разочарованиями, страхами и наслаждениями, провалами и успехами. Ей нужны гладкость и неровности, взлеты и падения, свет и тьма. Но вместо этого она сидит в коконе безопасной, дорогой, мягкой, предсказуемой серости с надписью «только сухая чистка». Она не плохой человек, просто эгоцентричный и недалекий, и не понимает, как ей повезло. Ей нужно стать нормальной матерью для ее девочек, а не нанимать ненужную иностранку. Их детство гораздо ценнее, чем она осознает, а она его почти полностью пропускает.
Я осторожно ставлю снежный шар на стол, поворачиваюсь к ней лицом (до этого я сидела боком, благодаря чему удалось скрыть, что я вырубилась) и украдкой вытираю рукой рот, на случай, если пустила слюну во сне. Смотрю ей прямо в глаза и делаю глубокой вдох. Наверное, нужно было сказать ей все это давным-давно, но мне не хватало смелости. Теперь же я не могу сдержаться.
– Да, Селин, ты умираешь. Мы все умираем. Мы все в конце концов окончательно, бесповоротно и полностью умрем. Будем мертвее мертвого. Но пока еще мы живы. Твоя проблема в том, что ты слишком ленива, слишком труслива или слишком глупа, чтобы потратить оставшееся до твоей смерти время на жизнь. Настоящую жизнь. Сделай что-нибудь! Вместо того чтобы тратить каждый день на укладку волос, маникюр, выравнивание зубов, тренировку тела или ирригацию кишечника, бога ради, сделай что-нибудь! И предпочтительно, для кого-то еще – твоих чудесных девочек, твоего измотанного мужа, старушки-соседки или благотворительности. Часики тикают, Салин (упс!), и, я уверена, ты будешь чувствовать себя гораздо лучше, когда умрешь – а если повезет, даже до этого, – если не будешь прожигать жизнь, как пустая, бесполезная дурочка, чей единственный вклад – это средства на ботокс и зарубежные поездки для дизайнеров сумочек.
Я излила душу, и мне становится гораздо легче. А вот о Салин такого не скажешь. Она остолбенело на меня смотрит.
– Не беспокойся, – слышу я собственный голос. – За сегодняшний прием платить не нужно. Хотя, возможно, это самый ценный совет из тех, что я тебе давала.
Не говоря ни слова, она берет свою нелепую, но очень дорогу сумочку из змеиной кожи (на ней больше медной фурнитуры, чем на нашей входной двери) и с цоканьем вылетает из комнаты – дорогие туфли искрят от негодования. Через несколько минут раздается стук в дверь и появляется Хелен с подносом, на котором стоят чашка черного чая с блюдцем и тарелка с печеньем. Она с трудом пристраивает поднос на стол, среди моих бумаг, и вопросительно на меня смотрит.
– Подумала, тебе не помешает.
– Ты ангел.
– Ты прекрасно знаешь, это не про меня. И не про тебя, судя по настроению, в котором ушла Селин. Что ты с ней сделала?
– Просто дала ей пинок по персонально тренированной упругой попке.
– А, ну, тогда ладно.
Хелен оставляет меня наедине с чаем и печеньем. Леди Т. не дает никаких советов касательно макания печенья в чай, и я воспринимаю это как молчаливое одобрение. Но сомневаюсь, что ее впечатлит моя техника. Время играет здесь ключевую роль, и даже спустя годы тренировок у меня в чашке остается плавать половинка печенья, которую я доедаю ложкой.
У меня на столе жужжит интерком, и голос Хелен объявляет о прибытии следующего клиента. Высокий симпатичный мужчина лет сорока пяти заходит и ставит на пол разбухший черный портфель. Полноватый, с темными блестящими глазами лабрадора и кудрявыми каштановыми волосами, аккуратно подстриженными и седеющими по бокам. Он безукоризненно одет: на нем темный костюм, полосатая рубашка и тщательно начищенные черные ботинки на шнурках, и пахнет дорогим лосьоном после бритья и мятными леденцами. Раздается стук в дверь, и заходит Хелен с еще одним подносом с большой кружкой чая и тарелкой печенья. Она ставит его на столик рядом с диваном, клиент благодарит ее низким голосом – смесь доброты и сексуальности. Хелен одаривает его своей лучшей улыбкой и закрывает за собой дверь. Мужчина наклоняется вперед, открывает портфель и достает весьма потрепанную книгу в твердой обложке. Устраивается на диване, делает глоток чая, открывает книгу и начинает читать «Винни-Пуха» Алана Милна.
Мистер Джон Паддингтон – высококлассный адвокат, чьи принципиальность и мастерство, как в зале суда, так и вне его, вызывают трепет и уважение всех знакомых. Каждый день он ездит в Лондон и тратит изнурительно долгие часы на любимую работу, которой страшно гордится. Потом возвращается домой к чудесной жене, четырем шумным сыновьям и долгожданной маленькой дочке, в которых души не чает, и проводит каждую минуту драгоценных выходных в роли хорошего отца и мужа. А потому, раз в неделю, всего на час, мистер Джон Паддингтон приходит ко мне. Это его единственная слабость, оазис мира и покоя. Он просит меня лишь составлять ему молчаливую компанию и предоставлять удобную комнату (чай и печенье – инициатива Хелен, она в него слегка влюблена), где он может спокойно посидеть и почитать «Винни-Пуха» без опасений быть прерванным или осмеянным.
Когда он впервые пришел ко мне со своей довольно странной просьбой, я засомневалась. И спросила, почему бы ему не пойти в библиотеку. Он ответил, что ему нужно более уютное и домашнее место и ненавязчивая компания. Он не просит общения, лишь физического присутствия. Я спросила, почему он выбрал меня, и он ответил, что моя профессия – помогать людям проживать жизни наилучшим образом. А этот час в неделю именно затем ему и нужен. Это его отдушина. Помогает избавиться от стресса и напряжения и позволяет проживать выбранную жизнь без выгорания. Я более чем счастлива предоставлять ему такую услугу, тем более, она, можно сказать, взаимна. Иногда, пока он читает, я наблюдаю, как медленно расслабляется красивое лицо. Лоб разглаживается, в уголках глаз проступают маленькие морщинки, на лице медленно проступает улыбка. Иногда он ловит меня за подглядыванием, улыбается и возвращается к чтению. После сеанса он всегда выглядит гораздо моложе, становится похож на мальчика, который впервые читает про глупенького мишку.
Когда час подходит к концу, мистер Джон Паддингтон смотрит на часы и неохотно закрывает книгу. Осторожно убирает ее в чемодан и выбирается из теплых объятий мягкого дивана. Надевает куртку, молча берет мою руку и целует, с нежностью и благодарностью. А потом он уходит. Каждый раз одно и то же. Он – мой любимый клиент.
36
Владелец магазина подержанных книг – очень добрый человек. Либо считает, что я сумасшедшая, и в общении со мной спасет только юмор. Когда я вручила ему утром два пакета с книгами о смерти, он сделал вид, будто это самое нормальное поведение на свете. Я освобождаю место для жизни, и избавляюсь от книг о смерти. Некоторые из них я покупала в его же магазине. Но одну не смог достать даже он. «Правило и упражнения святой смерти» епископа Джереми Тейлора (впервые опубликована в 1651) была, вероятно, самой первой книгой с инструкциями. Сегодня мы можем купить книгу практически о любом деле. Только назовите и узнаете, что где-то кто-то уже написал об этом. Но в 1651 году можно было купить книгу, в которой учили, как правильно умирать, – вернее, как надлежит умирать. Епископ Тейлор был своего рода Леди Трубридж по вопросам смерти. Его книга стала единственной представительницей литературного жанра, известного как ars moriendi – искусство умирания.
В те времена внезапная гибель считалась неудачей для усопшего по очень многим причинам. К смерти готовились очень серьезно, и затянувшаяся кончина была крайне предпочтительна, потому что она давала время для всех необходимых приготовлений. На смертном ложе не было места для лентяев, оказавшемуся там человеку полагалось молиться, каяться во грехах, одаривать друзей и родных мудрыми советами, позировать для последнего портрета и молвить теплые слова прощания. Разумеется, в наши дни, скорее всего, для этих целей можно приобрести предсмертный мобильный планировщик. Он подготовит для распечатки слова прощания и мудрые советы для друзей и родных на красиво оформленном траурном фоне, поможет организовать покупку последнего наряда, выложить в социальные сети последнее селфи и отправить покаянные молитвы на электронную почту богу по вашему выбору. Вам останется лишь появиться в последний день в сногсшибательном виде и умереть достойно.
Ко входу на мое кладбище ведет крутая дорога – в гололед она становится потенциальной угрозой для водителей катафалков, хотя ее не так просто преодолеть и в солнечную погоду, как сегодня. Кованые железные ворота возвышаются возле красного кирпичного домика привратника, и на каменной арке высечено, что кладбище было открыто в 1855 году. Когда я прохожу в прохладной тени арки, мои шаги гулким эхом отдаются в тишине. Кладбище было построено спустя два века после выхода книги епископа Тейлора, но похороненные здесь люди Викторианской эпохи все равно прислушивались к ее рекомендациям по предсмертному этикету, и я надеюсь вместить всю эту увлекательную информацию в свою экскурсию. Я говорила с человеком, ответственным за организацию туров. Бренда Смайли – председатель Генерального комитета друзей кладбища. У нее вечно угрюмое лицо, и она носит вельветовые брюки, вощеную куртку и вечно хмурый вид. Она была не слишком счастлива, когда я предложила свои услуги. Она объяснила мне, что на место экскурсовода очень много желающих, и эту святую (мой сарказм, не ее) обязанность вверяют обычно лишь тем, кто успел заслужить доверие, собирая мусор и вырывая сорняки. Один из других членов комитета сказал мне, что им остро необходимы экскурсоводы, но никто не хочет связываться с Брендой. Посмотрим. Ей меня не напугать.
Солнце греет мне спину, и я стою, раздумывая, куда податься. Вспоминаю, как Салли спала в траве, – интересно, я увижу ее сегодня? Надеюсь, что да. В тот день меня так впечатлило ее простое умение быть счастливой, что я купила и повесила в кабинете репродукцию «Офелии» Милле в качестве напоминания. Настоящей моделью для «Офелии» была юная Элизабет Сиддал, Милле попросил ее позировать в ванне с водой в своей студии, переделанной из теплицы. Воду подогревали масляные лампы и свечи, поставленные под ванну, но не слишком эффективно. Мистер Милле, необремененный в те времена требованиями по охране здоровья и безопасности рабочих, продолжал работать изо дня в день, даже зимой, не обращая внимания, что мурашки мисс Сиддал уже покрылись мурашками и она обрела пугающий синеватый оттенок. Однажды лампы и свечи погасли, а Милле, увлеченный работой, этого не заметил. Мисс Сиддал, в своем стоическом профессионализме (а может, у нее просто смерзлись губы), не жаловалась. Неудивительно, что в конце концов она подхватила пневмонию, и ее отец успешно отсудил у Милле пятьдесят фунтов. В результате она страдала от слабого здоровья всю жизнь и умерла всего в тридцать два года. Историки объясняют ее кончину разными причинами, в том числе модным тогда увлечением опием. Но некоторые утверждают, что она страдала от туберкулеза, и в таком случае точно не обошлось без мистера Милле и его ванны в теплице. Туберкулез был идеальным рецептом, чтобы провести на смертном одре долгое время, и тогда можно сказать, что мистер Милле отплатил своей модели за преданность, дав ей возможность умереть «хорошей смертью». Хотя сомневаюсь, что она прид