Этот риск есть санньяса. Вы должны рискнуть испариться во мне, со мной; только тогда вы сможете пройти через пустыню. В противном случае вы станете трясиной в пустыне, вы будете потеряны.
«Я в таком водовороте. Никогда в жизни я не была так расколота на части...»
Верно, поскольку вся жизнь старается держать вас, как вы есть, – родители, школа, колледж, университет, церковь. Структура общества старается держать вас, как вы есть. Вся структура общества устроена так, чтобы оставить вас в застое, чтобы вы не стали динамичными, поскольку динамичные люди – это динамит. Это опасные люди. Растущие люди, развивающиеся люди непременно опасны для государства, для общества, для церкви, для статус-кво, поскольку растущие люди не могут оставаться со старыми идеологиями. Их рост требует новых богов, новых библий, новых коранов. Их рост требует новых видений реальности.
Когда растёт ребёнок, как долго вы сможете удерживать его со старыми игрушками? Единственный способ удержать его со старыми игрушками – это запретить ему расти. Насильно заставить его быть задержанным; тогда он будет продолжать играть со своими игрушками, но вы сделаете его слабоумным. Вот что делает общество с миллионами людей: оно держит их слабоумными. Оно не разрешает им расти, поскольку, когда они начнут расти, никто не сможет удержать их. И когда они почувствуют вкус роста, они не поверят ни в какие границы, они будут расти, пока не станут Богом.
Человек может быть рабом, Бог рабом быть не может. Человек может быть принуждён делать глупые вещи: человек может быть принуждён идти на войну, человек может быть принуждён драться, убивать, совершать насилие. Вы не можете принудить Бога. Если люди продолжат расти, в мире вы не найдёте ни англичанина, ни немца, ни японца, ни индийца. Если человек продолжит свой рост, то вскоре он выйдет за пределы того, чтобы быть немцем, или американцем, или китайцем, или индийцем. Вскоре он увидит глупость этого. Вскоре он станет универсальным гражданином. Что тогда случится с вашими политиками? Что случится с вашими нациями и вашими глупыми флагами? Что случится со всей этой чепухой, которая продолжается и продолжается и стала такой важной? Эта чепуха может оставаться важной, и ваши столицы могут оставаться столицами, и ваши политики могут оставаться великими лидерами, только если человек остаётся задержанным. Если человек растёт, кто захочет лидера? Каждый будет иметь своего собственного внутреннего советчика. Кто беспокоится о том, чтобы слушать политиков? Они будут просто не в духе времени. Если человек растёт, не может быть никакой политики; политика предназначена для детей. Если человек растёт, не может быть никакой бедности, никакого богатства. Если человек растёт, то он будет понимать; это не значит, что наступает коммунизм, поскольку коммунизм – это снова политика. Если человек растёт, приходит новое видение: что мы все принадлежим одной земле, что наше счастье и наше несчастье идут вместе. Если один человек несчастлив, то всё человечество будет чем-то поражено. Один несчастливый человек будет действовать как рана на теле человечества.
Мы все вместе! Если мы действительно хотим быть счастливыми, то все должны быть счастливыми. Только в атмосфере счастья вы можете быть счастливыми. Не так, что приходит пролетариат и начинает доминировать в обществе, – это переход от одной полярности к другой, это не меняет ничего. Вот почему все революции прошлого потерпели поражение, – французская, русская, китайская, индийская. Все революции потерпели поражение, потому что просто маятник движется к противоположному полюсу. Доминировали богатые, – царь был диктатором, – теперь они сброшены; теперь доминирует пролетариат. На самом деле под именем пролетариата начинает править новая буржуазия. И на самом деле, царь никогда не был настолько царём, насколько им был Сталин. Сталин был воплощением Петра или Ивана Грозного.
Порабощённые стали поработителями, поработители стали порабощёнными. Но история продолжается, история та же самая: А становится Б, Б становится А, а проблема остаётся такой же, как и была.
Если люди растут, становятся более сознательными, если люди становятся более центральными, – это не значит, что они все станут слугами общества, но они просто будут понимать, что всё, что они делают, помогает человечеству быть более счастливым. Что бы они ни делали, они должны понимать, что это не увеличивает несчастье в мире. Это произойдёт самопроизвольно. Исчезнут государства, исчезнут нации, исчезнут религии. Это будет род религиозности, среда духовности вокруг земли, её атмосфера. Это нечто совсем другое. Но никто не заинтересован в том, чтобы вы изменились, потому что с вашим изменением вложения столь многих людей будут поставлены на карту.
Вы говорите: «Я в таком водовороте. Никогда в жизни я не была так расколота на части...»
Вы никогда не были с Учителем. Быть с Учителем – это учиться тому, как умирать. Да, вы будете расколоты на части. И парадокс в том, что только в этой смерти вы родитесь, только этот крест поможет вам воскреснуть.
Выговорите: «...так текуча, так прекрасно небезопасна».
Я счастлив, Амрита, что вы чувствуете красоту небезопасности, потому что есть только одна безопасность, и это – небезопасность. Все другие безопасности ложны, порождают веру. Есть только одна безопасность, которая не порождает веру, – это жить в небезопасности, любить небезопасность, жить от момента к моменту, жить постоянно доступным для неизвестного. Жить без прошлого – это жить без безопасности. Безопасность исходит из прошлого. Те, кто живёт, боясь небезопасности, ограничены своим прошлым. Они живут мёртвой жизнью, они живут в своих могилах. Они не живут, они только притворяются живущими. Люди, действительно желающие жить, должны жить в настоящем, а настоящее небезопасно. Небезопасность внутренне присуща жизни. Она – сама кровь жизни. Небезопасность означает, что вещи изменяются, движутся, что жизнь – это паломничество, что мы должны продолжать двигаться, пока не достигнем океана и не исчезнем в нём. Этот океан есть Бог.
«Моё существо любит вас, тело постоянно вибрирует...»
Разрешите телу, позвольте ему вибрировать и танцевать, позвольте ему молиться. Прислушайтесь к телу. Следуйте за телом. Никогда, никоим образом не пытайтесь подавлять тело. Тело – ваш фундамент. Когда вы начнёте понимать своё тело, девяносто девять процентов ваших несчастий просто исчезнет. Но вы не прислушиваетесь.
Тело говорит: «Стоп! Не ешь!» Вы продолжаете есть, вы слушаете ум. Ум говорит: «Это очень вкусно, восхитительно. Ещё чуть-чуть». Вы не слушаете тело. Тело насыщено, живот говорит: «Стоп! Хватит, так хватит! Я устал!» Но ум говорит: «Какой вкус... ещё совсем чуть-чуть». Вы продолжаете слушать ум. Если вы прислушаетесь к телу, девяносто девять процентов, вероятно, просто исчезнут, а оставшийся один процент будет просто случайным, не представляющим действительной проблемы.
Но с самого детства нас отделяли от тела, нас удаляли от тела. Ребёнок плачет, ребёнок голоден, а мать смотрит на часы, поскольку доктор сказал, что молоко ребёнку следует давать только после трёх часов. Она не смотрит на ребёнка. Ребёнок – вот те часы, на которые надо смотреть, но она продолжает смотреть на часы. Она слушает доктора, а не плачущего ребёнка, а ребёнок просит пищи, и пища ему нужна прямо сейчас. Если не дать ребёнку пищу прямо сейчас, вы отделите его от тела. Вместо пищи вы даёте ему пустышку. Теперь вы обманываете его. Вы даёте что-то ложное, пластиковое, вы стараетесь разрушить, сбить с толку чувствительность тела. Мудрости тела не дано_иметь свой голос, ум вступает в действие. Ребёнок успокаивается пустышкой, он засыпает. Теперь часы говорят, что три часа прошли, и вы должны дать ребёнку молоко. Сейчас ребёнок спит, сейчас спит его тело: вы будите его, поскольку доктор сказал, что нужно давать молоко. Вы снова разрушаете его ритм. Мало помалу вы разрушаете всё его существование. Придёт момент, когда он потеряет все пути в своём теле. Он не знает, что хочет его тело, – хочет ли оно есть или нет, он не знает, хочет ли его тело заниматься любовью или нет, он не знает. Всё управляется кем-то извне. Он смотрит журнал «Плейбой» и чувствует, как будто занимается любовью. Теперь это глупо, это ум. Любовь не может быть очень большой; она будет вроде чихания, опорожнения, больше ничем. Это вовсе не любовь. Как может любовь происходить от ума? Ум ничего не знает о любви. Она становится долгом. У вас есть жена, у вас есть муж, вы должны заниматься любовью, – это становится долгом. По долгу, религиозно, каждую ночь вы занимаетесь любовью. Теперь нет в этом непринуждённости. А потом вы беспокоитесь, потому что начинаете чувствовать, что это не удовлетворяет вас. Тогда вы начинаете искать других женщин. Вы начинаете рассуждать логически: «Может быть эта женщина не подходит для меня. Может быть у нас нет сродства душ. Может быть она не создана для меня. Я не создан для неё, поскольку она меня не зажигает».
Проблема не в женщине, проблема не в мужчине: вы не находитесь в теле, она не находится в теле! Если бы люди находились в своих телах, никто не пропустил бы той красоты, которая называется оргазм. Если бы люди находились в своих телах, они познали бы первые проблески Бога через переживание своего оргазма. Вы не можете познать Бога через церковь, вы можете познать Бога только через любовь, потому что только в переживании любви вы растворяетесь, вы плавитесь, вы становитесь громадными. В этой громадности вы имеете вкус Бога, вкус Дао. В этом фундамент реальной, религиозной жизни.
Почему люди так не религиозны сегодня? Не потому, что недостаточно церквей, или недостаточно миссионеров, или люди не получают постоянных проповедей. Написаны миллионы книг, даны миллионы проповедей, но всё пропадает втуне, поскольку нет реального свидетельствования. Никто и никогда не свидетельствовал Бога в своей жизни. Как вы можете убедить людей, что Бог существует? Всё остаётся на уровне аргументов. Они не преобразуют, они не убеждают. Если бы люди находились в своих телах, они познали бы Бога в любви и тогда они начали бы искать Бога. Они начали бы искать ту огромность, ту обширность, которая случилась с ними. Они узнают её через своё собственное переживание; оно является жизненным экзистенциальным, а не теологическим, не философским. Они узнают, что Бог есть, что есть что-то вроде Бога.