквенные загадки!»
С этими мыслями наша героиня поднялась по лестнице, вбежала в спальню, схватила опасную записку, сложила ее и сунула в карман шортов. Держа их перед собой как доказательство того, что она не совала нос в чужие тайны, поспешно спустилась и на глазах соседки достала записку из кармана.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарила дама. – Не буду вас задерживать. Судя по вашему наряду, вы занимаетесь уборкой?
– Некоторым образом, – улыбнулась Алена. – Я собиралась хоть немного привести в порядок чердак. После ремонта там прибавилось пыли! У нас сегодня был брокант из Дижона, забрал некоторые картины – так видели бы вы его рабочий наряд! Настоящий скафандр.
– Картины? – насторожилась пожилая мадам. – Картины Маргарит, ах, конечно! Я их очень хорошо помню. Во всяком случае, некоторые из них, написанные во время войны. Я и забыла о них. Слишком много лет прошло! В 43-м, когда я вернулась в Мулян из Парижа, мне было всего семнадцать…
«Вернулась в Мулян из Парижа? Ничего себе! По какой причине, интересно знать, можно было предпочесть глухомань столице? В 43-м ей было семнадцать? Это какого же она года, получается?»
Алена была не бог весть каким математиком, однако даже ей не составило труда вычесть из сорока трех семнадцать. Вышло двадцать пять. То есть мадам родилась в 1926 году, и сейчас ей девяносто один. Ого, а ведь для таких-то лет она выглядит и соображает просто супер. Впрочем, Франция – вообще страна долгожителей. Средняя продолжительность жизни у женщин здесь восемьдесят пять лет. Но это – средняя, запросто можно перешагнуть девяностолетний порог и чувствовать себя при этом великолепно. И это касается не только француженок. Та знаменитая балерина, книжку о которой читает Алена Дмитриева, не дожила каких-то полгода до своего столетия! Мадам Одиль по сравнению с ней просто девочка.
– Как бы я хотела взглянуть на картины Маргарит! – перебил ее мысли голос соседки. – Вы не позволите мне?..
Она выжидательно умолкла.
– Извините, – смущенно сказала Алена, – но я здесь не хозяйка. Через два-три дня приедет мсье Детур. Не сомневаюсь, что он не станет возражать.
– А какие именно картины забрал брокант, не помните? – поинтересовалась гостья.
– Пейзажи, натюрморты, очень красивое фантастическое полотно с птицами и животными, – увлеклась Алена, – и четыре-пять портретов: дети, крестьянин, старушка, молодая женщина в черном платье с брошью, светловолосый молодой человек…
Искусственный румянец на щеках пожилой дамы внезапно показался Алене слишком ярким. Что за причуды зрения? В следующую минуту стало ясно, что с глазами у нее все нормально – просто-напросто гостья вдруг побледнела.
– Что с вами? – испуганно спросила Алена.
– А что такое? – удивилась та. – Со мной все прекрасно!
Голос прозвучал гораздо резче, чем раньше, и Алена взглянула на нее с невольным уважением.
Крепкая бабулька. Явно стыдится мгновений слабости, чем бы это ни было вызвано: перепадами давления или волнением из-за… Из-за чего на сей раз?
– Значит, эту картину забрал торговец, – задумчиво повторила гостья.
«Эту картину? – насторожилась Алена. – Какую именно? Портрет мужчины? Или молодой женщины? А почему это ее так волнует?»
– А как его фамилия? – спросила мадам долгожительница.
– Маршан, как ни странно, – улыбнулась Алена, и ее гостья беглой улыбкой тоже оценила эту игру слов. – Кстати, завтра он будет на броканте в Нуайере, и очень возможно, выставит там и эти картины.
– Тем лучше, – воскликнула пожилая мадам. – Я как раз собиралась завтра в Нуайер за продуктами. Заодно загляну и на брокант. Мы отлично знакомы с Маршаном. Спасибо, мадам! Ах, какая я невежливая… пришла вас поблагодарить, а сама даже не представилась. Меня зовут Одетт Бланш.
Алена онемела.
Одетт? А кто же тогда Одиль? И почему записка, адресованная ей, произвела такое впечатление на мадам Бланш?
После некоторой заминки Алена тоже представилась, назвавшись на французский лад Элен, потому что слышать свое имя с непременным ударением на последний слог (таковы нерушимые правила французской орфоэпии) она была решительно не готова.
Они пожали друг другу руки, потом облобызались на прощание, и мадам Бланш отчалила, оставив Алену в некотором недоумении.
Что-то со вчерашнего дня буквально зависло над ней «Лебединое озеро», или, выражаясь по-здешнему, «Le Lac de cygne», просто-таки на каждом шагу натыкаешься на имена его героев. Вчера Зигфрид. Сегодня Одиль и Одетт. И, что характерно, Одетт именно Бланш, что можно перевести как Белова. Если следовать этой логике, Одиль должна была носить фамилию Нуар, Чернова?[19] Они были подругами? Или наоборот?
А может быть, Одиль была сестрой Одетт? Она умерла, а Одетт упала в обморок не потому, что прочла страшную записку (она, возможно, и не знала этого шифра!), а просто потому, что записка была адресована ее покойной сестре? И Одетт даже не подозревает об угрозах неведомого типа… Может быть, ее предупредить?
Стоп. На конверте ничего не было написано: имя Одиль было зашифровано, как и прочий текст. Кроме того, не прочитав записку, невозможно догадаться о какой-то серой лошади по имени (или все же по кличке?) Руэн и испугаться угрозы.