У Алены несколько отлегло от сердца. «Золото разойдется полосами» – это несколько ближе к цели!
– Вы не возражаете, если я приступлю к работе? – спросил Жак. – Мне заказали сделать подарок – стеклянного коня. Я быстро управлюсь, просто игрушку надо непременно изготовить сегодня, чтобы она остыла к утру. Пока руки будут заняты, готов ответить на любые ваши вопросы.
– Вы просто рассказывайте по порядку, что именно делаете, – сказала Алена. – А я спрошу, если чего-то не пойму.
Жак прибавил огня в печи, и Алена посторонилась.
– Стекломасса у меня уже приготовлена, – сказал он, опуская в пламя трубку и попутно сообщив, что она называется стеклодувной. Спустя некоторое время он вытянул оттуда комок ярко-оранжевой светящейся массы.
– Вот из этой штуки я и сделаю лошадку, – сказал Жак. – Если раскатать массу на плоском куске стали, а потом вздуть через трубку, фигурка получится легкой, полой внутри. А если формовать прямо сейчас, она останется плотной, тяжелой. Мне это больше подойдет, потому что я хочу раскрасить фигурку уже после того, как она будет готова.
– Вы так подробно и понятно рассказываете, – подольстилась Алена. – Наверное, часто приходится экскурсии проводить?
– Довольно часто, – кивнул Жак. – Бывало, что с броканта приходилось уходить с каким-нибудь туристом, который заказывал изделие и хотел посмотреть, как я его буду делать.
– Вы сказали, что вам заказали прозрачную фигурку, а масса, как я вижу, оранжевая, – озабоченно сказала Алена. – Вы будете ее как-то осветлять?
– Стекло само осветлится, остывая. – Жак повернулся к полке с инструментами: щипцами, напильником, большими кусачками, ножницами и тонким металлическим стержнем с деревянной рукояткой на конце. Он взял этот стержень, опустил один его конец в раскаленную массу, потом вынул с небольшой каплей раскаленного стекла и пересадил заготовку для будущего изделия с трубки на этот стержень.
– Как эта штука называется? – спросила Алена.
– Понтия, – спокойно ответил Жак, и Алена едва сдержала дрожь, настолько отчетливо вспомнился ей рассказ Маршана о страшной смерти родителей Жака:
«Следствие предположило, что Лотер то ли случайно задел жену понтией и прожег ей горло огненной массой, то ли за что-то рассердился на нее. Катрин умерла мгновенно. Лотер пронзил себе горло другой понтией».
Знает ли Жак о том, как это произошло? Или от него скрыли страшные подробности?
Между тем хозяин мастерской изгибал, гнул, вытягивал мягкую стеклянную массу, которая и в самом деле светлела на глазах, и приобретала форму лошадиного тела. Другой понтией, покороче, Жак прикрепил к шее и крупу фигурки два куска мягкой массы, из которой легкими, но точными движениями слепил кудрявую гриву и развевающийся хвост.
Поставив коня на подставку, Жак достал коробку, в которой оказались баночки с краской, открыл две из них, приготовил две кисти и нанес на фигурку несколько золотых и серебряных полос, а потом посеребрил хвост и гриву.
– Это так называемые люстровые краски, – пояснил он, – при обжиге на поверхности получится как бы светящаяся пленка. Такие изделия волшебно смотрятся и на солнце, и при мягком свете камина.
– Я думала, что он останется совсем прозрачным, – пробормотала Алена, следя, как проворная кисть Жака серебрит копыта коня. – А этот у вас какой-то… руэн.
Жак покосился на нее, круто выгнув широкую бровь:
– Вам не нравится?
– Очень красиво, – выпалила Алена, до смерти испугавшись своей обмолвки. – Просто немножко необычно.
– Фантазия художника, – небрежно усмехнулся Жак, убрал фигурку в обжигательную печь и принялся регулировать температуру.
Потом достал из большой пластиковой упаковки бутылку воды и еще одну подал Алене:
– Здесь надо много пить. Большая потеря жидкости от жара печи!
Алена попила, собираясь с мыслями и, честно говоря, набираясь храбрости, но Жак заговорил первым:
– Хотите, прямо сейчас сделаю для вас какую-нибудь игрушку? Но забрать ее вы сможете только завтра, когда остынет.
– Конечно, хочу, – радостно кивнула Алена.
– Что именно?
– Если можно, вашу фирменную свернувшуюся змейку, – с невинным видом заявила она. – Но вы можете сделать ее поменьше, а внизу прикрепить булавку, чтобы ее можно было носить как брошку?
– Конечно, – спокойно кивнул Жак. – Мне не раз приходилось делать такие брошки. Обычно я украшаю их стразами, но сейчас запас иссяк. Могу раскрасить, будет так же красиво.
– Не надо раскрашивать, – сказала Алена. – Пусть останется прозрачной. Только я хочу… – Она сдернула с пальца золотое колечко с тремя маленькими камушками: двумя бриллиантами и сапфиром, которое носила уже лет двадцать не снимая как память о своей прошлой жизни. – Понимаете, это подарок одного человека… я не хочу больше его носить, но хочу, чтобы оно сохранилось внутри стеклянного изделия. Это будет очень оригинально, правда?
– Оригинально, но нереально, – процедил Жак, взглянув на Алену исподлобья.
Она и сама знала, что это нереально, потому что прочитала об этом в интернете, однако сейчас требовался точный и подробный ответ. Пришлось сделать большие глаза и воскликнуть недоверчиво:
– Почему? Я ведь видела броши, кулоны, кольца из янтаря: в них помещаются листочки, жуки, другие насекомые…
– Да, знаю. – Жак кивнул, не отрывая глаз от лица Алены. – Это называется инклюз. Но камешки, листики и насекомые, однажды увязнув в смоле, покрывались новыми ее слоями постепенно. Вы же предлагаете погрузить кольцо в стеклянную массу как минимум тысячеградусной температуры. Позвольте-ка.
Он взял у Алены перстенек:
– Это натуральные камни? Золото или подделка?
– Обижаете, – фыркнула Алена. – Само собой, чистое золото, 750-я проба, и камни натуральные.
– Возможно, это не сапфир, а корунд, но, в принципе, все бывает, – пробормотал Жак, поднося кольцо ближе к глазам.
– А что, будь это стекляшки, они бы сохранились? – спросила Алена наивно как могла.
– Разумеется, нет, – усмехнулся Жак. – Стекляшки расплавятся и бесследно исчезнут в массе, просто-напросто смешаются с ней. Разве что синее стекло оставит легкий оттенок, только и всего.
– А медь? – напряженно спросила Алена. – С ней что случится?
– Медь – тугоплавкий металл, но и ей довольно тысячи градусов, чтобы внутри изделия растеклись красноватые полосы, напоминающие тонкие ленты. Если изделие равномерно покачивать, рисунок этих полос может оказаться довольно оригинальным.
Красноватые полосы от меди, а стекляшки расплавятся…
– А если золотое изделие опустить в стекло?
– Температура плавления золота лишь немногим выше, чем меди. Картина будет похожей, разве что цвет полос изменится. Они окажутся золотистыми. Но совершенно чистое золото в ювелирных изделиях не используется: оно слишком мягкое. 750-я проба означает, что содержание золота – 75 процентов, а все остальное лигатура – сплав серебра, платины, меди и никеля. Какие-то волокна никеля и платины могут и сохраниться, но серебро тоже разойдется на нити.
– Вы меня практически отговорили, – рассмеялась Алена. Как сказал Маршан? «Он изготовил копию той безделушки, которую делала Катрин, – свернувшейся змейки. Правда, гораздо большего размера, и не с блестками, а с яркими золотыми полосами внутри. Еще он добавил внутрь каких-то мелких светлых камушков и один большой серый непрозрачный камень».
Яркие золотые полосы – это потому, что та драгоценность была, конечно, изготовлена из червонного золота, то есть самой высокой, 900-й пробы. Алена успела выяснить в Интернете, что в червонном содержится 90 % чистого золота, а лигатура – это 4 % серебра и 6 % меди. Но если в сплаве уменьшить содержание меди до минимума – до 1 %, то золото 900-й пробы станет ярко-желтого цвета.
Так, с золотом разобрались. А что случится с камнями, попавшими в раскаленную стекломассу? Узнать это из Интернета Алена просто не успела.
– Я где-то читала, – глубокомысленно изрекла она, – что алмазы при нагревании превращаются в графит. Неужели мой бриллиантик сделался бы внутри стекломассы черным угольком?
– Алмаз растворяется лишь в расплавленном металле или в расплавленной горной породе, – сказал Жак. – В обычном пламени он не горит, только при температуре 800 градусов, да и то под струей кислорода или в смеси с селитрой. А чтобы алмаз вернулся в состояние графита, необходимо сверхвысокое давление. Вообще же алмаз плавится при температуре около четырех тысяч градусов. Стекломасса до такой степени не нагревается. В ней алмаз так и останется прозрачным камушком – другое дело, что его может быть трудно разглядеть внутри прозрачного стекла.
– А, понимаю! – всплеснула руками Алена. – Это все равно как хранить бриллианты в кусочках льда, чтобы воры их не смогли разглядеть.
– Вроде того, – кивнул Жак.
– А что случится с сапфиром? – настаивала Алена. – Представьте, что это подлинный сапфир, а не корунд.
– Корунд обесцветится, – последовал небрежный ответ. – А натуральный синий сапфир уже при невысоком повышении температуры бледнеет, а при сильном – сереет и становится непрозрачным.
«Большой серый непрозрачный камень круглой формы», – вспомнила Алена слова Маршана и чуть не заорала: «Да!»
Из «Воспоминаний об М.К.»
Мы поехали в Компьень 1 августа 1941 года и встретили в лагере многих знакомых русских дам. От Нины Кривошеиной, которая побывала там на день раньше, я узнала, что вахмистр Кунц очень падок на лесть и подарочки в виде бутылок вина, что дежурный офицер Венцеле производит впечатление довольно доброго человека, что вещи должны быть хорошо упакованы, записки лучше написать заранее, а еще очень способствует взаимопониманию хороший немецкий. К счастью, я свободно говорила по-немецки.
Все вышло совершенно так, как описывала Нина, вот только дежурным офицером был не Венцель, а лейтенант Фридрих Рицци. Рядом с ним топтался его пришедший в увольнение брат – тоже лейтенант, однако из роты пропаганды, – по имени Карл Рицци. При виде М.К. он пришел в неописуемый восторг, бросился ей представляться и даже ручку поцеловал. Оказывается, их отец в свое время служил при германском посольстве в Санкт-Петербурге и бывал в Мариинском театре на спектаклях с участием балерины М. К. Он был страстным балетоманом и эту страсть передал одному из сыновей. Что самое интересное, любимым балетом Рицци было «Лебединое озеро». Думаю, он не слишком лукавил, когда заявил, что сегодня самый счастливый день в его жизни. А впрочем, мог и лгать, он мне почему-то не понравился с первого взгляда, было в нем какое-то коварство… Хотя, очень возможно, я думала так только потому, что он все же враг, фашист, оккупант!