– Да, да, именно так, Эмар, и привлеки к этому делу всех своих тамплиеров. Кто не пожелает повиноваться – наказывай по-своему, но не слишком строго. Не стоит преждевременно вселять страх в сердца парижан и торговцев из других городов. А сейчас – к Генриху Второму! Пусть увидит, что перед ним не юнец, а король, с которым ему придется считаться.
На другой день Филипп помчался на запад. Он должен был не дать совершить глупость английскому королю: выступить против сюзерена с оружием в руках. С ним поехал архиепископ Сен-Дени. В случае неповиновения Плантагенету грозил интердикт.
В 1182 году Филипп во главе большого войска отправился на войну с Фландрией. За Генриха II молодой король не беспокоился. Папа отправил к английскому королю легата с гневным письмом, где упрекал в нарушении мира, установленного самим Господом, и негодовал по поводу его неподчинения сюзерену, пусть даже территория последнего в несколько раз меньше его собственной. В заключение папа добавил из послания святого Павла к римлянам: «Должно подчиняться власти, ибо нет владычества не от Бога. Поэтому запрещается противиться скипетру, ведь каждый, кто посягнет на власть, выступает против Бога».
И последние строки этого письма. «Графство Блуа рядом с вами. Граф Тибо V – сенешаль Франции. А может, он ваш сенешаль и вам присягал в верности? Кто позволил вассалу короны выступать против Богом помазанного государя? Воздействуйте на упомянутого Тибо самым решительным образом, либо Святой престол подвергнет его отлучению и наложит интердикт на его графство. То же касается и его соседа, графа Сансер. Если посланный мною легат не добьется успеха, он, как и епископ Лангрский, облечен правом наложить проклятие на все Шампанское семейство». Луций III, наместник Господа нашего на земле.
Генрих поджал хвост. Времена были неспокойные, отлучения сыпались направо и налево. Да и пусть, в конце концов, юнец ползет на эту Фландрию. Край, конечно, богатый и торговля с ним выгодная, да только тут уж ничего не поделаешь. Бог даст, молодой Капетинг сломает об этот кусок свои зубки.
Но не знал Плантагенет, какую огромную силу повел за собой Филипп. И не догадывался, что его непокорный сын Генрих отправился из Нормандии с войском на помощь своему сюзерену.
Филипп, уверенный в победе, вел на врага рать, готовую смести Фландрию с лица земли. Его рыцари торопились, были озлоблены. Война – их ремесло, доход, удовольствие, наконец. Они выросли воинами, их так воспитали. Смысл их жизни заключался в том, чтобы убивать, брать в плен, захватывать чужие территории. Филипп знал это. Он был уверен также, что противник будет высылать дозорных, дабы узнать, много ли французов и как быстро они идут. Он видел их – парами, тройками, небольшими отрядами. Его воины указывали ему остриями мечей на этих всадников, мечтая догнать их и изрубить в куски, но Филипп приказал их не трогать. Пусть докладывают хозяину. Чем больше вылезут глаза из орбит у дяди его милой женушки, тем скорее он сложит оружие и признает себя его покорным вассалом – там, у него в замке, в присутствии рыцарей и членов его семейства. На этот случай Филипп вез с собой двух аббатов – из Санлисского и Орлеанского епископств. Клирики, что с ними, все запишут на пергаменте. Их король спрячет в архив, копии этих документов – папе Луцию.
Пока король так размышлял, его войско громило замки, победным маршем проходило через города, жгло деревни и жестоко расправлялось с теми, кто мечтал сразиться с ним.
Филипп Эльзасский не отходил от окна. Его мелко трясло. Посланники один за другим привозили дурные вести: король Французский разорил Амьен, Корби, Аррас. Еще день пути – и он будет под стенами замка в Лилле, где сидел с войском граф Фландрский.
И тут справа на французов ударил граф Эно. Коннетабль знал, что так случится, и был готов к отражению атаки. Чуть ли не половина войска развернулась на восток и, обстреляв противника стрелами, бросилась на него с двух сторон – близ Бувина и между Аррасом и Камбре.
Граф Фландрский давно дожидался этого момента. Теперь, когда французы увязли на границе Эно, можно смело напасть на них из Лилля. К тому же часть войск он держал в запасе у Эра. Это был его арьергард, которому предназначалось довершить разгром.
Но у юного короля Франции были опытные полководцы – старая гвардия Людовика VII. Без труда разгадав замысел противника, они добрую треть кавалерии и лучников спрятали в лесу неподалеку от Сен-Поля и теперь ждали, когда фламандец поведет свою гвардию в тыл французам, что сражались у Камбре в графстве Геннегау.
Повел-таки! Даже не пехота, одна конница с пиками наперевес, как для турнирного боя, неслась по равнине, топча сады, поля, редкие деревеньки на пути.
И вдруг – крик за их спинами! Громкий, страшный, многоголосый:
– Монжуа! Монжуа!
Это неслись на них во весь опор, в полном боевом снаряжении, держа у груди щиты и выставив пики, войска Генриха Младшего, сына Плантагенета! Он – зять юного короля Филиппа, женатый на его сводной сестре Маргарите, и вассал короны. И началась страшная битва, на которую фламандцы никак не рассчитывали. Теперь им надо было разворачиваться, чтобы не ждать, пока лучники расстреляют их в спину, а грудью схватиться с противником, неотвратимо летевшим на них, сверкая лезвиями мечей и остриями пик.
Но, едва они развернулись и бросились в бой, в спину им ударила конница маршала д’Орбильи, который заранее знал, что все именно так и произойдет. Маневр этот, однако, не обнадежил графа Эно: противника перед ним не стало меньше. Вперед вырвался сам Филипп, с ним рядом Гарт, Герен, другие рыцари. Эх, жаль, не было Бильжо! Ну да и он, дай бог, не бездействовал, – может быть, в это самое время рубил в капусту посланников к Эду Бургундскому, который должен был, совместно с графами Шампанскими, идти на помощь Фландрии.
Крестьянская деревушка оказалась в центре арены боя. Так уж вышло. И бедные вилланы, бросая свои дома, стремительно разбегались кто куда, только бы не попасть под меч рыцаря – своего ли, чужого ли. Запылала чья-то хата – проворно, с запада на восток, как дул ветер. Выскочили из дома трое: крестьянин, его жена и ребенок у нее на руках. У отца семейства в руках вилы. Бросился на первого попавшегося, мчавшегося совсем рядом с окровавленным мечом в руке. Замахнулся на него крестьянин своими вилами, защищая семью, да тут же и упал, обливаясь кровью: меч рыцаря развалил его почти надвое. Заметалась, заголосила мать, не зная, куда бежать, а рыцарь уже налетел на нее, рассек голову. Вскрикнув и не закрывая глаз, брызгая вокруг кровью, мать повалилась наземь, из последних сил прижимая к груди ребенка – девочку лет трех-четырех. Поглядев на нее, убийца снова занес меч, склонился даже с седла, чтобы вернее достать цель, как вдруг чей-то клинок с силой отвел в сторону лезвие его меча.
– Остановись, рыцарь! Клянусь, еще одно твое движение – и мы скрестим оружие!
Всадник не поверил своим глазам:
– Герен?…
– Прочь, сказано! – крикнул бывший монах-госпитальер, держа в руке меч с красным от крови лезвием. – Шутить не буду!
Рыцарь пожал плечами и дал шпоры коню. Битва еще не совсем утихла, и он снова принялся рубить головы, руки, тела, – но уже врагов, тех, что привел граф Геннегау.
Герен слез с коня, подошел. Мать была уже мертва. Дочурка, плача навзрыд, глядела на ее лицо, рассеченное пополам, и дико кричала, протягивая к нему руки, стараясь обнять, но попадая ладошками только в кровь и измазывая этой кровью шею, губы и грудь матери:
– Мама!.. Мамочка! Ма-а-ма!!!
Герену с трудом удалось разжать руки женщины. Схватив девочку, он прижал ее к себе. А она, глупенькая, пыталась вырваться и всё тянула свои окровавленные детские ручонки к матери, и всё звала, крича обиженно, с надрывом, словно хотела криком своим воскресить мать, заставить ее подняться и вновь прильнуть к ее груди.
Герен почувствовал, что уже не в силах этого вынести. Посадив девчушку впереди себя и кое-как привязав ее к луке седла, он тронул коня. Огляделся. Теперь – туда, где Филипп, рыцари которого уже довершали разгром врага у самых стен замка.
В стороне он увидел оруженосца верхом на лошади. Подъехал к нему, осадил коня.
– Почему ты один? Где рыцарь?
– Сеньор убит, – печально ответил юноша. – Что мне делать, ведь я остался без хозяина.
Герен бросил взгляд на замок. Битва шла к концу. Подъемный мост был опущен. В той свалке, что происходила там, по этому мосту теперь могли проехать как те, так и другие. Граф Бодуэн Фландрский видел это. Стоял, озирался, в бессилии махал мечом, потом опустил голову. Рукоять меча стукнулась о ножны. Его окружили придворные. Вернуться в замок? Да нет хода назад: повсюду люди короля Филиппа – кричат, машут клинками, угрожают перебить всех до единого. Король неподалеку, в окружении своих ратников. Победоносно смотрит на угрюмо молчащего дядю своей супруги и на его замок.
– Стой здесь – и ни с места! – строго приказал Герен оруженосцу, со страхом поглядывавшему на него. – Держи вот это. – Герен отвязал девочку, протянул ее всаднику.
Тот совсем растерялся. Взял, протянув руки, беспомощно захлопал глазами.
– Держи, пока я не вернусь, – сдвинул брови Герен. – Меч у тебя, я вижу, есть. А лук? Возьми мой. Вот стрелы. Случится что с малюткой – шкуру с тебя спущу, так и знай! Повторять больше не стану, будешь стоять и ждать меня. Вытри ей руки, видишь, они у нее в крови. Так она всю себя перепачкает. Приласкай ее: распахни свою куртку, сунь туда. Пусть согреется, утихнет немножко.
– Сеньор, а кто это?… – осмелился спросить оруженосец. – Ваша дочь?
Герен обернулся. Улыбнувшись, кивнул:
– Да, это моя дочь!
И дал шпоры коню.
– Хвала Создателю, ты жив! – обрадовался Филипп. – Гарт тоже.
– Чем кончилось, король?
– Сейчас поедем в замок.
– Оммаж? Наконец-то! Башку бы ему снести за то, что пролил кровь стольких людей.
– Никакого оммажа. Простое перемирие. Но его надолго запомнит граф Фландрский Филипп.