Когда они наконец вывалились через узкую дверь на асфальт, Пашу затрясло от облегчения, но потом он понял: здесь запах еще сильнее: острый, жаркий и странно знакомый. Паша посмотрел вниз. Он стоял в луже сине-зеленой краски — так вот чем пахло. Женщина в полицейской форме отняла от уха телефон и рявкнула: «Через десять минут будут. Все отходите, может еще раз рвануть», — и люди бросились по заросшей травой обочине прочь, каждую секунду оглядываясь. Они смотрели не на автобус. Повернув голову, Паша наконец увидел.
Рядом с автобусом, покосившись на один бок, стоял грузовик. Точнее, то, что от него осталось: кузов горел, кабина водителя справа была смята в гармошку. А по асфальту текла краска, разноцветные лужи перетекали друг в друга, и мелкие стекла в них весело блестели на солнце. Впереди дорога была совершенно пуста: автобус, грузовик и лужи краски полностью загородили путь. Позади уже собрались машины, водители выходили и что-то кричали, но Паша не слышал — в ушах стоял высокий, пронзительный звон. Он уставился на надпись, которую еще можно было различить на полыхающем кузове: «Краски „Цвет Солнца“».
«…Мне завтра к четырем надо быть в Краснодаре, у дочки выступление по гимнастике». Они ведь были на той же трассе Москва — Дон. Той самой, по которой водитель грузовика спешил к дочке. Ему, наверное, показалось, что автобус перед ним едет слишком медленно, а он уже очень хотел спать, и выпил слишком много кофе, и ехал слишком быстро. Неправильно рассчитал скорость, рано начал поворачивать обратно на свою полосу — и врезался в бок автобуса.
Масляная краска хорошо горит. Особенно когда смешивается с бензином.
Паша шагнул вперед, потом сделал еще один шаг, и еще — от потрясения он не мог остановиться, хотел проверить, убедиться, что это тот самый человек. Краска была очень горячей, жгла ноги, кроссовки пропитались насквозь, и он подумал: хорошо, что ее оставалось мало. Наверное, водитель успел развезти почти все банки. Крики за спиной стали громче, но он продолжал идти, медленно передвигая ноги в вязком разноцветном месиве.
Ближе к грузовику запах гари стал невыносимым, будто царапал легкие. Водитель успел выбраться из кабины, а потом явно потерял сознание и теперь неподвижно лежал лицом вниз, прямо в луже краски. Кепка все еще была на нем. Значит, это все-таки он, можно идти назад, но Паша встал как вкопанный. Из школьного курса по оказанию первой помощи он помнил: пострадавших нельзя трогать, пока не приехала скорая. Та женщина сказала — десять минут. Этот человек упал лицом в горячую краску, и если пролежит так еще десять минут, никакая скорая ему не понадобится. А может, и уже не нужна.
Паша схватил водителя под мышки и попытался оторвать от земли. Ему хотелось кричать от страха — горящий кузов был совсем близко, обдавал жаром лицо, — но он лишь сипло дышал. Паша сделал пробный шаг назад, потому что не мог заставить себя бросить водителя обратно в краску, и засеменил спиной вперед, с трудом таща тело за собой. Руки у водителя болтались, как у плюшевой игрушки в человеческий рост. Он был с головы до ног в краске, и Паша старался на него не смотреть, тянул и тянул — даже не знал, что способен оторвать такой вес от земли. Грузовик горел все ярче, что-то трещало у него внутри, и волны жара прокатывались по воздуху. Десять шагов, пятнадцать, двадцать… Когда ему уже казалось, что разукрашенный асфальт никогда не кончится, под ногами оказалась трава.
Он уронил на нее водителя и упал сам. Люди из автобуса отбежали совсем далеко и стояли, тесно сгрудившись. А у него не было сил, чтобы идти к ним, он не мог дышать. «Надо просто полежать немного, и все пройдет», — сказал он себе. Эта мысль его успокоила, а воздух становился все жарче, распространяя убаюкивающее, почти приятное тепло. Паша проснулся от того, что его положили на спину и приложили к лицу что-то холодное, зажавшее нос и рот. Наверное, Морж снова затащил его к себе в машину и хочет усыпить. Морж нашел его и везде найдет, как бы быстро он ни бежал. Паша задергался, вырываясь, кто-то крикнул: «Да держите его! Голову держите!» Шею ему кольнуло чем-то острым, и он закрыл глаза.
Когда он открыл их снова, мир больше не горел — только на высоком потолке сияли длинные белые лампы. Вокруг раздавались шаги и голоса, но никто больше не кричал. Был еще один звук: рядом, чавкая и хлюпая, ели что-то, по звукам похожее на пирожок с жидкой начинкой.
Он лежал около стены в широком коридоре, на койке с железными бортами. К лицу прижималось что-то холодное и гудящее. Илья сидел рядом на табуретке и ел. Точно — пирог с вареньем. Увидев, что он повернул голову, Илья перестал жевать и как ни в чем не бывало сказал:
— Угостили. Тут все уже про аварию слышали. Как видят ребенка, воняющего дымом, тут же начинают кормить и вопросы задавать. У меня одних конфет полные карманы.
Паша медленно моргал, глядя на него, а Илья, вытерев рот рукавом, серьезно добавил:
— Та женщина, ну полицейский, тоже здесь. Велела мне родителям звонить, своим и твоим, а я сказал — подождем, пока очухается. Лучше родителям сразу хорошие новости говорить, типа все о’кей, можно не волноваться. Короче, звони. Твой телефон я подобрал.
Он протянул телефон, и Паша понял: его мобильный все это время был включен, а значит… Он стянул маску, вдохнул сам — в груди побаливало, но на дороге было гораздо хуже. Паша нетвердо поднялся на ноги, огляделся и, выбрав направление, медленно двинулся вдоль стены.
— Эй, ты куда? — крикнул Илья ему вслед. — Они даже рентген тебе еще не сделали!
Паша добрел до окна в конце коридора и выглянул. К счастью, другое искать не пришлось — из него был виден центральный вход. Паша сразу нашел то, что искал: в сквере перед больницей сидел Морж.
— Они тут сами не знают, чего хотят: то ли надрать тебе уши, то ли вручить медаль, — сказал Илья у него за плечом. — Тот мужик помер бы, если бы ты его не вытащил. Он в реанимации, но врач сказал, что выкарабкается.
Паша молча ткнул пальцем в окно, и Илья, посмотрев в указанном направлении, поперхнулся:
— Откуда он тут взялся? Он что, реально ясновидящий?
— Надо уходить.
— Что?! — Илья повернул его к себе. — Слышь, Супермен, ты легко отделался, но у тебя отравление угарным газом. И неизвестно что еще. Ты долбанулся? Я сейчас позову медсестру.
— Если бы у меня были сломаны кости, я бы это почувствовал, — хрипло сказал Паша. — А горло пройдет. Я ухожу, ты как хочешь.
— Не пойдешь ты никуда, — Илья встал поперек дороги. — Да что с тобой? Хватит, доигрались. Тебе надо матери позвонить, пусть забирает. Посмотри на себя, ты же…
— Она умерла.
— Что ты несешь?
— Она умерла. Давно. Болела, — голос звякнул, разломив предложение на куски.
Илья коротко, неуверенно рассмеялся, а потом резко перестал. До него дошло, что Паша не шутит.
— Чего ты раньше не сказал?
— Я говорил. Ты не слушал. Ее родственники где-то далеко, папа с ними не общается. А у него родителей давно нет. Больше никого, ясно? Только он и я. Если я его не найду, меня, наверное, отправят в детдом. Поэтому я иду дальше. И найду его, понятно? Я знаю, что найду, — просипел он и зашагал по коридору.
Илья пару секунд стоял на месте, а потом Паша услышал за спиной торопливые шаги.
— Тут есть запасной выход, я на первом этаже видел, — странным голосом сказал Илья. — Если не хочешь Моржу на глаза попасться, тебе туда. Пошли!
Они молча дошли до конца коридора, и тут Паша остановился. Он увидел девочек с фотографий в кабине грузовика. Они и какая-то женщина сидели рядом с аппаратом, продающим еду, и сжимали в руках пакетики с соком, но не пили — потому что ревели в голос. Женщина, сидевшая между ними, обнимала их двумя руками, прижималась головой к их волосам и что-то говорила. Паша взглянул на часы в телефоне: четыре двадцать — оказывается, совсем мало времени прошло. И выключил его. Значит, девочка не пошла на соревнование по гимнастике.
Потом женщина подняла голову, и они случайно встретились взглядом. Паша сразу понял: она его узнала. Наверное, потому, что он был весь в краске.
Она смотрела на него так, как смотрят только матери, будто любит его. Паша боялся, что, если она подойдет, он сядет на пол, разрыдается и будет плакать, пока у него не разорвется сердце. Отец всегда ему говорил: не плачь на людях, мужчины так не делают. У него вдруг появилось странное ощущение, что если он сейчас нарушит запрет отца, то не сможет его найти. Женщина встала и шагнула к нему. Паша коротко, через силу улыбнулся ей — и бросился вниз по лестнице.
Минуту спустя они с Ильей стояли на заднем дворе больницы и вдыхали теплый, пахнущий незнакомыми цветами воздух.
— А где мы вообще? — запоздало спросил Паша.
Илья криво усмехнулся:
— Добро пожаловать в Краснодар. Ладно, пошли, пока твой друг нас и тут не нашел.
Они вышли за ворота, несколько раз свернули. Потом, в сквере, заросшем огромными разлапистыми деревьями, Илья остановился:
— Слушай, как ты собираешься дальше ехать? Денег нет, а в таком виде точно ничего не заработаешь, — тут Паша был с ним согласен: он чувствовал краску даже в волосах. — В общем, у меня предложение. Тебе нужны шмотки, билет на поезд и поспать. Поэтому сейчас ты идешь со мной.
Тут Паша наконец вспомнил: Илья ведь именно сюда рвался, а он даже не задумался почему.
— Что ты тут забыл? — спросил он.
Илья засунул руки в карманы так глубоко, словно хотел их порвать, и сказал то, что Паша меньше всего ожидал услышать:
— Отца, — Илья коротко, невесело рассмеялся и вдруг прибавил: — Знаешь, там, на дороге, все думали, что вы с мужиком оба коньки отбросили. Но никто не подошел. Все боялись, что грузовик еще раз бабахнет. Он и бабахнул, но не сильно. Я хотел подойти, но меня не пустили. В общем, это было круто. Когда ты его вытащил. Просто хотел сказать. Я, кстати, твой рюкзак прихватил, — он подтянул лямки на плечах. — Сложил туда всю еду, какую мне в больничке дали. В дороге не проголодаешься. Ладно, пошли, чего встал? — И он зашагал вперед.